Архив рубрики: Ростовский дневник. Тетрадь №4. 1944-1945

Дневник Анаиды Сергеевны Ягубянц

1939 год

Тетрадь №4

1944-1945

 1944 год

Москва

1 декабря

Огромный перерыв в записях. Основное, что меня сейчас занимает, это отношения с Илюшей. Никогда раньше этот вопрос не стоял у меня на повестке дня, и даже когда однажды мой дневник попал в руки Илюше, он удивился, сколько мало уделено ему места в нем. А теперь все мои мысли заняты тем, что я придумываю пути налаживания нормальных семейных взаимоотношений. Дело все в том, что он как-то неровно ко мне относится. То он бывает необыкновенно груб, когда кажется, что всякий мой жест и даже само присутствие мое раздражает его. То наступает период лирики – обычно после бурного объяснения. Но и в эти периоды я чувствую, что он старается быть мягким со мной, и я никак не чувствую, что это идет от сердца. Косвенно все это зависит от того, что я занимаюсь пением и, следовательно, меньше могу уделять внимания ему, хотя прямых замечаний в адрес пения не поступает.

Устаю я безумно. Встаю рано, иду за хлебом, убираю комнату, готовлю завтрак. К десяти часам иду на работу. Сейчас я работаю во Всесоюзном заочном финансово-экономическом институте (ВЗИНО) в качестве старшего инспектора-методиста. В моем ведении находятся одиннадцать филиалов в крупнейших городах Союза, куда я могу в любой момент выехать в командировку. В пять часов я ухожу с работы и ежедневно занимаюсь пением – то с педагогом, то с аккомпаниатором, то хожу на теорию музыки. Между пятью и шестью часами иногда ко мне приходит заниматься русским языком мальчик – сын нашего заместителя начальника ГУУЗа. Поздно вечером прихожу домой, и тут начинается моя семейная жизнь. Я стряпаю ужин и завтрак на следующий день, так как по утрам нет электричества, штопаю и делаю тысячи других мелких и незаметных дел. Естественно, что я это делаю со слипающимися глазами, что больше всего раздражает Илюшу. Он говорит мне, что ему надоело видеть мою «сонную физиономию», что он замечает, как я без интереса все делаю – в то время как домашнее хозяйство должно быть моим основным призванием, и начинается разговор в таком роде. Я очень недовольна его отношением ко мне. Я хорошо понимаю, какой должна быть жена, но в то же время чувствую, что у меня не хватает сил. Думаю, что причиной всему это плохая закалка организма, который ослабел за годы войны из-за недостаточного питания. Я себя не узнаю. Куда делась та энергия и бодрость духа, которые были у меня совсем еще недавно.

Позднее добавление. Тогда я еще не подозревала, что эта раздражительность вызвана тем, что Илья систематически встречается с разными женщинами, а жена, по его мнению, должна быть в роли домработницы. Я ему надоела.

А в воскресенье, на днях, когда пришел к нам его друг Саша Алексеев, и он стал меня посылать за водкой к Головцовым – причем просил сделать так, чтобы водка была, а Головцовы нет, я отказалась. Тогда он стал говорить со мной ласковым голосом, а сам потихоньку щипал меня. Это мне показалось до того унизительным, что я, рассвирепев, ударила его по щеке. Илья стал говорить мне грубости, довел меня до слез, а Саша все время сидел, как в рот воды набрал. Вечер закончился тем, что Илья сам пошел к Головцовым, пригласил их, и мы «мирно», посидев у нас, съели пирог с капустой, приготовленный мною, и выпили немного водки, которая оказалась у нас.

Позднее добавление. Саша Алексеев был алкоголиком к тому времени, но помогал Илье с диссертацией. Поэтому его надо было терпеть и напоить.

После этого неделю с лишним мы с Ильей не разговаривали и жили как чужие. Я просто отдыхала, ибо целую неделю никто ничего от меня не требовал. Я уже совсем было хотела переехать к Рае – пожить немного, но меня задерживала намечающаяся стирка белья. И вот на днях Илья не выдержал и подошел ко мне, обнял и поцеловал меня. Я не сопротивлялась, и мы поддались той естественной страсти, которая чаще всего нас объединяет и не дает разойтись окончательно.

Несколько слов о Саше. С ним мы были знакомы еще в Ленинграде. Он окончил аспирантуру вместе с Илюшей. Кандидатскую диссертацию он уже защитил. Сейчас начал писать докторскую. Работает он в НКФ СССР, преподает в Институте внешней торговли. Человек умный, но невоспитанный. Мне он никогда не был симпатичен. Он разошелся с женой, оставил ей сына семи лет, а теперь ищет «невесту». Мы познакомили его с Леночкой Никитюк, но они встретились несколько раз и на этом их «роман» окончился. Дважды получалось так, что Илюша «ночевал» у него, так как после пьянки не мог дойти домой. Я за это их обоих пробирала, и, конечно, доминирующим во мне чувством было подозрение и ревность. Саше я прямо в глаза сказала, что ненавижу его, так как нахожу, что он плохо влияет на Илюшу.

Сейчас у нас с Илюшей опять период лирики. Уже целую неделю не ругаемся. На душе приятно и спокойно. Много ли женщине надо, чтобы она была счастлива!

2 декабря

Я убедилась, что я властолюбива и тщеславна. Скорее тщеславна. Меня угнетает, что на работе я не играю «никакой скрипки». Я завидую некоторым особам, которые здесь пользуются привилегиями, занять же самой «место под солнцем» не хватает энергии и даже желания – а ведь когда-то было и то, и другое. Меня выбрали в местком, дали мне культурно-просветительский сектор. Я знаю, что работать буду честно – что сейчас выходит из моды, но пользы никакой не извлеку, как это делают обычно другие.

3 декабря

Воскресенье. Встала с лирическим настроением и уже заранее знала, что день пройдет неплодотворно. Сегодня мне хотелось острых ощущений – какой-нибудь разрядки. Иногда желание пожить еще наполняет меня до боли. Хочется уловить в жизни красивые черты, которых я вижу все меньше и меньше, и жадно впитать их в себя. В такие моменты я просто боюсь сама себя.

Вечером пришел Саша, и мы сидели в гостях у соседки Галины Николаевны. Он переведен на работу в СНК СССР на место Илюши. Делает вид, что недоволен, что это помешает ему заниматься, а на самом деле я чувствую, что это не так.

Были письма от Труси и от Игоря Ю., его мамы – Елизаветы Николаевны. Она все волнуется за Игоря и за Раю – фронтовую его жену.

4 декабря

На работе весь день была занята выпуском стенгазеты ко Дню Конституции. Получила письмо от Ларисы. Она в Выборге и очень довольна. Работает по организации школы. Я завидую ее энергии. А вот я стала совсем другая. Мне кажется, что перелом, который бывает у женщин 30-летнего возраста, наступил у меня раньше. Всему виновата война, которая откладывает отпечаток на всю жизнь.

10 декабря

Воскресный день прошел очень нелепо. С утра – очередь за хлебом, за керосином. Завтракали в 12 часов, так как Илюша только поднялся с постели. Затем побежала в баню, потом в институт – проводить диктовку со студентами нового набора. Вернулась домой как зверь голодная, наскоро сделала картофельные котлеты и омлет. Выслушала очередную порцию Илюшиного «фырка» по поводу того, что котлеты недосоленные, а омлет пересоленный. Хотела пойти к Рае – отнести им что-нибудь съестного, но почувствовала себя утомленной и завалилась спать.

Вечером пришел Саша с какой-то девушкой Аллой, с которой, как выяснилось, он только что познакомился в метро. Пили водку, поужинали, и Илюша просиял первый раз за весь день. Когда Саша ушел, я попыталась было высказать свое недовольство по поводу того, что С. может привести в дом первую попавшуюся девушку, но в ответ на меня посыпался град упреков и было помянуто все – начиная от Адама и Евы. И я замолчала.

А как бы мне хотелось провести выходной день иначе!

11 декабря

Я чувствую, что я разучилась разговаривать с людьми. Я так робко держу себя с начальством, что возбуждаю сама к себе презрение. Возможно, это стало от того, что я очень стала далека от общественной жизни, а также мало читаю. Книгу, которую я беру в библиотеке, таскаю неделями, читаю урывками. Чувствую также, что когда я работала в школе, язык у меня был легкий и свободный.

Сегодня вечером поехала к Рае – повезла продукты. Позже туда же приехал Илюша. Я удивилась такому его подвигу.

От Игоря письма из госпиталя. Контузия дает о себе знать. Временами теряет сознание.

12 декабря

За счет попуска урока пения была в оперетте. Слушали «Марицу» (Софья Вермель). Я думаю, что иногда надо пойти с мужем в театр, так как я его уже разбаловала своими отказами. Как всегда ушла из театра возбужденная. Театр неизменно будоражит во мне мысли о себе – я всегда как бы «примеряю» к себе каждую актрису. Я, конечно, уже не мечтаю о сцене, так как с каждым годом начинаю ощущать все сильнее и сильнее свой возраст. Я отяжелела, движения мои стали вялыми, кокетства в себе я уже давно не замечаю, не замечаю также тех необъяснимых черточек во всем облике, которые характерны для интересной женщины (в чем меня убеждают посторонние).

