Вся череда последних недель в сущности превратилась для меня в хождение по мукам московского нравственного ада. Где я только не побывал. Чего я только не видел. За всю жизнь я прошел сквозь десятки великосветских салонов, сквозь тысячи тусовок. И нигде я не ощутил на своих губах вкуса подлинности, неподдельности. Все – блеф и липа. И литературные выебыши, и псевдоэстетствующие геи с их вечным состязанием кто обладает более стильной информацией, и маскарадные готы, и не менее декоративные хиппи, и продвинутые творцы новой гламурной идеологии, властители молодежных умов – редакторы Глянцевых Журналов, и самовлюбленные претенденты на высшее господство над будущими евразийскими пространствами геополитиканствующие интеллектуалы, и лизоблюды и аферисты – творцы якобы «национальной идеи», сгрудившиеся вокруг многочисленных кремлевских кормушек – все оказались не теми, за кого себя выдают.

И я задумался, что если все – полный мираж и иллюзия, то что тогда настоящее? И вот я иду с такими мыслями и вижу, как передо мной на морозном асфальте лежит молодая бомжиха. Причем лет двадцати, ослепительно красивая, но вся избитая и истекающая кровью. То есть на ее лице буквально нет живого места. Оно все в садинах, ранах и кровоподтеках. Я наклонился над ней и спросил, кто же над ней так поработал. Она ответила, что какие-то малолетки напали на нее целой стаей, повалили на землю и изувечили. Я предложил ей, что обращусь в милицию и ее будут обязаны определить в какую-нибудь больницу. Она сказала, что хочет только одного – умереть, а милиция никогда ей не поможет. Я, наивный человек, все же пошел в ближайшее отделение милиции, представился, объяснил ситуацию, но мне там сказали, что если я сейчас же не покину помещение, то они меня посадят до утра в обезьянник и вообще мне мало не покажется. Я все понял и пошел обратно к бомжихе. Она продолжала медленно истекать кровью. Я ей честно сказал, что не знаю, как поступить. Она предложила мне купить чего-нибудь выпить, чтобы было веселее умирать. Я спросил, что она предпочитает. Она заказала отвертку. Я подошел к палатке, взял себе пива, а ей отвертку и протянул ей. Она с жадностью припала к банке, выпив ее всю одним глотком. Я тем временем допил свое пиво. Вдруг она говорит:

– Доведи меня до какого-нибудь подъезда без кодов, положи меня там, чтобы я могла тихо умереть.

Я совсем растерялся.

– Во-первых, – говорю, – для начала тебе надо хотя бы встать. А то как же я тебя поволоку по земле?

Она немного подумала и начала подниматься. Я ей помог, в конце концов она встала на ноги, взяла меня под руку, и мы пошли куда глаза глядят. Правда, сильно шатаясь. Вдруг она закричала:

– Вон, Васька отмороженный! – И показала на какого-то бомжа, который пробежал мимо нас.

Я спросил, стоит ли мне его догнать. Она заорала, что стоит и непременно вернуть сюда. Я бережно уложил девушку на землю, поскольку она сама стоять на ногах не могла, и бросился в погоню за отмороженным Васькой. Догнал я его быстро, сказал, что вон лежит девушка, которая зовет его на помощь и вообще надеется только на него.

Как ни странно, Васька оказался человеком благородным. Он пошел за мной, я ему показал подругу, он ее, к счастью, узнал, склонился над ней, они перекинулись парой фраз, и он мне говорит:

– Так, товарищ, вы свое дело сделали, а теперь валите быстро отсюда. Мы сами тут разберемся.

Господи, подумал я, как же удачно все сложилось. И пошел в сторону метро.

Я начал с того, что хотел порассуждать относительно подлинности и фальши, но потом решил, что не стоит в слегка нетрезвом виде заниматься высокими обобщениями. А то еще чего доброго сделаешь неверные выводы. Но тем не менее я уверен, что найти настоящие чувства как ни странно есть куда больше шансов где-нибудь в помоечной грязи, чем в эстетских тусовках.

