Архив рубрики: Каскад эмоций. Год 2005

Можно ли достичь физического бессмертия, если все делать «правильно», в соответствии с законами науки и метафизики? То есть выбрать оптимальное сочетание «духовного» и «материального»? Допустим, правильно мыслить, молиться, питаться, ухаживать за собой, вовремя заменять износившиеся органы? Конечно, ничего невозможного нет. Только необходимо и большое желание, и много денег. Но если их вообще нет, то я, например, уверен, что даже с помощью одного только искусства и творчества (причем любого) можно стать бессмертным в буквальном, а не переносном смысле. Достаточно всего лишь создавать «правильные», то есть по-настоящему гениальные (или актуальные в метафизическом плане, что одно и то же) произведения. «Гении» умирают только потому, что они на самом деле никакие не гении. В их произведениях что-то оказалось не так. Они не сумели вписаться в некий космический контекст, не подключились к каким-то энергетическим потокам или что-то вроде того. А ведь задача гения (на то он и гений) – угадать  движение и направление таких космических  потоков и расшифровать тайну космического контекста. Тогда высшие силы будут терпеть твое пребывание на земле, пока ты будешь им полезен. В противном случае они быстро прекратят тебя опекать, поскольку ты перестал быть гением. Так что наследие человека, которому высшие силы позволили умереть, в любом случае нельзя считать гениальным.

В свое время я отдал немалую дань солипсизму. Считал себя убежденным его сторонником, проштудировал его классиков, причем не без влияния Юрия Витальевича Мамлеева, который когда-то давно даже провозгласил себя ни больше, ни меньше как «отцом современного русского солипсизма». Потом у меня появились другие интересы, солипсизм как-то забылся, но тем не менее постоянно присутствовал у меня в подсознании. И вот на днях я понял, что солипсизм сегодня актуален, быть может, как никогда.

Приведу пример. У меня есть друг и коллега известный журналист Коля Троицкий. Буквально месяц назад он, как и я, сидел без работы и денег и, естественно, когда мы с ним встречались и выпивали, то он поливал ситуацию в современной России, власть, политику, экономику и т.д., считая положение вещей безнадежно и беспросветно бесперспективным (как, собственно, и я, просто сейчас не обо мне речь). Но недавно он устроился в солидную газету, получил первую большую зарплату и сразу же написал статью, в которой утверждал, что ситуация в России «устаканивается» – мол, налицо позитивные перемены и перспективы и вообще если все так пойдет и дальше, то скоро вообще жить станет лучше, жить станет веселей.

И я подумал, не объявить ли солипсизм чем-то вроде основы для национальной идеи? А что? Тут есть огромные идеологические перспективы.

Трагедия сегодняшней России (если еще есть такая субстанция) в том, что у нее полностью отсутствует вертикаль, то есть стержень, на который можно что-то нанизать (в смысле идей). И полностью отсутствует горизонталь, то есть контекст, в который что-то можно вписать (тоже, разумеется, в смысле идей). Поэтому перед теми, кто делает Другую Россию (если таковые вообще есть в наличии), стоит задача полностью, с нуля создать и вертикаль, и горизонталь.

Только что вернулся из ресторана ЦДЛ со встречи с Толей Гладилиным, с которым в свое время не раз пересекался в Париже, и примкнувшим к нему Васей Аксеновым. Выражаю невыразимую благодарность Ирине Ш., Гарику О. и Артему Б. и анонимному адвокату с внешностью Мики Рурка за отличную организацию распития спиртных напитков (оставшихся после банкета) на свежем воздухе в условиях запредельных штрафов и повышенной бдительности проклятых ментов. Шел тихий снег. Над нами возвышалась сталинская высотка и со всех сторон нас скрывали хвойные лапы предновогодних бериевских елей. Литературный критик Игорь М. весь вечер пытался доказать, что шестидесятники только и думали о том, чтобы спасти Россию. Я ему возражал, что в то время Россию не надо было спасать. Она сама кого хочешь в своем величии могла спасти. Поэтому от пресыщенности и появились стиляги – в том числе и литературные в лице Гладилина (кстати, первого среди равных!) И в результате никто(!) из шестидесятников так ни разу в своих текстах даже близко не задался вопросом о судьбе России. Такое просто не пришло никому в голову. Если в империи все в порядке, то какого хуя задаваться вопросом о ее будущем? Дальше, после шестидесятых, началась совсем другая эпоха и соответственно другие заботы. Впрочем, кто загадки любит, тот их и услышит. Кто их отгадает, тот нам и напишет. А пока отправляюсь баиньки.