В пении делаю успехи. Скоро буду петь в концертах – надо будет еще и на это выбрать время. Хотелось бы уделить больше времени занятиям пением, но не могу никак этого сделать из-за отсутствия дома инструмента. Как я не ценила того времени, когда жила у Сати! Все то время у меня ушло на развлечения. Как жаль, что ум приходит так поздно. Я уверена, что когда состарюсь, буду жалеть о бесплодно прожитой жизни. В этом вся я.

14 декабря

Получила письмо от Михаила Положинцева после долгого его молчания. Пишет, что трижды за это время поздравлял меня с сыном и трижды не получал ответа. Я сомневаюсь, по правде говоря, в том, что письма его так вдруг и систематически пропадали. Просто хочет оправдать свое молчание. Написала ему подробное письмо о себе, об Илюше, о нашей жизни. Читая письмо Михаила, я поняла, что во мне еще не совсем умерла женщина, что еще кое-что меня может взволновать.

Позднее дополнение. Миша не знал, что я родила мертвую девочку.

16 декабря

Еще вчера Илюша начал разговор о том, что Саша его приглашает в СНК на концерт, но что он может достать только один билет – для него. Я молчала. Сегодня по телефону выразила ему свое недовольство, но он не обратил на это внимание и ушел. Сейчас я сижу дома одна и думаю, какой И. стал ужасный, и во что вылились наши взаимоотношения. Я никогда не думала, что со мной можно поступать подобным образом. Порой мне кажется, что я бы бросила Илью, если бы мне встретился более подходящий человек. Никогда раньше у меня таких мыслей не было. Быт стал таким серым.

17 декабря

Вчера не спала до двух часов ночи, потом легла, но спала плохо, так как была возбуждена. Илюша пришел в шесть утра и молча лег спать. Это уже третий случай, когда он, «бывая с Сашей», приходит домой утром.

Только к концу дня сегодня утром он заговорил со мной. Сказал, что вынужден был до утра ждать пока откроют сейф, в котором лежали талоны на картошку, полагающуюся нам еще за то время, когда И. работал в СНК. Человек, который выдавал эти талоны, должен был уехать. Все это вранье, которое я должна выслушивать и делать вид, что верю. Как мне тяжело сейчас! К чему тянуть лямку?

Позднее дополнение. По части вранья Илья всю жизнь был виртуозом!

22 декабря

Вчера вечером я, озябшая, пришла с урока пения. Мне страшно хотелось согреться, и я легла в постель в свитере. В квартире ведь не топили (+4С). Илюша брился, я задремала, но отнюдь не думала спать в свитере целую ночь. Вдруг я почувствовала, как И. дергает с меня одеяло и грубо требует, чтобы я сняла свитер. Я всегда болезненно реагирую на его грубости, и тут я заупрямилась, сказав, что не сниму. Тогда он поднял босую ногу и ударил меня в зубы!!!

Я до сих пор не могу отдать себе отчета, было ли это в действительности…

Я, конечно, свитер сняла, но кроме отвращения, которое у меня накипает к И. все больше и больше, он ничего во мне не возбудил. И откуда у него вдруг так много злости ко мне? Я ему мешаю – это видно по всему. Мне его немного жаль, но я возмущена его поведением.

Пришел Саша в пьяном виде. Я зашла в комнату в тот момент, когда он в пальто развалился на постели. Он не счел нужным даже встать при моем появлении. Я вышла снова к Галине Ник. Как на грех пришла Ниночка (сестра Раи), и они попросили ее поджарить картошку для них. Она стала это делать. Потом я позвала ее к Г.Н. и там сказала, что она это делает напрасно. Она испугалась и ответила, что если бы знала, то не делала. Через несколько минут стучится Саша, входит и обращается ко мне с вопросом: почему я сержусь на него? При гробовой тишине я отвечаю: «Мне противно дышать с вами одним воздухом, а не то что говорить». Он уходит, извинившись. Когда я потом вошла в свою комнату, Саша собрался, оскорбленный, уходить, но Илюша его удерживал, говоря: «Не обращай внимания на эту дуру». И он остался. Нина ушла раньше, так как Саша делал попытки ее проводить. Я снова ночевала у Г.Н. Как тяжело у меня было на сердце! Всю ночь я проплакала и на работе сидела с трудом.

24 декабря

Решила поговорить с Ильей. Я хочу поставить себе отдельную кровать и жить самостоятельно. Он старался в разговоре обратить все в шутку, но я не поддавалась. Сказал, что никуда не уеду.

Позднее добавление. Деваться-то мне некуда. В Ростове мои близкие ютятся шесть человек в небольшой комнате – ведь у всех квартиры сгорели. Переезжать с места на место во время войны сложно.

25 декабря

Пришла пораньше с работы, стала двигать мебель. «Кровать» взяла у соседей. «Раскладушка» старинная, очень хорошая, хотя и старая, сделана как диванчик, мягкая. В комнате все выскребла, стало с двумя кроватями даже уютнее, но очень тесно. Что будет дальше – не знаю. Думаю, что не пропаду, только чувство горечи и обиды наполняют меня. Илюша пришел, посмотрел на перестановку и ничего не сказал.

26 декабря

Когда он вечером пришел с работы, то начал разговор с того, что не позволит себя стеснять, вышвырнет мою кровать, так как ему с окна дует, он цепляется за вещи, когда ходит и т. д. Но что действительно выгнать меня он не может, но стеснять себя в своей же комнате не позволит. «Говорильное настроение» продолжалось часа два. Я сказала, что не позволю трогать кровать, что позову управдома. Пойду на все, защищая себя.

«С кем ты взялась бороться? Ведь я не мальчишка!» – говорит он.

«А с кем ты борешься? С женщиной», – подумала я.

Позднее добавление. Вследствие постоянного общения с алкоголиком Сашей Алексеевым, который систематически уводил Илью из дома, он стал особо грубым и распущенным.

Он разразился потоком упреков. Стал анализировать, почему все так у нас получается. Причину он видит в том, что я плохая хозяйка и плохая жена. Он считает, что муж – глава семьи, и в доме должно все делаться так, как хочет он. Когда он входит в комнату, я должна смотреть, с каким настроением он пришел. И если он не хочет в этот вечер со мной разговаривать, то я должна молчать. Он считает, что он, отдавая мне все карточки и деньги, облагодетельствовал меня. Основное мое призвание – угодить мужу, если я хочу сохранить семейную жизнь. Служба, пение, личные запросы – все это побочное. Словом, он развел теорию ультраэгоиста – причем ничем не прикрытую, цинично обнаженную, а в то же время упрекал меня в эгоизме, который мешает мне, чтобы стать хорошей женой. Словом, сочинил мне кодекс семейной жизни.

Когда я спросила, почему же он раньше таких требований никогда ко мне не предъявлял, он ответил, что был молод и не задумывался над подобными вопросами.

Все его обвинения я с себя снимаю, так как в тех условиях, в которых мы живем, лучшей хозяйкой трудно быть. Ведь у нас так все ограничено: белья мало, посуды нет, нет самых необходимых вещей для хозяйства. Времени тоже мало. И при всем при этом у нас все бывает вовремя. Он никогда не ходит в дранных носках, он всегда вовремя имеет ужин, он чист, располагает своим временем. Что ему надо?

Все меня считают образцовой даже хозяйкой, ибо я не терплю, если за моей душой лежит нештопаная пара белья или невымытая посуда. А улучшить или разнообразить стол – это не по моим средствам. Я и так не могу купить себе самую малость. Все деньги уходят на самые необходимые вещи, ничего лишнего. С ним я всегда стараюсь быть ласкова, но грублю лишь тогда, когда он доведет меня до этого. Но и тут я чаще плачу и молчу. Слезы его тоже раздражают, он приказывает мне замолчать. Я наталкиваюсь на стену. Я не узнаю его – ведь он всегда был такой ласковый. Внимательным он, правда, никогда не был, но во всяком случае не был и так груб.

Возможно, во всем этом деле сыграла роль контузия, которую он получил на фронте? Нервы расшатались, но я не чувствую, чтобы он хоть когда-нибудь сдержал себя. Наоборот, он всегда кричит на весь дом и в этом получает удовольствие.

Как бы мне хотелось получить от него не физической ласки, а то, что называется предупредительностью, вниманием. Но теперь уже поздно. Его не переделаешь. В результате нашего разговора мы поцеловались. Это вышло неожиданно. Я подошла к нему, старалась его успокоить, так как он разбушевался не на шутку. И действительно – он притих только тогда, когда я обняла его.