•

Караулов в «Моменте истины» устроил истерику по поводу того, что Греф и Кудрин предлагают весь русский лес к чертовой матери спилить и продать Китаю. Не сомневаюсь, что когда-нибудь так и будет. Сегодня в России, как и во всем мире, нет никакой духовной жизни. Она полностью прекратилась. Впрочем, и в Тибете осталась одна этнография. Все утонуло в океане коммерции и изощренного словоблудия. Духовность окончательно заменил стиль. И если кое-где еще пульсирует какая-то жалкая видимость подлинного «эзотеризма», то исключительно благодаря не успевшей еще иссякнуть инерции. Ни один поиск не наполнен мистическим содержанием и не подкреплен подпиткой со стороны высших сил. Все каналы, артерии и нити, еще недавно связывавшие человечество с энергиями разумного космоса и природой, необратимо перекрыты и перерезаны. А если «Бог умер», то зачем вообще России лес?

•

Самыми безупречными, стопроцентными революционерами в новейшей истории были только Троцкий, Мао Цзэдун и Пол Пот. Никто кроме них не ставил перед собой задач такого грандиозного масштаба и так последовательно их не осуществлял. Троцкий затеял всемирную (перманентную) революцию, начав с самой гигантской территории. Мао знал, как обновлять кровь революции, ограничивая диктатуру обуржуазившихся и паразитирующих на ее теле бюрократов. Его гениальное детище хунвейбины подтвердили, что великий кормчий не изменил революционным идеалам даже перед уходом в иной мир. Пол Пот создал новый тип личности – человека с революционными генами. Но им всем подло мешали. Троцкому – сначала многочисленные ренегаты во главе с постоянно идущим на компромиссы Лениным. Позже – присвоивший его идеи и отрекшийся от них Сталин. Мао вставляли палки в колеса свои ревизионисты, хищно делившие остававшуюся без вождя великую страну. Пол Пота  остановили внешние враги (внутренних у него, к счастью, не осталось). Вообще стоит отметить, что ни один революционный эксперимент в чистом виде не был доведен до конца из-за чьих-то происков. Конечно, Ленина и многих других тоже можно считать революционерами, но разве что процентов на 50, то есть отнюдь не высшего сорта, потому что в роковые, критические минуты в них как правило побеждала «политическая целесообразность», и они поступали как выгодно, а не по зову революционной страсти.

•

Звонит:

– Я рядом. Можно на минутку зайду?

Не виделись два года. Она на днях приехала из Франции. Моя старая и более чем непростая любовь.

– Конечно. Буду рад. Я пока что-нибудь приготовлю.

Входит, садимся, кушаем, болтаем. Проходит час.

– Извини, мне пора. Можно я возьму с собой твой сыр?

– Бога ради, не только сыр, но и меня, и всю мою квартиру можешь взять с собой.

– Нет, тебя мне не нужно. Только сыр.

Берет кусок дорогущего сыра граммов на триста и уходит.

 

Выставка трех гениев 60-х годов Света Афанасьева, Игоря Ворошилова и чудом не ушедшего еще в мир иной Эдика Курочкина в галерее «Новый Эрмитаж» стала очередным поводом для того, чтобы обозначить главный нерв и ключевую проблему сегодняшнего интеллектуального контекста – восстановление связи между метафизическим искусством и философией недавнего прошлого и поисками современной мистически ориентированной молодежи (увы, представители старшего поколения предпочитают делать деньги и никакой «чертовщиной» всерьез не интересуются). Неспроста продвинутые и стильные девчонки составляли процентов 70 публики.

Главным гостем вернисажа по праву стал Александр Парфенов – главный смотрящий московского шизоидного подполья 60-х. Мы с ним крепко поддали и пошли к Мише Сморчевскому в его виртуальный музей хрен знает какого искусства. Там мы тоже нехило выпили (если бы вы знали что, но я вам не скажу, потому что вы тоже прозреете, а никто в вашей любознательности, блин, не заинтересован) и стали обсуждать сугубо сакральные проблемы. Сначала я решил ему польстить и рассказал, как робел перед ним, когда мы сидели в легендарной «Яме». Он был там абсолютным паханом, авторитетом, а я пытался тоже что-то значить, но все мои поползновения к лидерству он безжалостно пресекал. У Сморчевского я решил проверить его на вшивость и спросил:

– Кого бы ты поставил в иерархической шкале ценностей между Наташей Шибановой и Ирой Труниной?