Оказавшись в нищете, с грустью вспомнил, как в шестидесятые годы мы всей московской богемой дружно собрались эмигрировать на Запад. Однажды во время бурного застолья мы заспорили о том, что мы там будем делать (в смысле, как зарабатывать деньги). Из той дискуссии сегодня хорошо помню, что предложила Лорик Пятницкая.

– Чего вы паритесь! – закричала она. – Да нет ничего проще. Приезжаем в Париж, выходим на главную площадь, садимся у фонтана и начинаем торговать идеями. Так и пишем в объявлении: «Продаем идеи. Доллар штука». И что, мы за день тысячу идей не продадим? Вот и считайте. Тысяча идей – тысяча долларов. Нам что, на жизнь не хватит?

И вот я сейчас сижу и жалею, что вовремя не последовал ее предложению. Сейчас сидел бы у парижского фонтана и не парился. Действительно, у меня что, за день рождается меньше, чем тысяча идей?

Почему, когда кончаются деньги, тут же начинается оцепенение и ступор? Не хочется чистить зубы по утрам, принимать душ, мыть посуду, менять носки, подходить к телефону, даже знакомиться с девчонками. Да и, если откровенно, не хочется и жить. Безразличие ко всему на свете охватывает до такой степени, что, ложась в постель, лень снимать ботинки. Поневоле приходишь к выводу, что, деньги и есть та единственная по-настоящему мистическая субстанция (этакий философский камень), которая собственно и делает жизнь жизнью.

Сейчас по телевизору мужик пожаловался:

– В ресторанах обслуживающий персонал явно плюет в еду. Иначе откуда у меня в тарелке с супом оказалась изжеванная жевательная резинка? Когда я стал возмущаться, администратор мне заявил, что я сам ее изжевал и выплюнул в тарелку.

Сегодня хотел посмотреть очередную серию «Мастера и Маргариты». Но в одной компании меня попросили задержаться позже девяти часов. И они мне, суки, поклялись самой страшной клятвой, что каждая серия повторяется по утрам на следующий день. И я им поверил. А оказалось, что ничего не повторяется, как было в советские времена. И если не посмотрел, то все. А ведь я так ненавижу довольствоваться фрагментами и судить о целом по его частям, как нас приучили при советской власти, когда тебе на что-то «намекали», и тебе приходилось все «домысливать», подключая свою фантазию. С тех пор испытываю дискомфорт, если не удается посмотреть что-то от начала и до конца.

Сказанное не значит, что я считаю сериал гениальным. Просто интересно смотреть. К тому же воспоминания. Когда он был напечатан в журнале «Москва», я работал в ИМРД. Сидел за столом, просматривал горы зарубежной прессы, находил самые злободневные статьи, вырезал их и раскладывал по тематическим папкам. А на коленях у меня под столом лежал номер журнала «Москва» с романом. И я не мог оторваться, украдкой его читая. Начальница несколько раз подходила, намекала, что все видит. Но я не мог ничего с собой поделать. Тогда начальница говорит, что ладно, мол, дочитывай до конца, но тогда оставайся после работы и досматривай сегодняшнюю прессу. Понятно, что завтра придет еще гора газет и журналов, и я просто не справлюсь. Я с радостью согласился, спокойно дочитал роман до конца и еще часа три после рабочего дня усердно наверстывал упущенное, энергично работая ножницами.

Лежим с девчонкой, смотрим телевизор. Начинается «Властелин колец». Она в экстазе:

– Смотри, Гарри Поттера показывают.

Я постарался блеснуть своей сверхэрудицией: «Не Гарри Поттера, а Фродо».

Она: «Это кто еще такой?»

Я: «Он самый главный в мире хоббит».

Она: «Да, я слышала. Это где гоблины борются со злом».

Словом, туши свет от продвинутости современной молодежи.