(Сашка Алексеев, как его звали в нашей семье, был причиной шумных семейных раздоров и скандалов еще многие годы – даже после моего рождения. Он был каким-то большим начальником, любил выпить и погулять с девушками, но алкоголиком, как пишет мама, конечно не был – иначе его бы не держали на высоких должностях. Отец многим ему обязан – в том числе карьерой и переходом на работу во Внешторг, где он впервые начал заниматься странами народной демократии. Вторая жена отца Нина тоже не любила Сашку, считала его уродом (что и говорить, он не был красавцем – особенно проигрывал на фоне отца с его безукоризненной внешностью). Со временем их дружба с отцом вошла в нормальную колею. Мы часто бывали у них в гостях. У него была дочка – моя ровесница. Отец часто подкидывал меня летом на пару-тройку недель к ним на дачу. Мне к тому времени уже исполнилось лет двенадцать. У меня была своя комната, в которую иногда подселяли разных приезжавших погостить знаменитостей. Можно много рассказывать о том времени. Особенно меня поразили дни, когда моим соседом был актер Лазарев. Мы с ним ходили на реку купаться, он мне рассказывал разные интересные истории. Меня особенно поразила его байка про советских врачей, которые в порядке научного эксперимента совершили операцию по смене пола – не то мужчине, не то женщине. Излишне говорить, что рассказывал он по-актерски эмоционально и красочно. До сих помню потрясение, которое испытал. – И.Д.)

27 декабря

Илюша говорит книжными фразами. В этом я убедилась, прочитав после него книгу Т.С. «Непримиримые». Целые отрывки цитировались вчера, а я и не подозревала. Слушая его, можно подумать, что имеешь дело с человеком, вдумчиво подходящим к жизни, но поступки его, которые он совершает вслед за монологами, говорят о его ничтожестве.

Главное разногласие – он верит в то, что говорит, так как у него горят даже глаза. Я чувствую, что он переживает это, страдает от этого, но говорит все же для того, чтобы просто позлить меня. Но тогда мне стоит сдержаться – и все проходит быстро. Но вот я не могу представить себе, чтобы его взгляды были правильными. Я не считаю, что его требования ко мне обоснованы. В этом весь ужас. Может быть здесь разное воспитание?

28 декабря

Я вытравила в себе всю душу. Мне так безразлично, что происходит вокруг меня. Я просто чувствую физическую усталость от нервного потрясения и нервного напряжения, в котором я была все последнее время. Жить с опустошенной душой – невыносимо, петь – невозможно. Чтобы хорошо петь, надо от многого отказаться, многим пожертвовать, а я не смогу этого сделать. Зачем я все это терплю? Я ведь не так уж сильно и люблю его, чтобы все это прощать. Я – ничтожество, раз не нахожу выхода. Я презираю себя.

1945 год

1 января

Несколько дней шло обсуждение, где нам встречать Новый год. Илюша хотел с Сашей. Я, конечно, категорически отказалась. Он не очень настаивал. Дома я приготовила скромно всего понемножку. Но встречали мы Новый год у соседей внизу – в квартире Головцовых. Нас было шесть человек. Дурила с Головцовым, стараясь растормошить этого «ученого мужа». И. ушел в час ночи на «дежурство» в Наркомат и вернулся в восемь утра. Я почти не спала, так как перенервничала, ибо он должен был прийти домой через три часа как обещал. Он сказал, что в свою смену он опоздал и вынужден был остаться в другую. Я усомнилась, думая, что он все же был у Саши, но он принялся рьяно меня убеждать в обратном. Ну бог с ним! Все идет вкривь и вкось. Сегодня почти целый день спала и отдыхала. Не все ли равно теперь!

Позднее дополнение. Целые тетради посвящены у меня вопросу взаимоотношения моего с Ильей. Давно ясно, что он изменяет мне – причем с разными девушками.

3 января

Илюша мягок – наверное, чувствует, что перегнул палку. Заикается о Саше, что тот из-за меня не может бывать у нас. Я говорю ему, что пусть извинится передо мной за свое поведение – тогда посмотрим. И. считает, что это я должна извиниться, так как почти выгнала его из дому. Неужели И. не понимает, насколько я должна унизиться – его жена?

Обвиняю Сашу в следующем:

1. В том, что он может привести к нам в дом первую попавшуюся девушку, познакомившись с ней на улице.

2. В том, что он может приходить пьяный и лежать на кровати в одежде.

3. В том, что он может приглашать И. на разные «вечера» без меня.

Илюша все-таки, мне кажется, немного понимает это. Не совсем безнадежен.

Позднее дополнение. Я все время выгораживаю Илью, но ведь он очень нечистоплотен в поведении. Дружба с Алексеевым, который, занимая высокие посты, защитив докторскую, лечился от алкоголизма, сделала Илью вруном.

15 января

Дома все благополучно, и хотя я не стала лучше, все же Илюша пока меня «терпит».

В институте было партсобрание, я делала сообщение о плане работы культмассового сектора месткома. План одобрен с небольшими добавлениями. Чувствую, что начинаю играть какую-то роль в институте. Я все же очень тщеславна.

16 января

Сегодня неожиданно позвонил мне на работу С.Н.Николотов. Это бывший наш декан факультета, а теперь он работает в Институте внешней торговли. Личность очень заурядная, не блещет познаниями в своем предмете, который, однако, читает студентам. У нас во ВЗИНО пользуется дурной славой как любитель поволочиться за женщинами. Он приглашает меня в Большой театр на балет. Надо сказать, что он несколько раз приходил к нам в институт, подсаживался к моему столу, болтал со мной, угощал чем-нибудь сладким, но я сразу поняла, что это очень пустой человек. Одного поля ягода с Сашей Алексеевым. Конечно, отказала ему. Очень развязен.

18 января

Сегодня день моего рождения, и я хочу устроить что-нибудь в воскресенье. От мамы получила телеграмму, что шлют посылку с оказией. Очень уж набиваюсь на подарок, но до сих пор И. мне ничего не подарил.

21 января

Прокляла все на свете. Больше никогда не буду устраивать день рождения!

Накануне И. все зудел, чтобы я меньше израсходовала продуктов, сахара. Сегодня он зудит, что я суечусь и мешаю ему заниматься.

«Вот я говорил – не ходи в баню, а ты пошла. Теперь я тебе испорчу весь вечер!» – говорит он. Вот такие сценки бывают!

Действительно, вечер не удался. Не было света, гости сидели при «коптилке». Порезала себе два пальца, так как при коптилке все готовила. «Впихнула» в свою комнатку десять человек. Было очень тесно. Гости: Белочка с мужем, Головцовы, Галина Николаевна, другая соседка (тетя Лёля – И.Д.), Ниночка да мы. Пришел и Саша. Вел себя безукоризненно. Потом подошел извиниться передо мной. Это был его подарок. Ну я не стала противиться, пусть приходит к нам, но пусть знает, как должен вести себя в моем доме. Я вспомнила, как-то Илюша мне говорил, что я не люблю Сашу потому, что он за мной не ухаживает. Вот глупый. Мне противны были бы ухаживания этого урода – да и к тому же явно неспособного на такие подвиги человека.

После вечера я распечатала посылку и письма от мамы и Сати. У нас осталась одна Г.Н. В посылке было печенье домашнее, мандарины, лимоны и сухие груши. Письмо подробное и большое. Между прочим, пишут, что Жорж Арсенян вернулся в Ростов из Румынии, был у наших, но держался очень странно, официально. «Нет той теплоты к нашей семье, которая была в нем прежде», – пишет сестра. Причины к этому могут быть разные. Пока рано делать какие-либо заключения. Но то, что с немцами он был в дружбе – ясно.

Позднее добавление. Между прочим, Жорж спас Сатю от угона в Германию во время оккупации Ростова немцами. Ходил в гестапо. Дружил с немцами.

До гостей пришло письмо от Михаила. Я была очень занята, не могла прочесть его, а И. уже схватил и прочел. Вот такая нетактичность с его стороны меня убивает. Ведь я даю ему сама читать все письма Михаила, но он должен же придерживаться элементарных правил поведения!

По поводу этих двух писем и был разговор в присутствии Г.Н. Я снова плакала, а И. какой грязью он только ни обливал меня! Трудно пересказать все это.

Единственное, за что он действительно вправе обижаться на меня, это за то, что я «жаловалась» в письме к Михаилу на него. Я, конечно, понимаю, что можно, а что нельзя писать мужчине, (поздняя вставка: который обожал меня всю жизнь, до самой своей смерти), в какой форме и т. д. И в общем ничего особенного Михаилу я и не писала, но может быть вообще не следовало бы в письме затрагивать мои отношения с Ильей? Под настроение попало просто.

22 января

Наутро И. встал с улыбкой – как будто он и не обижал меня вчера. За весь день даже и не вспомнил вчерашнее, а вот при Г.Н. надо было ему изливаться, что он такой несчастный муж.

Получила письмо от Гали Ф. из Еревани. Михаила письмо еще вылеживается. Боюсь ему писать ответ под настроение, чтобы не написать лишнего о наших взаимоотношениях с Ильей. Надо трезвые письма писать ему. Прислал фотографию 1940 года, на море. Ишь какой – боится прислать старого и страшного. Прислал красавца! Пишет, что второй раз срывается его поездка в Москву. На сей раз сломал ногу и лежит.

Сегодня вечером были с Лешей в концерте (Шестая симфония Чайковского).