Что поразительно, он тут же, не задумываясь, ответил:

– Если ты имеешь в виду виртуозный секс, то я бы назвал только Наташку Абалакову. Потому что то, что она выделывала со мной в постели, несравнимо ни с чем. Но все происходило чисто механически. Я понимаю, что ты спрашиваешь о более сакральных нюансах. И тут я считаю, что ты попал в точку.

Я спросил его, знает ли он о судьбе Иры Труниной. Он даже удивился.

– Хочешь, навестим ее хоть завтра. Но боюсь, что ты разочаруешься, увидев ее.

Я закричал, что готов расцеловать даже ее скелет в гробу – настолько мне дороги воспоминания о Ней.

Совсем спятив от его информированности об адресах потустороннего мира, я стал наобум в истерике называть ему имена давно ушедших любимых девушек. А он совершенно невозмутимо, как робот, называл, где кто живет, и предлагал завтра же отвезти меня к любой из них.

Увы, я слишком неадекватен, чтобы продолжать. Поэтому пока ложусь спать.

•

Есть вполне продуктивная идея основать клуб кривоногих девчонок, куда бы пускали только их и их ценителей обоего пола. Продаю за бесплатно. Предварительно необходимо определить, кого именно считать кривоногой, то есть установить ту степень кривизны, которая превращает прямые ноги в кривые. Дело в том, что сейчас наблюдается явное перепроизводство и полная инфляция длинных и стройных ног. Лично меня, как и многих моих продвинутых знакомых, в том числе и девчонок с лесбийской ориентацией, они уже не заводят, не цепляют и по большому счету не интересуют. Зато какой праздник наступает для глаз, когда встречаешь на улице девушку с по-настоящему кривыми ногами. Тут же возбуждаешься, переходишь на летнее время и вообще сразу хочется жить, зная, что еще не все безнадежно стандартизировалось, и природа нет-нет да и предложит нечто изысканное и утонченное.

•

И все-таки, блин, не могу успокоиться по поводу современной молодежи. Одна продвинутая звонит, говорит, сейчас приду, встречай. Я бегу на рынок, покупаю деликатесы, часа три готовлю изысканные блюда, которые она даже в самом сладком сне не могла представить, что когда-нибудь ей доведется такую роскошь жрать, потому что в ее говенных клубах и ресторанах такого не готовят. Но тем не менее приходит, сидит, хавает, а ее мобильник непрерывно звонит. И у нее нет времени даже на то, чтобы перекинуться со мной парой слов. Просто болтает без перерыва по мобильнику со своими «бойфрендами», которых, как она между делом мне замечает, у нее больше двухсот, а впрочем она, по ее словам, даже не удосужилась подсчитать, сколько их на самом деле. Может и пятьсот. А может и тысяча. С каждым она выясняет какие-то отношения, договаривается и назначает бесконечные встречи, причем, как я понял, в одно и то же время нескольким сразу в совершенно противоположных местах. И одновременно совершенно механически работает челюстями. Причем мне от нее ничего такого особенного не надо. Просто я хотел с ней перекинуться парой интеллектуальных реплик, слегка пококетничать, сказать ей, как я рад, что она удостоила меня своим посещением, а заодно удивить и порадовать ее, как прогрессивную девчонку, чем-то экзотическим, будучи абсолютно уверен, что она оценит мой вкус, и в знак благодарности услышать от нее хотя бы одно доброе слово, что-то типа комплимента за изысканный обед и те труды и фантазию, которые я на него потратил. Но, увы, после того, как она поняла, что все схавала, она мгновенно поднялась и заторопилась к выходу, даже не сказав, понравилось ли ей или нет, а просто оделась, прощебетала, что ее уже кто-то где-то ждет, и только ее и видели. И вот я сижу и понимаю, какой же я безнадежный лох и мудак. Да еще посуду пришлось целый час мыть.

•

Все катится в какую-то черную дыру или бездну. В структуре мироздания происходят тектонические сдвиги. Люди катастрофически деградируют. И только Господь по инерции дарит России поистине божественную погоду и самых ослепительных в мире девчонок. И оба чуда так органично гармонируют друг с другом.

•

Вчера отмечали очередное 70-летие Игорька Снегура. Философствовали. Я сказал, что в каждом русском интеллигенте и вообще творческом человеке одновременно мирно уживаются футурист и символист. Сидевший напротив меня за столом Володя Климов добавил:

– И еще обэриут.

