В клубе «Китайский летчик Джао Да» на днях собрался тесный круг друзей и поклонников Алексея Хвостенко – ушедшего от нас ровно год назад поэта и исполнителя своих гениальных песен, одного из королей богемы и андеграунда. Ему было 64 года. Для тех, кто не знает, напомню, что именно он написал легендарный хит «Над небом голубым есть город золотой». Вообще-то у песни есть конкретное название – «Рай». Впервые ее спел Гребенщиков в фильме «Асса», не указав, чьи слова, музыка и вообще о чем идет речь, потому что «профессиональный буддист» поместил рай «под небом голубым» – несмотря на то, что даже дерзким большевикам создать рай «под небом» оказалось не по силам. В результате целых десять лет царила путаница, кто же автор шедевра (на самом деле к его созданию причастен философ и поэт Анри Волохонский, а музыка – так вообще европейская средневековая). Но тем не менее путевку в бессмертие «Раю» выписал все-таки Хвост, и теперь благодаря ему мы точно знаем, как выглядит место, в которое у нас есть шанс попасть после смерти.
Впрочем, поводом для встречи в «Летчике» стала не только печальная годовщина, но и выход фотоальбома «Я горел огонь», посвященного Хвосту, который составила Лорик (Лариса Георгиевна Пятницкая), снабдив его своими как всегда тонкими и трогательными комментариями. Специалистам хорошо известна серия фотоальбомов Пятницкой «Культурная революция». Они запечатлели основные события и персонажи нонконформистского искусства 60-х – 70-х годов. Вообще деятельность Пятницкой невозможно переоценить. После смерти коллекционера Леонида Талочкина она осталась единственным исследователем всей 30-летней истории советского андеграунда. К тому же Лорик – одна из немногих непосредственных участников тогдашнего «подполья». Она всегда находилась в эпицентре событий – была хозяйкой и одной из основательниц легендарного салона писателя Юрия Мамлеева в Южинском переулке (его завсегдатаев называли «сексуальными мистиками»), проходила как свидетельница по делам диссидентов Владимира Буковского, Юрия Галанскова и многих других инакомыслящих интеллектуалов, организовывала первые бульдозерные и квартирные выставки неофициальных художников, а впоследствии участвовала в создании знаменитого «горкома» на Малой Грузинской – первого легального объединения гонимых партийной номенклатурой живописцев, графиков и скульпторов. Так что она знает проблему, что называется, изнутри и к тому же, согласитесь, у нее есть, что вспомнить. Но тем не менее интереса к ее персоне сегодняшние СМИ не проявляют, что, конечно же, вызвано неоправданно пренебрежительным отношением к шестидесятникам их сегодняшних последователей. Если вокруг беспросветное хамство, невежество и конкуренция, то не до живительных истоков.
Через все издания Ларисы Пятницкой проходит тема права творческой личности на безграничную свободу. Не удивительно, что объектами ее внимания всегда были и остаются самые непокорные и неуправляемые из гениев – Губанов, Делоне, Пятницкий, Зверев, Яковлев. Теперь в их ряду занял место и Хвост, который олицетворял идею свободы на генетическом уровне. Напомним, что до середины 70-х он жил одновременно в Ленинграде и Москве (хотя родился в Свердловске), по его словам, «мотаясь меж двумя столицами», а точнее – между двумя главными художественными тусовками. И в обеих он всегда был не только самым желанным собутыльником, но и ключевой фигурой, душой, аккумулятором идей, застолий и проектов.
В расцвете творческих сил и на гребне славы Хвост эмигрировал в Париж, где поселился в огромной полуразрушенной квартире в арабском квартале, превратив ее в круглосуточно фонтанирующий концертный и выставочный зал, где доводилось зависать (подчас на несколько недель) каждому приезжавшему в Париж из России и других стран любителю выпить и пофилософствовать. Там гостеприимно встречали всех, предоставляя халявную крышу над головой, настоящий португальский портвейн и нехитрое клошарское вино. Через шумные сборища у Хвоста прошли лучшие художники и музыканты андеграунда 80-х – начала 90-х со всего мира. Однажды я пьянствовал у него с каким-то совершенно свихнутым народом и решил выяснить, откуда кто понаехал. Оказалось, что со мной за одним столом сидели индусы, сербы из Белграда, какая-то команда из Аргентины, цыгане из Барселоны, немцы, русские, наши из Израиля (куда же без них) и даже австралийцы из Мельбурна. Кстати, в те годы Хвост не раз приезжал в Россию для работы с группой «Аукцыон», с которой тесно дружил и записал несколько дисков.
Одним из главных детищ Хвоста в Париже для меня навсегда останется скват – сообщество бродячих и бездомных художников, живущих на заброшенных фабриках. Когда его квартира стала слишком тесной для приезжающих черт знает откуда гостей, Хвост первым подкинул бедствующим русским художникам третьей волны эмиграции идею самовольно въехать в какое-нибудь простаивающее и предназначенное к сносу парижское производственное помещение и приспособить его под творческие мастерские. Расчет делался на то, что по французским законам ни владелец, ни власти, ни полиция не имеют права выселить на улицу поселившегося (пусть и противозаконно) где бы то ни было человека в период с сентября по май. Так что целых десять месяцев можно безнаказанно кайфовать и создавать шедевры в веселой и беззаботной атмосфере коммуны среди своих единомышленников.
Без парижского сквата – настоящего интернационала свободных творцов – сегодня невозможно представить современную историю европейского искусства. В нем даже возникло ужасно модное в 90-е годы направление, ставшее целым стилем не только в живописи – арт-клош (что-то вроде «клошарского искусства»). Причем первыми в нем стали работать именно приехавшие из России художники. Много ли можно назвать открытий в искусстве конца XX века, которые бы целиком и полностью принадлежали русским?
Умереть Хвосту выпало в Москве, куда он приехал, чтобы показать выставку своих картин и дать несколько концертов. Отказало сердце. Да и как оно могло выдержать его более чем свободный образ жизни. Беречь себя он считал противоестественным для идеолога пусть даже исчезающей богемы. Поэтому несмотря на его «за 60» он продолжал околдовывать девушек, в том числе и совсем юных представительниц современного поколения тусовщиц. Когда они слышали его уже безнадежно охрипший голос, то впадали в экстаз. Видимо, свобода всегда будет действовать магически на девушек любого возраста – вплоть до самых юных нимфеток.
После себя Хвост оставил обширное творческое наследие. Сейчас его разбирает и систематизирует его друг и соавтор – как я уже упоминал, живущий в Мюнхене выдающийся философ и поэт Анри Волохонский. Кроме того Хвост был еще и плодовитым драматургом, основателем целого театрального направления. Его пьесы даже шли на европейских сценах (разумеется, камерных). Наверное, уместно было бы подумать о создании в Москве чего-то вроде театра Алексея Хвостенко.