26 января

Несколько дней хожу под впечатлением письма от Михаила. Даже приснился мне он. Сегодня избавилась от его образа. Особенно много думаю о нем, когда И. ко мне плохо относится. Мне иногда кажется, что с ним я была бы более счастлива. А может быть жизнь так же опошлилась, как и с Ильей. Однако письмо ему написала. Холодное и сдержанное.

28 января

Воскресенье. С утра Илюша пошел в магазин, принес картошку. Затем ждал к себе Сашу заниматься. Вечером обещал пойти в другой магазин за продуктами по карточкам. Я ушла в баню, а тем временем И. удрал с Сашей куда-то и не появлялся до девяти часов вечера. Целый день я плохо себя чувствовала, была страшная головная боль, которая прошла только тогда, когда я выпила две таблетки пирамидона и несколько стаканов чаю. Затем поспала немного. Целый день также была у меня Рая с ребенком. Сидели с ней, занимались штопкой.

Когда прошла головная боль, появилась дикая энергия, которая обычно обуревает меня, когда я злюсь. Я перегладила все белье после стирки. Илюша пришел уже к концу моей работы. Принес из магазина продукты и первое его слово было: «Вот я принес тебе масло!» Ругались, конечно. Он был у Саши, говорит, что там они выпили с Сашей Верьете и Борисовым. Возмущается, что я протестую и не даю ему «иногда» развлечься. Потом он все время ласкался ко мне, но я до утра злилась.

Позднее дополнение. Илья очень зависел от Саши Алексеева, тот здорово помогал ему с диссертацией, но и шлялись они по девкам тоже много.

Вечером помирились, но сколько мне стоят его эти «фокусы». Сдержаться я не могу. Разве мало я позволяла ему бегать, когда была беременна, а он работал в СНК. В этот период он ходил с какими-то девушками в театры, его видели, говорили мне, но ведь я тогда ничего не возражала, хотя он мог бы и не стесняться пойти и со мной в театр, хотя я и с животом была.

Позднее добавление. 26 мая я родила восьмимесячную девочку со «spina bifida» (раздвоение позвоночника) – естественно, мертворожденную. Думаю, что причина – мое постоянное нервное напряжение.

30 января

Мне понизили плату за уроки пения. От концертов я тоже отбоярилась, так как буду готовиться к большому весеннему концерту. Сегодня Елизавета Яковлевна дала мне много новых вещей для разучивания. Когда я на уроке пения, мне кажется, что все бы отдала ради серьезных занятий, но когда я прихожу домой и на меня обрушиваются заботы, я чувствую, что не могу уделить должного внимания занятиям. Ведь инструмента дома нет. Все только на уроках пения.

31 января

После работы была у Белочки – с роялью разучивала новые вещи. От нее поехала к десяти часам вечера в кино – смотреть с Илюшей новый фильм «Иван Грозный». Постановка богатая, но игра Черкасова не очень понравилась.

4 февраля

Вчера вечером «поцапались» после того, как Илюша объявил мне, что завтра идет с Сашей к Борисову за рюмкой водки говорить о работе у последнего. Борисов – директор Иркутского финансово-экономического института, приехал в Москву и тоже будет директором какого-то института. От Головцова слыхала, что из себя представляет этот «грязный человек», как он выразился, поэтому не хотелось бы, чтобы Илья в дополнение к Саше получил еще одного приятеля в таком же духе.

Была дикая сцена между нами. Я чувствую, что перебарщиваю, что все это разъяснить ему надо спокойнее, подойти к нему с другой стороны, но не могу сдержаться, нервы бушуют, и тогда я неузнаваема. С ним происходит то же самое.

В результате он дал слово завтра к Борисову не ходить, чтобы «не портить мне весь день». Действительно, сегодня сидел весь день дома и писал. Не из-за меня, конечно. Диссертацию уже сдал в печать, сейчас готовит статью для финансового журнала.

На следующий раз я решила действовать иначе. Я чувствую, что с ним можно договориться, но с известным дипломатическим подходом, иначе ничего не выйдет. Прямого требования или предложения он не поймет.

6 февраля

Я работаю в центре Москвы, на улице Куйбышева (бывшая Ильинка). Наш институт заочный, расположен напротив Наркомфина в помещении Цекомбанка. Ежедневно я проделываю путь от метро до института и наблюдаю толпу, идущую также на работу. Я смотрю, как хорошо одеваются многие женщины и всегда примеряю к себе то, что мне нравится больше всего. Неужели я так всегда и буду ходить «ошарашкой». Ведь до сих пор я хожу в шубе, в которой сидела при немцах в грязном подвале, в шубе, которой и теперь приходится укрываться за неимением одеяла. Перспектив сшить себе что-нибудь новое не предвидится. А так много нужно! Я дохожу до того, что начинаю мечтать о выигрыше в 25.000 рублей!!!

Никогда раньше я не задумывалась над тем, как я одета. Мама одевала меня всегда очень скромно, но все необходимое у меня было. После того, как я стала жить самостоятельно, я донашивала то, что пошила мне мама. Большую часть своих нарядов я оставила еще в Ленинграде, они пропали. А теперь чувствую, что обносилась окончательно – и это в самый неподходящий момент, когда ничего нельзя достать и сделать себе. А возраст уже большой, жизнь проходит. Утешение, что в будущем что-то будет – плохое, так как тогда ничего не захочется уже. Хотелось бы по молодости попользоваться благами жизни.

На днях к нам в институт приходил К.Н.Плотников – помощник Зверева, наркома финансов. Он у нас руководит кафедрой политэкономии и изредка приходит в институт. Здесь же работает его сестра, у которой он спрашивал обо мне, а потом перебросился несколькими словами и со мной. Это уже второй случай, когда здесь в институте на меня обращают внимание (был еще случай со Злобиным – начальником валютного управления НКФ).

А мне удивительно, что еще на меня обращают внимание. Я настолько незавидно выгляжу, что просто сама себе противна. Однако я чувствую, как при помощи какого-либо добавления к своему туалету, какого-нибудь лишнего штриха моментально преображаюсь, и все мое существо меняется. Я начинаю познавать силу хорошего костюма. А в Москве это очень важно – понимаю я. Вот почему мне сейчас как-то не по себе, я перестаю чувствовать свою силу – в то время как раньше мне казалось, что я многого могу добиться – стоит мне только захотеть. Но я никогда не умела этого делать.

11 февраля

8-го Илюшин день рождения. Я подарила ему летний галстук. Что я могла купить на свои гроши? Сегодня воскресенье, отмечали его день рождения с опозданием. Были: Саша Алексеев и Саша Верьете – мастер шашечной игры. Случайно пришла Гита – воспитательница детского сада, где я работала раньше. Получилось «милое» общество. Хотя Гита очень малокультурна, но Сашке было все равно. Ушли вместе.

12 февраля

Елизавета Яковлевна дала мне сегодня опять много новых вещей: я уже учу Мюзетту из «Богемы», Глиера, «Ладу» Глюка, трио из «Трильды», где я буду петь первый голос.

Я очень загружена – даже ноты переписать некогда. С.Н.Невский – директор нашего института дал мне еще одну ученицу 8-го класса, чтобы я с ней занялась русским языком в конце рабочего дня.

22 февраля

Оформляла газету ко Дню Красной Армии. Очень устала. Вечером не пошла на урок теории – хотелось выспаться, но стало жаль времени, и я снова весь вечер провозилась с хозяйством. Чувствовала слабость от недоедания.

Вчера с Илюшей повздорили по поводу того, что я отказываюсь помогать ему в техническом исправлении диссертации. Ей богу, я делаю все, что могу: прошлое воскресенье мы сидели с ним с утра и до 12-ти ночи, я охрипла от чтения – и все ему мало! Вечером, когда я заявляю, что хочу спать, он недоволен. Сижу с ним через силу, а глаза слипаются сами. Он говорит, что нет у него друга, что другая любая женщина сделала бы для него это, а вот я, видите ли, хочу спать! Я очень слабо себя чувствую. Прямо беда с ученым мужем.

Получила письмо от Томуси Мингардо из Батуми. Много интересного и грустного сообщила она о себе. Бедняжка, ее муж погиб в Крыму, квартира в Туапсе разграблена, живут в сырой чужой комнате с мамой и сыном. Много работает, кормит семью. Жалуется, что тяжело жить. Милая девочка была она когда-то. А кому сейчас легко?

24 февраля

Вчера вечером мы были приглашены к Гите Ефимовне на ее день рождения. Должен был прийти и Саша, но так как он «дежурил», то не смог быть. Вместо него у Гиты сидел какой-то Гриша – рядовой, но довольно-таки приятный парень из НКВД. Вчетвером мы поужинали и остались все ночевать. Мне очень не хотелось идти к Гите, так как она мне очень мало нравится. Настоял на визите к ней Илья. Я очень страдаю из-за отсутствия общества в Москве. Ведь очень скучно мы живем.

Сегодня днем пришел к нам Саша. Он рассказал нам о том, что уже был у Гиты два раза и ночевал у нее. В общем в том, что она явная проститутка, у меня не осталось сомнения, хотя она тщательно всегда скрывала от меня свое поведение еще в то время, когда мы с ней работали в детском саду. Она была «воспитательница».