После чего Снегур бросился меня убеждать, что Климов в современной поэзии давно уже занял место Бродского. В ответ Слава Лён истошно завопил, что причем тут Бродский, если «Тихий Дон» написал не Шолохов, а Крюков. И стал меня доставать:

– Дуда, завтра же позвони Солженицыну и уговори его, чтобы он дал свою очередную премию Мамлееву. А то ведь больше некому – всех давно моль поела.

На что Снегур глубокомысленно заметил, что и Мамлеев, и Солженицын сидят каждый в своем яйце, поэтому их первоочередная задача – не подцепить куриный грипп.

Тут в наш содержательный разговор вмешался кто-то из находившихся поблизости, заорав, что если кто-то и достоин премии, то только он, Василий Ерошкин.

Потом Снегур вдруг набросился на меня с претензией, что, по его мнению, с возрастом у меня на лице застыла патологическая улыбка Джека Николсона, от которой мне надо срочно избавляться. Я сказал, что готов сделать пластическую операцию, если он мне ее профинансирует.

А еще кто-то сомневается, что я не прав, говоря, что к нам вернулись шестидесятые годы.

•

Срочно познакомлюсь с приходящей девушкой, умеющей пришивать пуговицы. А то ни одной на куртке не осталось. Просто какой-то звездопад пуговиц.

Чудо – это то, что невозможно представить. Что пришло из области несотворенного, потенциального и ни при каких даже самых благоприятных обстоятельствах не может произойти в контексте нашей реальности. Поэтому чудес не бывает. Всякие же там воскрешения из мертвых, превращения воды в вино и прочие магические опыты и игры – всего лишь обычная работа определенной категории посвященных людей, которая в зависимости от усердия и квалификации выполняющего ее «экстрасенса» завершается положительным или отрицательным результатом.

•

Посвящается Хольму ван Зайчику

Однажды Му Да спросил Учителя:

–  Что круче – путь успеха или путь монаха?

Учитель подумал и сказал:

– Мудрость в том, чтобы быть успешным монахом.

И Му Да удалился, потрясенный безграничной мудростью Учителя.

•

Блин, кто бы угостил нищего нацбола травкой. А то совсем денег нет.

•

Прихожу сегодня утром брать интервью в какое-то управление образования хрен знает какого округа. В конце концов все замыкается на вполне аппетитной дамочке лет тридцати. Специалист по методологической работе со школами. На полном серьезе жалуется:

– У школьниц по минетам сплошные двойки. От силы тройки. Ну не умеет современная молодежь делать минет. Хотя трахаются как крольчихи.

•

Предлагаю премию в миллион дудулей за определение понятия «порок». Много написано, все так и рвутся быть порочными, но никто по-настоящему, как я понял из бесчисленных общений с «порочными» господами, так и не знает, что же такое их мечта и идеал. Какой, например, Боря Моисеев «дитя порока»? Да он целомудрен, как невинная девица. В качестве затравки и повода для дискуссии предлагаю пример. Лично для меня «порок» совсем не синоним таких понятий как «извращение» или «похоть». Вот в чем тонкость. Например, тот же гомосексуализм – уже давно не порок и тем более не извращение. Для начала я задал себе вопрос, кто лично для меня на сегодня может служить идеальным олицетворением порока. И выбрал в качестве ключевой фигуры Женю Дебрянскую. Вот кто, на мой взгляд, настоящее, стопроцентное дитя порока. Причем Ее ни в коем случае невозможно заподозрить ни в похоти, ни тем более в «извращениях». Вообще Она для меня остается примером абсолютного аристократизма. Холодна и недоступна, как денди. К тому же безупречная интеллектуалка, хотя к Ее текстам я отношусь немного критически, потому что в них Она слишком зацикливается на самой себе, что для настоящего писателя – абсолютное табу. Писателя от графомана отличает только одно – графоман всегда пишет только о себе. Но я сейчас о другом. Итак, давайте вместе поразмыслим, что же такое ключевая категория продвинутого менталитета – порок.

Я лично пока ничего умнее не придумал, как определить порок как грех с привкусом романтизма.