С пятой серии относительно добротный фильм «Мастер и Маргарита» стал необратимо распадаться, подтвердив мое давнее подозрение о том, что в основе «культового» произведения Булгакова заложена мина замедленного действия, а проще говоря — авторский дефект, изначальный брак, который рано или поздно (я знал!) обнаружит себя и тем самым тотально разрушит всю структуру первоначального замысла. Как только в 1968 году я впервые прочитал роман, то сразу же на всю Москву заявил, что вещь гениальная, но только в ней есть два лишних персонажа – Мастер и Маргарита. Именно они безнадежно «заземляют» масштабное полотно своими мелочными мещанскими проблемами. Они снижают высокий градус социального и даже метафизического обличения реальности тех лет бесконечными склоками и нытьем по поводу того, стоило ли печатать какой-то там фрагмент, кто виноват, что его не оценили по достоинству, «какая глупая в России критика» (Игорь Северянин) и т.д. Блин, в результате русская интеллигенция устами Булгакова в очередной раз разоблачила себя как «нытиков и маловеров» (И.Сталин).

Второй недостаток книги в том, что надо было издать ее в виде двух совершенно самостоятельных произведений. Одного – о нравах литературной Москвы 30-х годов (тогда бы у Булгакова был бы шанс приблизиться к уровню Михаила Зощенко или на худой конец Пантелеймона Романова). И второго – о Понтии Пилате и связанных с ним исторических событиях (как, например, поступил современник Булгакова Петр Слетов, написав гениальную повесть «Мастерство» о средневековой Флоренции, или, блин, Венеции, уже не помню, ни разу в ней не побывав). Даже на самый дилетантский и непосвященный взгляд кажется, что одна линия явно за уши притянута к другой, и, соединив вместе две несовместимые реальности, автор просто хотел повыдрючиваться, поспешив заявить претензии на то, что он бросает вызов своим коллегам по перу, вынужденным жить и творить одновременно с ним. Словом, сплошная мания величия, и как следствие – прямая дорога в психушку, на соседнюю койку с гениальным поэтом всех времен и народов Ваней Бездомным.

Блин, видимо, благодаря чьим-то невидимым потусторонним укусам я стал астральным упырем и поэтому путаю сон и явь. Только что позвонила одна продвинутая дама (явно по старой памяти) и предложила завтра принять участие в благотворительном аукционе в пользу каких-то бомжей. Я чуть не умер со смеху. Объяснил ей популярно, что не могу приехать по причине отсутствия подходящей обуви. Она сказала, что сейчас в бутиках можно найти массу самой модной обуви на любой вкус, в которой не стыдно показаться в самом изысканном обществе (моя твоя не понимай), в том числе и на ее аукционе. Я ей говорю, что речь идет не о модной обуви, а просто о валенках с галошами, которых у меня нет, чтобы пройти по слякоти. Она расхохоталась и сказала, что я большой оригинал и чтобы я быстрее купил валенки с галошами и приехал к ней на аукцион. Мол, в таком экзотическом виде мы соберем больше денег. Естественно, я пообещал, что приеду. Правда, впопыхах она забыла дать адрес, куда и когда приезжать, но я понятное дело и не настаивал.

Леонтьев, комментируя рейд боевиков по Нальчику, в потоке общеизвестных банальностей насчет «пороховой бочки» бессознательно употребил одно точное слово, которое явно вырвалось у него случайно. По его мнению, война России с самой собой, которую она ведет сейчас на Кавказе, будет «безвыигрышна». Но ведь «безвыигрышность» вовсе не подразумевает беспроигрышность. Да и кто сказал, что в XXI веке обязательно нужно побеждать? Представление о том, что любую войну стоит начинать только для того, чтобы ее выиграть, было характерно для времен царя Гороха. Сегодня такой подход безнадежно устарел. Все вооруженные конфликты уже давно затеваются исключительно ради самого процесса.

