Архив за месяц: Март 2022

По ту сторону формы, или Идеи вещей Елены Старик

Attach

 В Москве времен СССР стену одного из зданий в центре города украшала фраза Маркса, оставленная нам поколением романтиков первых лет советской власти: «Революция – вихрь, отбрасывающий назад всех ему сопротивляющихся». Сейчас надписи уже нет, хотя дом сохранился. Согласитесь, что сказано красиво, а главное – точно. Схвачена самая суть – мол, перед натиском стихии (как природной, так и человеческой) мы бессильны. Поэтому выигрывают те, кто смирились, покорились, признали превосходство неизбежного, а главное – сумели расшифровать его исторический смысл.

Старинный афоризм всплывает у меня в памяти всякий раз, когда я рассматриваю работы художника Елены Старик. Вот уж где настоящий вихрь, сметающий на своем пути всё и вся и одновременно изменяющий взгляды и представления как матерых знатоков живописи, так и просто любителей и вообще случайно оказавшихся поблизости. К сожалению, мы со временем забыли, что художественный авангард – это в первую очередь революционный вихрь. Ведь так и только так понимали новаторство первопроходцы – открыватели невиданных доселе приемов и форм. Да, все они ушли, став достоянием вечности, но их взгляд на творческий процесс и жизненные принципы никуда не делись. Они по-прежнему безальтернативны и служат руководством к действию, а следовать им или нет – остается на совести наших современников. Увы, сегодняшние авторы о высоких материях предпочитают не задумываться. Все масштабные, а потому трудноразрешимые проблемы нынешние премудрые пескари и глупые пингвины поспешили от греха подальше выкинуть из головы – чтобы не дай Бог не травмировать ни себя, ни зрителя радикальными экспериментами. Искусство наконец стало ровным, гладким, беспроблемным. Одним словом – среднестатистическим. Тем не менее еще остались упертые фанатики, которые продолжают буйствовать и неистовствовать.

Лена Старик, если не ошибаюсь, последняя, кто сохранил в себе и культивирует любовь к экстремальному искусству. Она создает вокруг себя целые каскады смертельно опасных вихрей – и сама первая не раздумывая бросается в их водовороты. Её творческий метод напоминает то, как работали ее выдающиеся современники – главные нонконформисты советской эпохи Анатолий Зверев и Натта Конышева. Я бы сказал, что они принадлежат к одному типу гениальности. Все трое – одной крови.

Вообще для художников неистового формата как правило характерны некоторые общие особенности. Искусство для них – синоним жизни, бытия, пребывания на земле. Они понятия не имеют, где кончается быт и начинается творчество. И наоборот. Ведь они обитают в живописной реальности буквально круглосуточно – даже когда спят. Они творят постоянно – где бы они ни находились. Им совершенно безразлично, что «запечатлевать» (как выражался Зверев) и чем, поскольку вдохновение не покидает этих одержимых фанатиков ни на минуту, и они могут начать работать в любое мгновение – даже с отключенным сознанием. Например, Зверев, если поблизости не было красок, мог использовать всё, что оставляет след и попалось на глаза – даже извлеченные из урны окурки. И самое главное, что эти безумцы от живописи постепенно сами сливаются со своими картинами, становятся их продолжением и тем самым превращаются в произведения искусства.

Я считаю, что Лену Старик отличает от ее собратьев по цеху более выраженное присутствие в ее творчестве физиологической составляющей. Если в Звереве и Конышевой давала о себе знать их природная эстетская закваска, позволяющая относиться к творческому акту с некоторой иронией (Натта так вообще работала на грани карикатуры), то для Лены во время работы не существует ничего кроме всепоглощающей страсти. Ее сознание отлетает куда-то далеко, и она полностью отпускает на волю не покидающие ее природные, дочеловеческие инстинкты, оказываясь во власти мистического таинства – мистерии сотворения своих чувственных, пылающих, патетических царств, держав, империй, сотканных из миллионов эмоций и переживаний. В такие звездные часы главный враг Лены – холст, который она воспринимает как границу между материей и духом, как препятствие на пути к своим фантастическим мирам. Поэтому художнику приходится упорно, бессчетное количество раз атаковать одну плоскость за другой – даже если сражению приходится отдавать все силы. А если учесть, что энергия Лены неисчерпаема, то ее уходы в воображаемые зазеркалья могут длиться сутками напролет. Я был свидетелем, как одному известному искусствоведу заказали статью о Елене Старик. В ответ он улыбнулся и сказал: «Увы, здесь искусствоведение бессильно. Одно дело обычная, традиционная война. Но совсем другое – с массированным применением ядерного оружия». И все поняли, что имел в виду мэтр. Что и говорить, шедевры первой красавицы московского авангарда и в самом деле не вписывается в сегодняшний сетевой художественный ландшафт с его безыдейной прилизанностью.