•

«Известия» негодуют по поводу того, что в храме Христа Спасителя батюшки моют и чинят новым русским иномарки. На днях разговаривал с одной богатой и продвинутой дамой и она сказала о ком-то из своих знакомых:

– У него успешный бизнес. Он – священник.

•

Два моих последних так называемых «романов на стороне» заканчивались катастрофически одинаково. Как будто надо мной тяготеет какое-то проклятие. Первые дни – опьянение бесконечными диалогами, смакование тончайших нюансов игры интеллектов, полет над реальностью, освоение общего фантасмагорического пространства, планирование будущего в поистине футуристических масштабах. Но всякий раз волшебная феерия необратимо рушится в тот час, когда очередная Прекрасная Дама предлагает:

– Давай сегодня пойдем в гости к моим друзьям. Они так много о тебе слышали и давно хотят с тобой познакомиться.

Приходим (причем каждый раз одно и то же, потому что дома жена, как тут пригласить «девушку») непременно в помойку с перегоревшими лампочками и обшарпанными обоями, типичный бомжатник со специфическим запахом, кругом объедки, окурки в тарелках с едой, но тем не менее Она сразу же начинает мне демонстрировать, что Она тут – своя в доску и вообще чуть ли не впервые за время нашего общения испытывает неземное наслаждение, все ее начинают откровенно и со смаком лапать, а Она считает своим долгом показать мне, какое неземное наслаждение Она испытывает. Я же брезгую даже сесть за стол, потому что там полное отсутствие присутствия элементарной гигиены, разговоры хамские, циничные, ведут себя надменно, как будто они давно купили всю страну с потрохами, а сами стреляют друг у друга на сигареты. Каждый орет что-то свое и никто никого не слушает. Наконец Она нажирается водкой, и ее кладут спать, а мне дают понять, что я тут лишний, потому что у них свои виды на ее мертвое тело. Я, конечно же, не слишком ловко прощаюсь и ухожу. Больше Она, к счастью, не звонит, понимая, что все же «засветила» себя не с лучшей стороны.

Я к тому, что, видимо, таковы сегодняшние интеллектуалки. Или просто в других я не влюбляюсь, потому что нет денег.

•

На днях на одной презентации моя знакомая пожаловалась, что вокруг все ходят с каменными рожами, никто не улыбается, поэтому ей скучно. Я ей объяснил, что тусовка – тяжелая и изнурительная работа. А на работе улыбаются – и то только потому что им приказано – разве что продавцы, портье, официанты и вообще обслуживающий персонал, да и то не всегда. А собравшиеся здесь к работникам сферы обслуживания себя не относят.

•

В Москве каждую неделю открывается по художественной галерее, в связи с чем Никита Алексеев в «Известиях» «комментирует»: «Ситуация складывается такая, что скоро заслуживающего внимания искусства у нас может оказаться недостаточно, чтобы заполнить все пространства. Ожидать, что оно появится только потому, что возникают новые помещения, как-то нелогично».

Конечно, можно с натяжкой предположить, что «интеллектуал» Алексеев не знает основного закона общества потребления, согласно которому предложение при любых раскладах и обстоятельствах заведомо обречено превышать спрос. Сколько ни открывай супермаркетов, ночных клубов, домов моды, театров – все равно деликатесов, ди-джеев, моделей, актеров, кутюрье, стилистов, музыкантов и т.п. (причем самой высшей пробы) окажется в разы больше (об интересе публики и посещаемости речь не идет). Как говорят в народе, было бы корыто, а свиньи найдутся. На самом деле Алексеев опасается одного – что при большом количестве галерей художественный процесс может выйти из-под контроля таких «экспертов», как он, о чем и предупреждает своих «коллег». То есть Алексеев озвучил мнение тех, кто отстаивает свою привилегию считать искусством только то, что помечено клеймом «Одобрено кураторской мафией».

«Несмотря на прорву нефтедолларов в стране и на то, что художественный рынок потихоньку растет, – раскрывает карты Алексеев, – покупателей современного искусства у нас все равно остается мало». Так вот где собака зарыта. Чем шире ассортимент, тем труднее им манипулировать, то есть впаривать. Поэтому нужно убедить «своих» немедленно принять меры для того, чтобы не позволить ситуации стать неуправляемой, срочно ограничив количество «заслуживающего внимания искусства».