Самое время поразмышлять о любви в контексте конкретной эпохи. Например, во времена моей молодости, которая пришлась на шестидесятые годы, любовь была совсем другой – жертвенной и бескорыстной. В наиболее христианском, православном ее понимании. Тогдашние девчонки были пропитаны любовью ко всему мирозданию и каждого отдельного своего любовника воспринимали как часть человечества. Разве возможна сегодня такая, например, ситуация? Мы шатаемся по ночной Москве с Ингой Завражиной – моей верной подругой тех лет. По пути занимаемся где придется любовью. Вдруг она видит какого-то бездомного грязного и вонючего бродягу (тогда мы не знали слова бомж), который стоит, прислонившись к стене дома.

– Посмотри, – говорит Инга, – какой он несчастный. Ему, наверное, некому сделать минет. Можно я его осчастливлю?

Инга подходит к бомжу, опускается перед ним на корточки, расстегивает ему ширинку и начинает делать ему минет. Бомж в полном экстазе. Потом мы идем дальше.

– Я сделала еще одно доброе дело, – говорит Инга. – Как ты думаешь, мне на том свете оно зачтется?

Вместо ответа я нежно целую ее в губы.

Господи, я готов привести еще много доказательств того, что девчонки моей молодости были совсем другими. Я могу рассказывать каждый вечер по аналогичной истории. Только что изменится? Сегодняшним расчетливым и корыстным девчонкам такой экстатической самоотверженности не понять по определению.

Умерли один за другим сразу два известных «перестроечника» Яковлева. Оба проявили активность на самой поздней стадии распада советской империи, выступив в роли стервятников, доклевавших последние куски трупа. Обоих объединяли откровенно торчавшие уши агентов влияния – уж слишком ретиво они бились в верноподданической истерике, доказывая свою преданность заокеанским спонсорам. Недаром против одного даже завели дело о работе на американские спецслужбы, которое, естественно, развалилось из-за отсутствия доказательств (видимо, у подозреваемого все же хватило ума для того, чтобы не носить удостоверение шпиона во внутреннем кармане пиджака). Оба служат наглядным примером вырождения советского либерализма. По сравнению с ними властители дум интеллигенции 60-х – 70-х годов (Солженицын, Трифонов, Мамардашвили, каждый назовет еще немало славных имен) выглядели гигантами мысли и аристократами духа. К середине 80-х пигмеи окончательно вытеснили из интеллектуальной оппозиции достойных людей. Благодаря «масонским» играм к власти пришли карлики, выходцы из низов, ярко выраженные плебеи с менталитетом Лигачева, Полозкова, Горбачева, Ельцина. Одним словом, колхоз, не родивший ни одной свежей и запомнившейся идеи. Некоторые из его членов своим крепким крестьянским умом быстро сообразили, откуда дует ветер, и стали работать локтями. Самые хитрожопые бросились на поклон в ЦРУ. Менее активных пригрело родное КГБ. Совсем нерасторопным не досталось ничего. К счастью для обоих Яковлевых, они сумели оказаться в числе первых, чем с лихвой и воспользовались – несмотря на то, что никаких масштабных свершений за ними не числится. Разве что один из них издавал газету, которую не читал никто, включая тех, кто в ней работал. Слава Богу, что с ними окончательно закончилась эпоха бесноватой демшизы – низшей и финальной стадии деградации национальной общественной мысли.

Вчера разбудил Толя Шавкута. Орал в трубку:

– Меня Володька Путин назначил главным по тюрьмам. Сижу обзваниваю начальников всех зон, спрашиваю, как у них дела. Говорят, что хорошо, Толян, только твоими заботами и живем.

Я подумал, что Толя Шавкута – самый счастливый человек.

Чуть позже звоню Алене Антоновой, чтобы пригласить ее посмотреть шлюзы, как обещал. Она:

– Извини, я сейчас сижу в машине, еду с оптового рынка, закупила продукты для детского дома, везу им. Перезвони, пожалуйста, позже.

И вот сижу и думаю, у кого на самом деле белая горячка.

Если бы меня спросили, как я представляю себе идеальную жизнь, я бы ответил, что за меня все давно придумал Нико Пиросмани. Он сказал, что представляет себе город типа Тифлиса, в центре которого стоит стол длиной примерно в километр. Причем еда и напитки на нем никогда не иссякают – ни днем, ни ночью. За столом сидят лучшие люди своего времени. И все пьют, закусывают и философствуют. Время от времени кто-то отправляется либо спать – благо кровати стоят рядом, либо творить – благо мольберты с чистыми холстами тоже стоят наготове. Порисовал, поспал – будь добр снова за стол, включайся в общую мистерию созидания. И так бесконечно.