Возьму на себя смелость раскрыть, пожалуй, главный секрет особой «убойности» холстов Елены. Ее становление как художника пришлось на эпоху культурной избыточности и инфляции, когда в России после долгого запрета на «формалистическое» искусство демонтировали железный занавес, и все кому не лень взялись за кисти, стремясь как можно быстрее наверстать, как им казалось, упущенное. Понятно, что желающих самоутвердиться с помощью дурно понятого «авангарда» (а на самом деле откровенной мазни) было в разы больше того количества мгновенно расплодившихся гениев, которое могли вместить все выставочные помещения нашей необъятной родины. Картин и вернисажей стало так много, что оголодавший от духовной бескормицы зритель быстро насытился до тошноты, потерял все ориентиры и впал в ступор. Отныне все авторы стали для любителей прекрасного не то что бы на одно лицо, но в любом случае не отличимыми друг от друга. И для того, чтобы на него обратили внимание, выделив его из общей массы, художнику приходилось прилагать немалые усилия. Как-то один из классиков нонконформизма в шутку предложил стоять возле своих работ на коллективных экспозициях с электрошокером в руках и как только кто-то из посетителей поравняется с его картиной, пускать в него высоковольтный разряд, после чего показывать на свое творение со словами: «Уж теперь-то ты навсегда запомнишь меня и мое творчество».

Для Елены Старик слова мэтра стали руководством к действию. «А что если превратить каждый свой холст в такой вот электрошокер – чтобы он выводил проходящего мимо человека из состояния отупения и врезался в память как хрестоматийный шедевр мировой живописи», – подумала она и попыталась сделать первые шаги к достижению цели – тем более, что мастерства, знаний и темперамента у нее было не занимать. Хотя, если честно, никакого шокера не понадобилось бы. Елена обладает настолько прекрасной, стильной и совершенной внешностью, что ей достаточно встать возле своей работы самой – как все зрители оказываются у ее ног.

Изучая картины Лены разных периодов, легко проследить, как формировалось пространство ее персонального космоса, как оно насыщалось все более плотно концентрированными смыслами и идеями. Поневоле изумишься, наблюдая, как художник, решая задачи высшей степени эпичности, умудрялась сохранить врожденную искренность и бесхитростность. К тому же Елена всегда была предельно откровенна и сама с собой, и со зрителем. Каждый свой побежденный, сдавшийся под ее натиском холст она превращала в трогательную исповедь, выплескивая на него весь свой внутренний мир с его самыми тайными, сокровенными признаниями. И всем, кто наделен даром понимать язык живописи, оставалось только смаковать роскошь ее убийственных по красочности хитросплетений, вобравших в себя причудливые нюансы и оттенки авторских состояний.

То, что делает Елена Старик, проще всего было бы назвать экспрессионизмом – если бы этот термин не увязывался с негативной, трагедийной рефлексией на происходящее в мире или в душе художника. Нервозная порывистость открывателей метода, кричащий колорит и контрастность их мазков и красок, изломанное искажение очертаний были призваны вовлечь зрителя в состояние тревоги, раздражения, разочарования, сострадания, жалости к себе, депрессии и в конце концов – отчаяния и безысходности. Но к творчеству нашей виновницы торжества подобная «психологическая» интерпретация не имеет никакого отношения – ведь живописный космос Елены давно вышел за пределы человеческого измерения.