Получила письмо от Игоря. Он сейчас в Германии. Из дому от Сати тоже была открытка. Грустно они там живут.

Сегодня у меня дома +4, сидим с Илюшей весь день у соседки, где есть печь. У нас поставить печь нельзя – нет выхода для трубы.

27 февраля

В коммерческом магазине встретила случайно Риту Б. Была удивлена ее видом – шикарная дама вместо хохотушки-девчонки, с которой мы были в 1939 году в Гаграх. Потащила меня к себе на Неглинную удостовериться, что у нее действительно год тому назад родилась двойня. Хорошенькие, пухленькие мальчик и девочка. Муж у нее прокурор района, живут они очень хорошо, Ритка счастлива. Приглашала меня с Илюшей в гости. От нее поехала в Сокольники на урок. (Позднее добавление. Студия, где я училась пению, была в Доме культуры имени Русакова, около метро Сокольники.) А вечером поздно сидели у нас при «коптилке», пили чай с пышками, были у нас Головцовы.

3 марта

Илюша взялся вести семинары по финансам иностранных государств в Московском финансово-экономическом институте. Это у него еще отнимает больше времени и энергии – тем более, что в те дни, когда он ездит в институт (два раза в неделю), он не может поспеть в столовую. Надо его подкормить, поддержать – но что я могу делать, когда я не успеваю готовить, да и по вечерам не бывает света, готовить не на чем. Я прямо в заблуждении.

4 марта

Вечером были с Илюшей в Доме кино, был просмотр нового фильма «Поединок» (по Куприну). Сделана картина очень хорошо, в размеренном темпе, смотрится с неослабевающим интересом, актеры играют очень талантливо. Конец эффектен, но надуман.

7 марта

Вместо описания своего настроения на сегодняшний день приведу отрывок моего письма домой, написанного сегодня, ибо повторяться и обдумывать нет желания.

«Мою жизнь можно сравнить с водоворотом, из которого я никак не могу выплыть, хотя ясно понимаю, что надо что-то предпринять. Основная работа, занятия пением (два частных урока), хозяйство – это большая нагрузка для одного человека. Хотя, казалось бы, это не так уж много, но я как-то ослаблена. Илюша в дополнение к своей основной работе взялся вести семинары в Финансово-экономическом институте, устает до упаду, похудел на глазах, так как ночами готовится. Необходимо его поддержать, подпитать, и он прав, когда требует при своей нагрузке хотя бы вовремя питание, а я часто прихожу домой за полчаса, за несколько минут до него и не успеваю что-либо приготовить. Учесть при этом, что свет дают нерегулярно, другого вида топлива нет, керосин удается доставать с трудом, печки нет вовсе. При такой нагрузке мы должны иметь третьего человека, который готовил бы нам еду, ибо другого выхода нет. Квартирные же условия не позволяют нам выписать из Ростова какую-нибудь из мам (комната одиннадцать метров). Отказаться от части работы тоже нельзя – иначе в Москве не проживешь, тем более, что мы настолько обносились, что стоит вопрос о срочном приведении в порядок гардероба, что, сами понимаете, чего сейчас стоит. Ругаемся в связи с создавшемся положением часто. Все упирается в меня. Я должна отказаться от чего-либо (скорее всего от пения), чтобы не создать семейный хаос. Найти же в себе силы сделать это я не могу, а ему нужна такая жена, которая бы уделяла ему больше внимания, так как, занимаясь научной работой, он не должен думать ни о чем другом».

12 марта

Вчера у нас был «званный» обед. Были Головцовы и Рая с ребенком. Я купила новую скатерть с каймой под цвет моих салфеток. Чашки мои тоже подходят по цвету к скатерти. Приготовила вкусный мясной обед. Была водка. Все было очень симпатично, и я страшно была довольна, что мы постепенно приближаемся к нормальному существованию. Как я мечтаю о том, чтобы в моем хозяйстве был хоть тот минимум, который характеризует семью.

14 марта

Вчера я успешно пела на просмотре, и меня выделили на открытый концерт. Я пела «Матушку-голубушку» и «Снегурочку». Надо сказать, что прослушивали четыре «снегурочки» (редкое совпадение!), и прошла лишь одна моя, так как сделана она была по-настоящему, по-оперному. 25-го будет генеральная репетиция всех выделенных на концерт, а потом не знаю, что будет, куда выделят: или в Дом искусств, или у нас в студии будет концерт.

Я очень рада и мне сегодня совсем не хочется работать у себя в институте, поэтому и пишу дневник на работе.

26 марта

Вчера днем была генеральная репетиция к открытому концерту. Несмотря на то, что я плохо себя чувствовала, так как 24-го у меня был еще бюллетень, я пошла на репетицию. Назначено было в 12 часов дня. Утром я успела еще испечь пирог с капустой и скорее побежала к 12-ти часам в студию. Пела же я в половине шестого вечера, так как комиссия решила прослушать сразу программу двух открытых концертов. Я устала до безумия, хотелось есть, голова болела. Все же я решила петь. Голос звучал сносно, но от сильного волнения забыла слова Снегурочки – чего раньше никогда со мной не было, а Мюзетту так скомкала, что даже сейчас не помню, как и спела. Было ясно, что на открытый концерт меня не допустят, и я ушла сейчас же домой. Дома ревела, а ночью снились страшные сны: я покупала черные цветы и другую чепуху. Сегодня расстроена – даже боюсь звонить Елизавете Яковлевне, так как она расстроена не меньше меня.

27 марта

Позвонила Елиз. Яковл. В ЦДРИ меня не выделили, а выделили на открытый концерт в пределах студии.

31 марта

Почти неделю проболела гриппом. Лежала-то собственно первый день, а все последующие дни бюллетеня переделала уйму домашних дел. Вчера была у меня Рая, а накануне я получила письмо от Игоря, в котором он жалуется, что его семейная жизнь так неудачно складывается. «С Беллой была комедия, – пишет он, – и с Раей неудачный эпизод». Об этом он мне писал и в предыдущих письмах, но я с Раей никогда на эту тему не говорила. Из писем Игоря было ясно, что особенной любви у него к Рае нет, но по рассказам Раи он запретил ей делать аборт, когда она настаивала на этом на фронте.

Это же письмо было на столе, когда пришла Рая и, уступив ее просьбам, я дала его ей прочитать. Она сильно расстроилась, начала клясть всех мужчин. Я ее утешала как могла, но не понимаю как следует их отношений. Ясно одно – что Рая и Игорь не пара, так как Игорь красивый, вполне культурный и образованный человек, а Рая без всякого образования, из простой семьи, очень уж серенькая девушка. Но что он думал, когда сходился с ней? Зачем надо было регистрироваться и запрещать делать аборт?

Чтобы показать, что не она одна несчастна, Рая стала рассказывать мне со слов Нины всякие пакости об изменах Илюши. Я многое взяла под сомнение, но многое удивительно было правдоподобно. Вечером, сначала исподволь, а потом прямо я выяснила с Илюшей всю ситуацию. Его объяснения показались мне удовлетворительными, но я его тоже сильно расстроила. Он сказал, что выгонит Раю как только она придет.

Позднее добавление. Всю жизнь он мне «классически» врал, а изменял несчетное количество раз.

5 апреля

Всякая смена руководства влечет за собой изменения существующих положений, и всякое новое начальство желает поначалу «проявить» себя. Так вышло и у нас. Сменился начальник ГУУЗа – вместо Гусакова стал Ноговинский. Это резонирует у нас во ВЗИНО. Сегодня вызывал меня к себе Сергей Николаевич и объявил, что отныне он не сможет отпускать меня по вечерам на занятия, так как уже ходят разговоры о том, что некоторые сотрудники пользуются «привилегиями».

Я очень расстроена, но, ничего не сказав С.Н., вышла от него. Надо обдумать создавшееся положение, а возможно подыскивать другую работу, ибо мне не верится, чтобы я бросила пение.

7 апреля

После работы ходила прослушиваться к первомайскому концерту в НКФ. Слушал меня руководитель оперной студии НКФ – сам же он актер Театра имени Станиславского. Он предложил мне петь Розину у них, так как скоро они возобновят «Севильского цирюльника». Но я еще ничего не решила, так как «время» – это мой враг.

После НКФ поехала в Сокольники. Еле-еле пела, так как в дополнение к усталости у меня сегодня легкая ангина. На обратном пути в метро заснула. Дома еще готовила, но дождаться Илюшу с «дежурства» не смогла – заснула в 11.30.

Он пришел, возмутился тем, что я сплю и что соседи должны ему открывать дверь, осведомился – будет ли ему утром завтрак, так как сейчас он есть не хочет, и лег спать.

Разговаривала с Кобриным (руководитель культмассового сектора месткома НКФ) по поводу моего желания переменить работу. Он обещал посодействовать. В НКФ открывается клуб, и там имеется ряд вакантных должностей.