Кстати, когда я работал в ИМРД с Мерабом Мамардашвили, я напомнил ему об идее Пиросмани. Мераб Константинович улыбнулся и сказал, что как раз сейчас обдумывает проблему взаимопроникновения грузинского и раблезианского мироощущений. Сейчас уже, к сожалению, не помню точно его слова, но суть отчетливо запомнил.

Зачем Турция рвется в Европу? Только «назло» христианской цивилизации, чтобы ее окончательно и бесповоротно похоронить. Какие бы условия ни диктовали из Брюсселя, ислам не изменишь. Он по определению не поддается никаким мутациям, трансформациям и адаптациям – особенно тем, которые будут предлагать носители враждебного мировоззрения. Высокопоставленные еврочиновники уверяют, что в течение ближайших лет смогут навязать Турции «общечеловеческие» ценности (как они говорят, «жесткие евросоюзовские стандарты»). Верят ли они сами в то, что обещают? Конечно же, нет. Так что в ближайшие годы мы станем свидетелями еще более активного опускания Европы. Турция теперь будет интегрироваться в нее еще более активно, поскольку получила юридическую базу, но своими принципами «гордый народ» не поступится ни за что.

В связи с восстанием во Франции вспомнил один ночной разговор с Таней Бек сразу после подавления ГКЧП. Я перед ней всегда испытывал благоговение, и она была для меня в некоторых вопросах непререкаемым авторитетом, как бы старшим товарищем, хотя по возрасту она младше. Мы сидели вдвоем у нее в квартире, и я по нашей еще университетской привычке решил ее подразнить по поводу охватившей тогда всех нас эйфории по поводу конца советской власти. Говорю:

– Вот и настал на твоей улице праздник, которого вы, демократы, так ждали. А то жаловались, что проклятые коммуняки не дают вам развернуться во всю ширь ваших талантов и дарований. Сейчас уж точно из вас все польется, как из рога изобилия.

И тут совершенно неожиданно она стала такой грустной:

– Да ничего не польется. Потому что лучше никогда не бывает. Так уж устроен мир. С каждым годом все будет только хуже и хуже.

Если бы меня попросили прочитать лекцию о современной культурологии, я бы начал так:

– Стильные одушевленные объекты оставляют после всего лишь одной мимолетной встречи с ними гигантские объемы позитивной информации – причем в миллионы раз более весомой, чем та, которая содержится в «произведениях искусства» или в разного рода «носителях». Стоит провести час в продвинутой компании (например, в модном клубе) – и в ближайшие полгода вообще можно ничего не читать, не смотреть и не слушать. Вся мировая культура с ее уходящими в глубины веков традициями сегодня сплошь и рядом закодирована в прикиде какой-нибудь отвязной десятиклассницы.

Звоню. Предлагаю встретиться. Отвечает, что сейчас не могу, давай завтра, послезавтра, на той неделе. Блин, но я предлагаю встретиться сейчас именно потому, что у меня есть желание видеть ее именно сейчас. Ведь завтра я буду уже другим человеком, и где гарантия, что я захочу с ней, блин, общаться? На наших глазах целые государства за один день становятся совсем другими, а она думает, что я останусь тем же и завтра, и через неделю, и у меня только и будет забот, что с ней «встретиться».

Спросили, почему я предпочитаю нацболок. Да потому что только с ними и можно делать революцию. Или делать вид, что делаешь революцию, создавая иллюзию причастности к крутым экспериментам. Причем даже не вылезая из постели. И даже сдавать кровь на улице Поликарпова. Раньше я любил всяких там художниц, поэтесс, обучая их науке живописи и стихосложения. Но сейчас художниц и поэтесс так много, что произошла их инфляция и они обесценились. Сегодня на повестке дня – революция как что-то особенно острое и изысканное (каждый понимает по-своему). Поэтому самые актуальные девчонки – отвязные и непредсказуемые как сама революция нацболки (она спит – такое чудо!) Любовь всегда права.