Трудно определить, в какой период времени произошло освобождение художника от диктата физиологии и ее погружение в метафизическое зазеркалье – слишком стремительны и неожиданны движения души нашей героини. Оставим этот вопрос для будущих исследователей. Конечно, эмоциональная реакция на бытийные вызовы и по сей день занимает в работах Елены не последнее место, но для нас важно другое. Сегодня наша героиня, пожалуй, как никто другой олицетворяет своим творчеством сам дух живописи – эту сакральную для истинных художников субстанцию, позволяющую возносить искусство до уровня магии. Сколько мастеров покинули наш мир, так и не получив заветный эликсир, открывающий врата бессмертия. Да, Елена принадлежит к редчайшей категории посвященных, преодолевших земное притяжение и превративших процесс творчества в таинство или священнодействие. Именно благодаря таким как она служителям волшебства – жрецам, волхвам, кудесникам и мистагогам человечество получило возможность не только напрямую общаться с обитателями высших, демиургических миров, но и припасть к сакральным истокам всего сущего – животворящим вихрям будущих мирозданий.

Как мы отметили выше, Елена Старик превращает в живописную евхаристию всё, что попадается ей на глаза – будь то материальные объекты или движения как своей собственной, так и всемирной души. Поэтому для нее не существует границ и различий между видимой и беспредметной реальностями. Ей подвластны любые алхимические трансмутации. Ее земные «пейзажи» и прочие «натюрморты» ценны и интересны прежде всего своим потусторонне-энергетическим наполнением – присутствием в них того, что невозможно выразить с помощью «реализма». Речь идет о светоносных, созидательных сверхсущностях, рождающих идеи вещей. Причем Елене удается зафиксировать самую суть евхаристического таинства – причем на стадии, когда нечто еще не успело изменить свою духовную природу и обрести плоть.

Елена Старик в корне изменила метафизическую первооснову экспрессионизма – его хтоническо-демонический вектор, показав торжество ущербности не как превосходство зла, а как проблему Всевышнего в Его вечной осцилляции между бесформенностью и формой, потенцией и воплощением, замыслом и результатом. Более того, дерзость, отвага и неуемность художника не позволяет нашей одержимой подвижнице перевести дух, чтобы воспользоваться плодами достигнутого, поэксплуатировать свои открытия, поиграть эффектными приемами и находками. Нет, покой ей только снится. В её душе не смолкают ангельские трубы, призывающие покорять все новые и новые заоблачные выси. И это отнюдь не метафора. Потому что Елена Старик ни на минуту не перестает вслушиваться в сегодняшние метафизические катаклизмы, проникая в первопричины происходящего и насыщая свои взрывные, революционные полотна таинственной и до конца понятной только ее сумасшедшим единомышленникам информацией.

Сакральные вселенные Дмитрия Сухова

Снимок экрана 2022-03-13 в 17.00.44

Через картины Дмитрия Сухова мы попадаем в явно «нездешнюю» реальность, вызывающую множество ассоциаций – от отблесков детских снов после обмена страшилками или наоборот – сказками про добрых и злых волшебников до так модных сегодня погружений в хтонические эксперименты типа прогулок по астралу или попыток вступить в контакт со светлыми или еще Бог знает какими потусторонними сущностями. С помощью своих магических пространств художник сразу же приглашает нас отважиться пообщаться с невидимым и неслышимым, но отчетливо ощущаемым. Таким образом мы сталкиваемся с искусством именно инициатическим, которое возносит профанов на более высокий уровень знаний об окружающем нас мироздании, а людям продвинутым в духовном отношении дарит удовольствие от очередной встречи с тайной. Автор же работ при этом отводит себе роль Вергилия, в свое время поработавшего сталкером у известного путешественника по загробным городам и странам. В самом деле, кто как не Поэт (в нашем случае Художник) способен провести для любителей острых ощущений романтиков познавательную экскурсию по непроложенным тропинкам несуществуюших, потенциальных территорий.

С первых ощущений мы не можем разобраться, где мы и что происходит. Вокруг слишком много такого, с чем мы никогда не сталкивались. Типичное фантастическое бытие, не имеющее никаких точек соприкосновения с привычными для нас приметами и ландшафтами. То ли игра нашего воображения, то ли ловушка, в которую мы угодили неизвестно на какое количество времени. Хотя стоит напомнить, что в беспредметном повествовании Дмитрия Сухова время как таковое полностью отсутствует – как собственно его нет в любом «абстрактном» проекте. Самое сложное, что в распространяющемся во все стороны бесконечном пространстве нет ни одного ориентира, который указал бы на что-то типа пути. Сплошная застывшая метафизика.

К тому же принявший правила игры зритель внезапно обнаруживает, что куда-то исчезла опора под ногами, а вместе с ней и привычное притяжение земли. Постепенно к нам приходит осознание, что мы сами больше не физические тела с пятью органами чувств, а что-то вроде парящих в воздухе левитирующих ощущений – к тому же полностью слившихся с фосфоресцирующим космосом Дмитрия Сухова.