8 апреля

Была открытка от Михаила. Несколько скупых фраз привета и жалоба на то, что «писать нечего». Ответила ему длинным письмом, существенную часть которого привожу здесь:

«Дорогой Михаил!

Прочитав твое письмо, пересыпанное сухими казенными выражениями вроде «виноват», «извиняюсь», «засвидетельствовать свое почтение», которые ты подбираешь, всякий может воскликнуть: «Да, писать действительно не о чем». Конечно, дружба тускнеет со временем, на смену старым друзьям приходят новые, но мне кажется, что в самом дальней уголке своего сердца каждый из нас обязан оставить и, очевидно, оставляет местечко для той светлой дружбы, которая возникла однажды и впервые.

Иногда мне кажется, что только я одна окружаю ореолом святости и чистоты ту дружбу, которая была между нами в течение нескольких лет и которая сохраняется, хотя значительно и в меньшей степени, до сих пор только благодаря мне. Я систематически переписываюсь с Игорем, я переписываюсь с тобой. А ведь ты перестал писать Игорю, который так сейчас нуждается в поддержке друзей. Нехорошо это.

Возможно я была и осталась идеалисткой, может быть меня можно назвать даже сентиментальной в этом отношении, но я определенно чувствую, что самый ничтожный пустяк вызывает у меня потребность поделиться со старыми друзьями. И я уж никогда не пожалуюсь в письме к друзьям на то, что «писать не о чем».

Обвинять нельзя ни тебя, ни всякого другого, будь он на твоем месте, ибо раз уж человек почувствовал, что «писать не о чем», тут и дружбе конец.

Я же постараюсь больше не обременять твое внимание своими письмами и не вынуждать тебя делать такие горькие признания.

Я боюсь затрагивать другую сторону твоего письма, которая всплывает, если вдуматься в него глубже, и чутье не всякого может здесь разобраться, поэтому я воздержусь от замечаний на этот счет – дабы не ошибиться.

В заключение скажу несколько слово о нас, хотя признаюсь, что вдруг почувствовала всю ненужность этого». Далее я пишу коротко о нашей жизни.

Письмо, конечно, написано чисто по-женски, но это неплохо в данном случае.

10 апреля

У Илюшиной двоюродной сестры Гали умер муж в феврале месяце. И вот сейчас отец. Я договорилась на работе, что уйду сегодня на похороны. Прямо стыдно нам перед Галей. С самого дня Нового года мы у них не были. Но так живут все в Москве. Видятся только в тех случаях, если кто-нибудь умирает или рождается.

На похороны мне пойти не удалось, так как пришла срочная работа, которую надо было сделать. Это почему-то так подействовало на меня, я разревелась и дошла почти до истерики. Пришлось зайти к ним лишь после работы, вечером, на поминки.

12 апреля

С большим трудом Илюше удалось достать вчера билеты на концерт показа художественной самодеятельности Авиазавода имени Фрунзе. Так что пришлось пропустить урок пения и сегодня с тем, чтобы пойти на успевший прославиться коллектив. И действительно, в зале Наркомата текстильной промышленности яблоку упасть было негде. Концерт состоял из двух насыщенных отделений, причем второе в свою очередь состояло из двух отделений джаз-оркестра. Многие из выступавших были почти законченные актеры. Костюмы у них были в отдельных случаях просто замечательные. А джаз поражал своей сыгранностью. Конечно, такой концерт можно было приготовить не после 12-часового рабочего дня. И эти люди теперь вряд ли вернуться к станку. Наркомат выделил 30.000 для премирования участников, завод сделал им всем костюмы, а в Комитете по делам искусств стоит вопрос о выделении этого джаза в самостоятельный коллектив.

Так как вчера я пришла очень поздно домой, я не выспалась и сегодня просто еле-еле сижу на работе.

15 апреля

Вчера после работы была генеральная репетиция к майскому концерту в НКФ. Сегодня я должна была петь в Сокольниках, но мы совместно с преподавательницей решили не идти на концерт, так как петь в пределах студии не интересно, а в ЦДРИ меня не выделили. Но по-моему моей Елиз. Ник. не хотелось в воскресенье специально из-за меня приезжать в студию. Однако я не возражала, так как хотелось тоже в выходной день «отдохнуть». И действительно, сегодня я успела и приготовить обед (с помощью Ильи), и пойти в баню, и посетить Тер-Асатуровых, и поваляться с книжкой в руках.

Лёва был, оказывается, уже в командировке в Батуми, виделся с Томусей. Нина болела тифом и сейчас в санатории под Москвой.

18 апреля

Прочла «Записки шпиона» Смирнова. Эту книгу интересно читать именно сейчас. Как политика изменчива! Недаром за Англией утвердилось в свое время нелестное приложение к ее собственному имени.

20 апреля

Почти каждый день звонит Кобрин: то сообщает, когда следующая репетиция, то просит найти руководителя хорового кружка НКФ, то советуется по каким-либо вопросам организации вечера. Я, правда, была удивлена его вниманием, но особенного значения этому не придавала. Сегодня же мне торжественно объявили, что какие-то девушки из Наркомфина сообщили нашим сотрудникам буквально следующее: «Кобрин от Ады без ума».

Вообще говоря, он относится к типу «хорошеньких» мужчин – мелкокостный, с мелкими же чертами лица. Такой, каких я не люблю. Пококетничать с ним можно, конечно, да и то нет времени. Он работает заместителем Злобина – начальника валютного управления. Последний принадлежит к типу могущих мне понравиться мужчин. Человек, бывавший за границей, с прекрасными манерами, умеющий себя держать, хорошо одетый. С ним я перебросилась двумя-тремя взглядами и чувствовала, что он обратил на меня внимание несмотря на мои «лохмотья».

21 апреля

Утром был очередной звонок Кобрина, который, извинившись за назойливость, сообщил мне о вечерней репетиции.

Вчера после работы я была в Кремлевской поликлинике, лечила зубы, просидела до 20.30, а затем поехала в Сокольники. Там сегодня была дружеская встреча с композитором Листовым, который пишет популярные песенки о фронте и лирические «В землянке», «Севастополь», «Дождик», «В Германии» и многие другие. Он играл их в большом количестве, напевая сам. Наши девушки прямо на рояль к нему залезли от удовольствия. Действительно все песенки были очень милы. Кончился этот концерт в 22.30, и когда мы пришли в класс, уже уставшие, то петь не могли. Спели вдвоем с третьим голосом «Трильби» (трио) и пошли домой. Вообще сейчас в моих занятиях наступил регресс. Прихожу на урок поздно, еле-еле пою, а дома совсем не занимаюсь.

В метро встретилась с И.И.Ивановым – мужем мой преподавательницы. Он хочет «вешаться», так как у него после язвы желудка заниматься пением нет сил, менять же специальность тяжело. Утешала его как могла. Но нисколько мне его не было жаль. Вообще не люблю жалеть мужчин. Я ему сказала, что надо найти силу воли и отказаться от занятий пением – иначе каждый раз придется расстраиваться и можно дойти до чертиков. Он поет в ансамбле Свешникова и, конечно, жаль расставаться со сценой, когда достигнуты такие успехи.

Сегодня занималась с режиссером Дружининым. Была в восторге от его работы.

22 апреля

Воскресенье. Вчера вечером еще Илюша начал скандалить по поводу того, что для меня пение важнее хозяйства, что ему надоело приходить домой и видеть пустые стены и т. д. Сегодня «милый разговор» продолжился. В результате у меня от слез разболелась голова и открылась рвота. Я так ослабла, что решила на завтра взять бюллетень в консультации, дабы у меня начались «menses».  Вечером вышли с Илюшей прогуляться по свежему воздуху.

К обеду была Рая с ребенком. Ленка растет и уже походит на человека. Рая меня спросила, говорила ли я что-нибудь Илье о нашем разговоре. Я сказала: нет, так как не хотелось возбуждать дальнейшие толки на этот счет.

Илюшу я вполне понимаю. Все его настроение объясняется очень просто. Каждому мужчине приятно прийти с работы домой, чтобы дома была жена, горячий ужин и простые блага жизни. Но когда он приходит в темную комнату (так как света нет систематически), вынужден сидеть при «коптилке» – в то время как ему нужно заниматься, разогревать на керосинке ужин – что делать он терпеть не может, и ждать, когда же придет его жена.

Илюша действительно делает для дома все, что в его силах. Я очень ему благодарна за то, что он взял на себя обязанность ходить в магазин – это большое дело в наших условиях.

Ну в общем не знаю, чем кончится эта история с пением, но скажу лишь одно: что мучительно приходить домой и не иметь возможности поделиться своими успехами или неприятностями.

23 апреля

Сегодня я получила бюллетень, но отдыхать мне не пришлось, так как я затеяла генеральную уборку к празднику: натерла полы, сделала перестановку и прочее. Кроме того, ездила в магазин за капустой. Притащила десять килограммов, хотя мне сегодня лучше было бы этого не делать. Илюша «дежурил», пришел домой в 12 часов, так что я все спокойно успела сделать.

Позднее добавление. Надо пояснить. Бюллетень дают певицам во время «menses», так как петь в эти дни нельзя.