 

 

Вчера вечером мой работодатель просто так и ни с того ни с сего дал мне 500 рублей и сказал, чтобы я ни в чем себе не отказывал. Я как крутой вышел на Пушкинскую площадь и начал присматриваться к девчонкам. Обозрел окрестности и увидел двоих, которые показались мне наиболее интеллигентными в смысле пристойности. Подошел к ним и говорю:

– Извините, но у меня есть одна проблема. Дело в том, что я ужасно одинокий человек. К тому же у меня есть пятьсот рублей. Как вы думаете, можно ли решить проблему одиночества за такую в сущности жалкую сумму?

Они ни на секунду не задумываясь (что меня и ввело в заблуждение) говорят:

– О, какие проблемы. Дайте нам ваши пятьсот рублей – и мы принесем пивка и сдачу (а у меня, признаться, мельче купюр не было), вместе его выпьем, а потом сообща подумаем, что можно предпринять в вашем случае. Кстати, вас не смущает то обстоятельство, что мы – убежденные лесбиянки и в половом смысле удовлетворить вас не сможем?

– Господи, – отвечаю им, – да вы что, какое там удовлетворение, мне бы с вами немного выпить, поболтать часика два и лечь спать. Ну может быть помастурбировать перед сном, глядя на ваши интимные поцелуи.

И вот они взяли мои пятьсот рублей и ушли. Ждал я их полчаса, после чего подошел к некоему «смотрящему» на той тусовке и спросил его, стоит ли мне ждать двух моих лесбиянок или же они меня мягко говоря кинули. Смотрящий подумал и предложил мне обратиться к старшей по лесбийскому сообществу, показав мне на нее. Я подошел к ней и задал тот же вопрос. Она сказала, что я беспросветный мудак и она мне ничем помочь не может. Тогда я сказал ей, что в мире должна же быть хоть какая-то справедливость, и поэтому не может ли она мне порекомендовать девчонку, которая поедет ко мне домой, мы с ней поболтаем о том о сем, я ее слегка потрогаю за грудь, а утром дам тысячу рублей, которая лежит у меня дома. Но больше, предупреждаю, у меня нет. Признаюсь, я блефовал, потому что никакой тысячи рублей у меня дома не было.

Она (главная по лесбиянкам) подумала и говорит:

– Ладно, вот вам девчонка, но только если вы ее обманете и не дадите тысячу рублей, то на вас будет грех, порча, сглаз и смерть. Причем не только на вас, но и на ваших потомках в трех поколениях.

Я уверил ее, что обязательно дам тысячу рублей.

Мы с девчонкой лет двадцати – кстати, ослепительной красавицей, которую она ко мне подвела, приехали на метро ко мне домой. Надо сказать, что у меня была бутылка коньяка. Мы ее тут же выпили (плюс у меня был копченый угорь), после чего погрузились в неземные наслаждения. Где-то среди ночи я решил ей признаться, что тысячи рублей у меня нет, да и вообще ничего нет. Она стала затыкать мой рот поцелуями, шепча, что, мол, не парься, будет день – будет и пища.

Утром мы обнаружили, что нечем даже опохмелиться. Тогда она говорит, что придется ехать на улицу Поликарпова и сдавать кровь, и тогда нам дадут на две бутылки водки точно.

Короче, сели мы на метро и поехали на какую-то улицу Поликарпова. Заходим в контору. Нам говорят, что мы пьяные и поэтому у алкоголиков кровь не берут. Тогда девчонка не лыком шита говорит, что мы не пьяные, а просто обезумели от ночи волшебной любви и поэтому выглядим как шальные, но на самом деле мы абсолютно трезвые – иначе бы зачем нам продавать вам, ублюдкам, нашу драгоценную аристократическую кровь. Тут они вняли ее словам и предложили пройти в операционную. В результате откачали у нас граммов по двести крови, выдали именно на две бутылки водки и еще немного даже осталось на закуску. И теперь мы, уже все выпив и съев, лежим и думаем, кого бы, блин, раскрутить еще на немного денег.

Из всех искусств для нас важнейшим является реалити-шоу.

Есть две технологии соблазнения девчонок. Первая – активная. Изобразить страсть, постоянно уверять ее, что ты без нее не можешь, закатывать истерики. Вторая – пассивная. Притвориться, что ты валяешься себе спокойненько на дороге, и первая, кто тебя подберет, будет тобой обладать. Думаю, что второй метод в наши дни срабатывает эффективнее.