Зато цель художника достигнута. Освоившись, мы начинам различать некие всполохи, прорезающие темноту и озаряющие сумерки нашего сознания. Вообще Дмитрий Сухов мастерски улавливает пограничные состояния между дневной активностью и ночным оцепенением. Одна из его излюбленных тем – противостояние всевластия лунных потоков и нервных попыток солнечных лучей доминировать там, где сила их энергий не безгранична. Художник обладает даром совершать и запечатлевать противоположные процессы – уплотнять и одновременно растворять в сфере Духа, «дематериализовывать» (если так можно было бы выразиться о бесплотных субстанциях) различные проявления того, что принято называть эмоциями (увы, в магических живописных измерениях Дмитрия Сухова приходится прибегать к привычным синонимам неопределимых понятий). Мы изумляемся, наблюдая, как непроглядная и всепобеждающая Бездна не спеша, но отчетливо проявляет себя в причудливой игре зарниц – тем самым слегка приоткрывая для нас завесу и позволяя стать свидетелями и очевидцами предвечной и неразрушимой основы замысла – авторской сверхзадачи.

Проницательные участники эксперимента скорее всего уже поняли, что Дмитрий Сухов привел нас в свою творческую лабораторию, чтобы мы стали свидетелями таинства сотворения очередной реальности, а точнее – преображения цвета в Свет (категорию, достойную, чтобы ее написать с заглавной буквы). Художник вполне откровенен и ничего не скрывает. Даже наоборот – считает, что рано или поздно то же самое придется проделать каждому – как только он окажется лицом к лицу перед пустотой Великой Неизвестности. Так что учитесь, пока не поздно.

Из всех материалов предпочтительнее всего выбрать три компонента – абсолютную пустоту (как строительную площадку), собственную фантазию и – цвет. А дальше начинаются алхимические метаморфозы, или проще говоря – волшебство. И тут самое время обратить внимание на особое значение для Дмитрия работы с черными полями и оттенками. Их символика олицетворяет присутствие в сюжете некоего ключевого, основного компонента, наполняющего происходящее содержанием. Речь идет о черном как об абстракции, предельно сгущенной до своей квинтэссенции и ставшей мистической, сакральной закваской, помещенной в абстрактную же стихию. Примерно тот же прием использовал Малевич, закинувший свой Квадрат в энергетическое поле авангардной запредельности и тем самым резко повысив градус ее одухотворенности.

И тут важно отметить, что Дмитрий Сухов пошел дальше. Он сумел наделить свойствами алхимической закваски своих абстракций не только их черную основу, но и всю красочную палитру, тем самым придав каждому цвету безграничный магический потенциал и распространив принцип сакральности на все свои последующие эксперименты с пространствами.

Как вы поняли, на пути от цвета к Свету невозможно избежать прохождения сквозь космический мрак, который придется преодолеть. Для непосвященных таинство превращения (точнее – преосуществления) тьмы в свет – всего лишь оптическая повседневность. На самом деле происходящее в силу своей важности относится к категории чуда и предполагает наличие особого мистического дара – умения управлять метафизикой борьбы темного и светлого начал во всем разнообразии трактовок, контрастов и конфликтов, наслаждаться самой возможностью реальной, а не иллюзорной обратимости черного в белое, зла в добро, смаковать тонкости и нюансы таинства одухотворения материи.

Излишне говорить, что в магической системе Дмитрия Сухова категории «темное» и «светлое» трактуются максимально широко – в зависимости от диапазона цветовой палитры автора. Для художника не существует запретов, тормозов и ограничений. Ему известно, что даже если в азарте творчества что-то исчезает, то все равно его аура какое-то время продолжает сохранять очертания. Холсты Дмитрия фиксируют, аккумулируя в своих свечениях, череду волшебных изменений светоносных полей. Мы видим процесс уничтожения одной магии другой, когда побеждающий слой или уровень питается плотью исчезающего. Перед нами своего рода пищевая цепочка, необходимая для поддержания мистерии обретения нового качества. Энергии множатся, усиливаются, приближая результат – встречу искателей острых ощущений с желанным метафизическим взрывом и возникновением всё новых и новых сакральных вселенных Дмитрия Сухова.