26 апреля

Вчера вечером опять занималась с Ив. Дм. Дружининым. Он был в ударе, у меня тоже хорошо звучал голос, и он мне так много дал ценного, что я пришла домой возбужденная и сразу не могла заснуть.

27 апреля

Прочла сказки Урала «Малахитовая шкатулка» Бажова. Получила большое удовольствие.

Вечером дома меня ждал сюрприз, который достоин того, чтобы его отметить в дневнике. Илюша до моего прихода почистил и пожарил рыбу и сидел с жалким видом мужа, на котором выезжает жена. Похныкал по поводу своего положения, но в общем был настроен благодушно.

29 апреля

Наконец состоялся вечер в Наркомфине. Я пела третьим номером. Пела довольно-таки удачно, но только рояль стоял глубоко, так как в зале потолки были низкие, плохо было слышно. Выглядела я прекрасно. Черное платье, золотые бусы, удачная прическа, легкий грим. Был Дружинин, но я его не видела после выступления и не смогла поговорить. Кобрин поздравил меня, вертелся возле меня, пока я была за кулисами, но я ушла в зал и села со своими. На вечере присутствовали заместитель наркома и сам нарком. Илюша был на вечере своего наркомата в Клубе летчиков.

Позднее добавление. После СНК Илья работал в финансовом отделе Наркомата авиационной промышленности.

3 мая

Вчера взяли Берлин. Москвичи на улице кричали «ура», многие аплодировали. Сегодня в городе ликование, никому не хочется работать. Впечатление такое, что уже конец войны.

1 мая мы с Ильей были у Риты. Илюша очень сошелся с ее мужем – прокурором одного из районов Москвы. 2 мая были в зоопарке и у Белочки. Отдохнула хорошо. Но все время хожу под каким-то давлением, под каким-то непонятным чувством неудовлетворенности после концерта в Наркомфине. Чувствую, что многие избегают мне прямо сказать, что пела плохо. Некоторые говорят банальные утешительные фразы. А я чувствую, что думают они совсем другое. Хуже всего то, что на сей раз мне самой не кажется, что я пела плохо.

6 мая

Были у Белочки по поводу дня Пасхи и дня рождения Андрюшки. Собрались все свои. Я выпила изрядно и попросила Лешу свести меня поскорее домой.

Сейчас готовлюсь к командировке в Ростов. Поеду дней на 15 в филиал ВЗИНО. Одновременно мне предлагают работу в ВКВШ. Кроме того, надо что-то предпринять в отношении пения. Или заняться всерьез, или бросить совсем. Нахожусь в заблуждении. Много разговариваем с Ильей на эту тему. Советуюсь и со своей преподавательницей, и с другими, но пока еще ни к какому решению не пришла.

10 мая

Вчера окончилась война. Целый день было ликование народа. На улице творилось что-то неописуемое. Илья ушел на целый день к Саше Алексееву. Я мыла окно и натирала пол, так как сегодня неожиданный выходной день.

Пришел Илюша в 19.30 вечера. От меня ему здорово досталось, так как на грех сегодня у меня была Рая и смеялась, что Илья вечно уходит от меня на праздники.

Леша извинился, что не пришел к обеду, как обещал, но ставил вопрос принципиально в отношении своих уходов.

«Ведь когда-нибудь я могу увидеться со своими друзьями!» – говорил он.

Вечером был салют. Тысячи прожекторов разных цветов скрещивались на небе. Они освещали портрет Сталина, спущенный с аэростата, и красное знамя. Фейерверки были усиленные – с самолетов пускали цветные светящиеся ракеты. Тридцать залпов из тысячи орудий.

Сегодня готовлюсь в командировку в Ростов. Возможно, 14-го выеду.

2 июня

Семнадцать дней я пробыла в командировке. Из них двенадцать в Ростове. Приехала утомленная, с уймой впечатлений.

Сначала о городе. Район, где мы жили, сильно разрушен. Отдельные кварталы превращены в груды битого кирпича. Центральная улица вся исковеркана. Я поднималась по сохранившейся лестнице в нашу квартиру на втором этаже и, перешагнув через пропасть, пролезла в кухню, где еще был пол. Там я нашла остатки разбитой ванны, пружины от матраса, битые бутылки, стенной крючок, который я притащила к Сате. Она спрятала его и решила сохранить как единственную вещь, оставшуюся от ее меблировки. Мамина и Тусина квартиры тоже сгорели. Весь город заплеван семечками, на каждом углу по десять торговок. Грызут и плюются все, кто бы раньше этого не сделал. В городе преобладает мелкий торгашеский дух, все живут рынком: покупают и продают. Народ обтрепался и обносился.

Наши живут не очень плохо. Но уже из последнего. Жаль Сатю. Хоть бы скорее вернулся с фронта Сёма. Вместе бы они улучшили свой быт быстрее. Труся с детьми получили комнату и отделились от Сати. Мама живет с Сатей. Встретили меня очень хорошо. Кормили вкусными вещами, сделали губаты.

Позднее добавление. Сатя и Труся после того, как у них сгорели квартиры, пошли работать в домоуправление и получили какие-то комнатки уехавших или погибших.

Все дни и вечера уходили на то, чтобы обойти всех старых друзей, успеть со всеми повидаться. Виделась с Полиной К., с Ниной Степановой, с Бертой Вальдман, с Тиной Рубиной, Галей К., Верой С. и многими другими. Рассказали они мне много интересного. Несколько раз была у Антонины Петровны – мамы Ильи, два раза она была у нас. Мечтает о Москве и просит нас взять ее в Москву, но мне кажется, что характер у нее стал еще хуже.

С Жоржем увиделась в день приезда и всего раза 4-5 он заходил к нам. Не тот он стал теперь. В связи с тем, что он был в Румынии, у него много неприятностей – подробно рассказывать нет смысла. Работает он как вол, чтобы восстановить свое «былое могущество». Просил писать, поддержать его морально. Один раз плакал в парке о том, как у него все сложилось, о том, что он не послушал меня и не уехал из Ростова, а остался у немцев, когда они оккупировали город. Рассказал он мне много интересного и необычного для меня о жизни в Ростове того времени.

Поздняя вклейка. Начальство устроило мне командировку в Ростов-на-Дону – в один из филиалов ВЗИНО. Я хала в поезде Москва-Сочи. В моем купе со мной ехал летчик – Герой Советского Союза Алексей Воронин. Ехал лечиться после ранений – в частности, у него что-то было с позвонком. У нас были нижние полки, и мы переписывались на каких-то клочках бумаги. Одно из «писем» я сохранила, а ночью мы простояли у открытого окна в коридоре, рассказывая каждый о себе, читая стихи. В частности, я читала стихотворение Маргариты Алигер «Я не хочу встречать тебя зимой». Под конец он поцеловал меня в щечку, и я сошла в Ростове, а он поехал к югу. Он увлек меня своим мужеством, геройством и романтизмом. Я решила в конце этой тетради все же переписать воспоминания о летчике Воронине, с которым я встретилась в поезде Москва-Сочи, а позднее – в Москве.

12 июня

Десять дней как я уже в Москве, но еще не вошла в обычную колею жизни, так как одно событие нагромождается на другое, и вся поглощена сменяющимися впечатлениями.

Еще не прошло возбуждение от поездки в Ростов, как приехал к нам Михаил. В командировку, на несколько дней. Илюша позвонил мне по телефону и сообщил, что к нам кто-то приехал и что я буду рада. Я попала домой лишь в десятом часу вечера, так как стояла в очереди в магазине, а продукты необходимо было получить в этот последний день. Все это время я дико волновалась, недоумевая, кто бы это мог быть. Однако я чувствовала, что это Миха, ибо если бы это был кто-нибудь другой, Илюша не интриговал бы меня так.

Открываю дверь и вскрикиваю. Михаил просыпается и бросается душить меня в своих объятиях. Полчаса добрых мы не можем прийти в себя. Он говорит, что так долго ждал того момента, когда я войду, так силился не заснуть, но все же усталость взяла верх.

Илюша пришел поздно, мы ужинали, потом болтали до двух часов ночи, а в 4.30 следующего утра я поехала на вокзал встречать Сару, которая едет из Еревани на Урал. Ее я не встретила, она приехала лишь на следующий день. Но весь этот день я еле держалась на ногах, а вечером была с Михаилом в ЦПКО. Он принес вино и все боялся распечатать его без Илюши, но я настояла выпить за встречу. Затем я достала его старые письма ко мне, показала странички дневников. Он жутко был взволнован, сидел как рак красный. Был момент, когда он стиснул меня в объятиях и в порыве наговорил мне о своих чувствах, которые волнуют его до сих пор, но безусловно уже в меньшей степени. Он сказал мне: давай сохраним всегда в чистоте наши взаимоотношения. Он говорил мне, что еще не было случая, чтобы в интимный момент взаимоотношений с женщинами он не вспоминал бы меня. Жена его очень хорошая женщина – преданная, заботливая, внимательная, тактичная. «Но эстетическое чувство мое не удовлетворено», – говорил он.