Иногда литература выходит за рамки самой себя и, преодолевая земное притяжение, превращается в пространство молитвы, потому что Слово – всего лишь инструмент в руках Бога или писателя. Для меня абсолютным, непревзойденным образцом перехода текста из материального состояния в духовное до сих пор служит рассказ Юрия Казакова «Голубое и зеленое», потому что именно в таких интонациях разговаривают между собой ангелы.

У России нет выхода кроме революции. Если она не произойдет, все останется как есть. А то, что есть, принципиально, категорически не устраивает.

Власть сегодня как никогда не способна на перемены. Ее клоунские попытки соответствовать вызовам времени не вызывают ничего кроме брезгливого омерзения.
Противоречие между ожиданиями интеллектуалов и нежеланием коррумпированной элиты что-либо менять в очередной раз достигло масштабов государственной катастрофы. Вспомните, чем кончился брежневский застой.

Десять лет – не такой большой срок, чтобы забыть вкус революции. Слишком многие пережили свой звездный час, добивая смердящую КПСС. Память о добытой и отнятой свободе еще живет в наших генах – стоит только зажечь искру.

Начало 90-х в очередной раз доказало, что революции побеждают, если не заканчиваются. Их остановка означает, что кто-то пристроился к кормушке и не хочет идти дальше. Люди, будьте бдительны.

Революция имманентна России. Импотентная власть для нас смертельна. Россию воспринимают либо как великую родину Октября, либо как дырявую цистерну с нефтью.
Наше триумфальное возвращение в прогрессивное человечество возможно только через всеобщий пожар. Какая разница, кто раздаст спички.

Революция желанна при любом цвете и источнике финансирования, потому что без нее просто не будет самой России. Не было такой революции, на которую кто-то бы не отстегивал из каких-нибудь секретных закромов. Если бы большевики привередничали и размышляли, пахнут ли деньги, нам неоткуда было бы черпать творческое вдохновение.
Сегодня власть не предлагает ничего, что можно было бы рассматривать как оправдание ее существования. Вот почему каждый одержимый деструкцией – союзник патриотов.
Россия навечно обречена оставаться метафизическим и историческим эпицентром революции. То, что сейчас вспыхивает и гаснет на ее окраинах, не более чем пародия. Для полноты мистерии не хватает какого-нибудь сакрального пустяка типа частицы ленинских мощей или огненного сердца Данко. Найти их можно только в России – в отличие от денег, которые большей частью уплыли из страны.

Теперь мы обязаны их вернуть и заставить работать на революцию.

Загулом называется вынужденный перерыв в работе, после которого работа вызывает чувство глубокого отвращения. Загул иногда плавно переходит в оргию, и тогда любая работа вообще теряет всякий смысл – в том числе и тупые попытки ведения дневника.

Философию загула, переходящего в оргию, наиболее точно описал Лесков в гениальном рассказе «Чертогон». Правда, время тогда было целомудренное, и многое у автора осталось, так сказать, «за кадром». Но догадаться и все додумать – легко. Поэтому советую продвинутой молодежи срочно сходить в библиотеку и прочитать «Чертогон». Повторять описанное там не советую – все равно не получится. И знаете почему? Однажды после выхода в свет фильма «Сладкая жизнь» несколько богатых плейбоев Европы собрались на вечеринку и пригласили Феллини. Там они предложили ему любые деньги за то, чтобы он, как режиссер, организовал бы для них крутую оргию. Феллини сказал:

– Хорошо, я возьму с вас миллион, позову самых ослепительных и готовых на все девчонок, накуплю много всякой изысканной жрачки, травки и напитков, придумаю разные прикольные и возбуждающие фишки. Но уверяю вас, что мы соберемся – и в результате у нас получится отменный загул или, говоря более простым языком, сногсшибательный бардак. Но ведь оргия – совсем другое дело. Ее специфика в том, что ее в принципе невозможно срежиссировать и «поставить». Прежде всего потому, что она рождается сама по себе в результате счастливого сочетания тысячи факторов и стечения тысячи нюансов и обстоятельств, которые не в силах предусмотреть ни один даже самый гениальный режиссер.

Действительно, ну как можно срежиссировать хлыстовские радения, когда высочайший дух сливается с самой низменной физиологией и в результате получается сотворение новой реальности.

Тем не менее праздник рано или поздно кончается и приходится брать себя в руки, приводить себя в порядок, приходить в себя (ненужное зачеркнуть) и срочно вставать в ряды защитников современной цивилизации от пытающихся разрушить ее варваров. И пускай всякие там Джемали неистовствуют по поводу того, что у современной цивилизации на сегодня нет ни одной ценности, которую имело бы смысл защищать, мы позволим себе с ними не согласиться. Потому что да, современная цивилизация прогнила до основания, она лжива, порочна, безвольна, импотентна и труслива, но мы же – как-никак ее дети, ее продукт, не было бы ее – не было бы и нас. Поэтому давайте не будем совершать самое постыдное, что есть на свете – менять право первородства на чечевичную похлебку.

Кто кого в конце концов победит? Депрессия бессонницу или бессонница депрессию?

Сижу в своей придворной (как называл ЕВГ любые находящиеся рядом с домом забегаловки) торговой галерее «Аэропорт», пью коньяк, чего-то ем. За соседним столиком стайка девчонок лет двенадцати. Вдруг одна подбегает от стойки к их компании и орет не своим голосом:

– Нужен рубль. У кого есть рубль?

То ли им не хватает, то ли еще чего, но возникла какая-то явная проблема с рублем. Все подружки начинают лихорадочно шарить по карманам. Увы, почему-то рубля (рубля!) ни у кого не оказывается. Все в растерянности. Я совершенно автоматически запускаю руку в карман дубленки, вытаскиваю рубль и протягиваю им – мол, вот кстати и рубль оказался. Они берут, все у них мгновенно улаживается, на их столе тут же появляется все что им надо, они начинают весело щебетать, но почему-то постоянно поглядывают в мою сторону. Мне неловко и я стараюсь не смотреть в их сторону, потому что чувствую, что в связи с моим рублем у них возникла какая-то напряженка. Которая причем возрастает. Я решил, что лучше вообще перейти за более отдаленный столик, чтобы снять проблему. Вдруг после долгого щебетания одна из девчонок встает, подходит ко мне и кладет мне на столик рубль.

– Вот, вы дали нам рубль и мы теперь вам его с благодарностью возвращаем. Спасибо вам большое.

Я просто потерял дар речи. Сижу, как опущенный. Думаю, за что такое унижение, какого я, поверьте, не испытывал ни разу в жизни. Потом отхлебнул коньяка, сосредоточился, встал, чтобы уйти и… по пути не удержался, чтобы не прочитать им небольшую лекцию. Сказал, что у вас, таких красивых, стильных и продвинутых девчонок впереди большая и наверняка счастливая и беззаботная жизнь. И каждая из вас заслуживает того, чтобы ей дарили не жалкий рубль, а как минимум навороченную иномарку. И упаси вас Господь комплексовать по поводу тех драгоценных подарков, которые в самое ближайшее время обрушатся на ваши ослепительно прекрасные белокурые головки. А тем более возвращать их. Я посоветовал им принимать виллы на Рублевке или бриллиантовые ожерелья в миллионы карат с нордическим хладнокровием как должное, как абсолютно заслуженное и адекватное вознаграждение только за то, что они, такие ослепительные и фантасмагорические, просто есть на свете. Потому что ни я, ни какой-то другой интеллектуал на планете, к сожалению, на сегодня пока не знает, в каких единицах измеряется красота и продвинутость, но в любом случае не в монетках достоинством в один рубль. На прощание я пожелал им проникнуться позитивным цинизмом, как иначе называют дендизм (или применительно к современному контексту стервозность), который предполагает полное отсутствие с их стороны реакции как на доброжелательные, так и на негативные внешние раздражители (в том числе и мужчин, дарящих вам сегодня рублевые монетки, а завтра, кто знает, и власть над всем мирозданием).

Не знаю, поняли ли меня мои «собеседницы», но слушали они меня с нескрываемым интересом, даже типа раскрыв от удивления рты.