Одновременно с этим он не представляет других взаимоотношений со мной. Он по-прежнему поклоняется мне как Мадонне, хотя, признаться, я не представляю, как мой вид может внушать мужчине подобное чувство. Только Михаил мог так меня обожествлять.

После прочтения дневника Михаил воскликнул: «Я понял, что ты меня никогда, ни на одну минуту не любила!» В парке он торопил меня домой, говоря, что Илюша будет обижен, если мы придем поздно. Но мы пришли раньше Илюши, который сейчас очень загружен подготовкой к защите диссертации. А может быть, где-нибудь шляется.

Я интересовалась, говорил ли он обо мне жене и как она смотрит на нашу переписку. Он ответил мне, что никому и никогда не рассказывал обо мне, его жена знает, что Ада и Илюша – его большие друзья. Писем моих и его она не читает, а он уничтожает их. Мое последнее письмо он показал ей. Она сказала: «Каких ты друзей теряешь!»

В воскресенье ждала его приезда, так как он несколько дней ночевал за городом у своей сестры. Взяла билеты в театр, но он не приехал. Это к лучшему, так как это был первый вечер, когда я смогла выспаться и отдохнуть.

Сара приехала в пятницу, а в субботу уехала. С ней провела один вечер, предавшись воспоминаниям. На обратном пути она обещала пожить у меня подольше.

Были в гостях у меня тетя Катя, Вера с Никишкой (двоюродные сестры Ильи). Словом, я не отдыхала ни одной секунды.

14 июня

Михаил исчез и не показывается двое суток. Видимо, уехал. Но почему же не позвонил? У меня остался какой-то неприятный осадок после встречи с ним. Первые дни его пребывания у нас были радостными, а когда возбуждение от встречи прошло, стало как-то натянуто – причем не объяснимо ничем.

20 июня

Открытка от Михаила. Длинное описание того, как он доставал билет и с каким трудом уехал в бесплацкартном вагоне. В конце благодарность за радушный прием. А ведь я ему предлагала достать билет через агента за соответствующее вознаграждение последнего. Вообще меня его открытка обидела. Я чувствовала, что я сделала все зависящее от меня, чтобы принять его хорошо. Готовила вкусные вещи, гуляла с ним, достала билет в театр, предлагала устроить билет на поезд. Но в благодарность – сетования на то, как он ужасно уехал. «Позвонить не успел», – пишет он. Все, что думала, так и написала ему, конечно, в смягченной форме.

27 июня

Сегодня должна была быть защита диссертации Ильи. Я ушла с работы на целый день – пекла, жарила, накрыла стол. Но кворума не было, и защиту отложили на 4 июля. Тем не менее пришел Саша со своей новой «дамой» – приличнее предыдущих, и мы выпили. Я искренне была огорчена, так как затратила массу денег, сил и нервов. Ну что поделаешь – Илья тоже сетовал по этому поводу, но мы просто не предусмотрели такой вариант.

Сейчас мечтаю лишь об одном – чтобы скорее окончились дни треволнений и наступил покой. Ведь у меня подряд: поездка, гости, диссертация, еще концерт – и тогда будет все. Я не представляю, что я буду делать два-три месяца, когда все вечера будут свободные. Займусь приведением в порядок своего гардероба и хозяйства. Так много нужно сделать! Кое-что продать, кое-что купить. Надо готовиться к зиме. Кроме того, думаю у нас в институт заняться немецким языком. Но это немного позже – надо отдохнуть.

Рая обещала мне помочь в продаже барахла. Уже месяц как часть забрала, продала, а денег не несет и не приходит. Вообще пока я делала что-то для нее, было все хорошо. Как только понадобилось сделать что-то для меня – кончено! И так все люди. Как это меня возмущает! Уж сколько раз меня дурили – да та же Рая. Деньги мне нужны не меньше, чем ей.

От Игоря писем нет второй месяц. Елизавете Николаевне он пишет, а Рае и нам – нет. Просто непонятно это. Видимо, они с Раей жить вместе не будут.

Сначала я восторгалась Раиной преданностью ему, Раиной скромностью, но теперь меня начинает раздражать ее безграничная глупость, ее гадания, ее вера в приметы и предсказания. Такая темнота! Когда она приходит, я просто не знаю, о чем с ней говорить.

5 июля

Вчера вечером наконец состоялась защита диссертации. Мне не удалось присутствовать на защите, так как у себя в институте было много работы, и я не смогла уйти на целый день. Вырвалась я лишь к трем часам дня и стремглав побежала домой готовить. До 10.30 вечера я сделала тесто: наполеон и рулет с маком, соорудила закуску. Илья, Саша со своей «дамой» пришли возбужденные и радостные лишь в 12.30 ночи. Я уже «прикорнула» на кровати и спросонья сразу не могла сообразить, в чем дело. Посидели до двух часов, но я портила всем настроение, так как на меня нашла очередная моя хандра, и я сидела насупившись. Как только Илья не поколотил меня – не знаю.

Защита прошла блестяще. Илья вообще умеет говорить. Оппоненты выступали положительно. Словом, что называется, «без сучка и без задоринки». Но при тайном голосовании ученого совета три голоса были все же против. Илья предполагает кто это, но он удивительно не тщеславный человек. Ему важен факт, что защита состоялась.

Заснула я лишь в четыре часа утра, так как мы проспорили до рассвета. Я плохо отдаю себе отчет в том, что мне хочется. Конечно, я немного завидую ему, что он ведет интересную жизнь, целеустремленную, вращается в обществе умных людей, дальше у него есть перспектива лекторской работы. А я превращена в придаток, который лишь обслуживает его, не имея ничего личного. Работа в моем институте меня мало удовлетворяет, так как чувствую, что могу делать большее, а делаю ерунду, являюсь пешкой. Занятия пением в той форме, в какой они протекают сейчас у меня, то есть по вечерам, являются лишь тяжелым бременем, которое я несу. А отказаться от него – значит окончательно превратиться в ничтожество, которое способно лишь на то, чтобы отсидеть восемь часов на канцелярской работе и приготовить мужу обед. Не к такому идеалу я стремлюсь. Мне хотелось бы быть совсем самостоятельной женщиной, занимающейся интересующим ее делом, быть товарищем мужу, иметь общий круг интересных знакомых, жить полной жизнью. Возможно, если бы мы жили материально более обеспечено, такие бы мысли меня не тревожили, но вряд ли – я не смогла бы сидеть сложа руки. Я тогда бы занималась собой, ибо я никак не верю, что я безнадежная бездарность. Я просто человек, не нашедший себя в жизни.

Илья не может пойти на то, чтобы дать мне возможность только учиться, но что же я хочу от него? Этот вопрос обсуждался тысячу раз. Зачем я его мучаю? Я думаю, что мне придется не раз пожалеть о брошенной педагогической карьере. Как ни было тяжело, но я чувствовала, что я делаю значительное дело, и что с моим мнением считаются. Но я боюсь за свои голосовые связки, которые только сейчас стали приходить в норму, да и потом – как вспомнишь школу со всеми царящими сейчас в ней порядками! Вот преподавательская работа в техникуме, очевидно, совсем другое дело. На это бы я пошла. Но опять меня пугает то, что я сильно отстала от всех новостей литературы. Я даже удивляюсь, как мне за последнюю неделю удалось прочесть две книги.

Послезавтра у меня последний отчетный концерт. На зачет мне пойти не удалось, так как был кашель и насморк – так что официально я не переведена на следующий курс. Видимо, на будущий год заниматься брошу – несмотря на все обещания моей преподавательницы о том, что она меня куда-нибудь пристроит. Опять-таки в этом мире надо заводить знакомства, на что у меня нет совершенно времени, а без этого, безусловно, все бесполезно.

7 июля

Отчетный концерт нашего класса, так долго подготовляемый, наконец состоялся вчера вечером. Даже Илюша снизошел до посещения его – правда, с небольшим нажимом с моей стороны. Все пели очень хорошо, наша всегда недовольная Елизавета Яковлевна была в хорошем настроении, хотя и ругала нас всех по очереди, собрав после концерта в одном классе. Даже отказывалась принять букет от нас, отомстив за дисциплину, как она сказала.

Я была в ударе, и хотя дико волновалась, все же пела лучше, чем в Наркомфине. Илюше, конечно, никто не понравился – кроме нашей цыганской певицы. Он забраковал всех наших солисток – «премьерш» оперной студии, с которыми у нас носятся. Елизавета Яковлевна разговаривала с ним, когда мы ее провожали. Он поддакивал ей в том, что мне надо заниматься, но когда пришли домой, он заявил, что было бы больше пользы, если бы нас всех послали в колхоз работать. Но я с ним не спорю теперь. Просто молчу.

9 июля

Вчера было воскресенье. Хотелось пойти на Москва-реку, но надо было идти на рынок и искать воротник на пальто. Купила себе за 1.500 рублей каракуль. Вечером были в Театре сатиры («Нечистая сила» Ал.Толстого). С нами были Додик Геухеров с женой и еще один корреспондент «Комсомольской правды» Николай Иванович Ивахненко.

13 июля

Звонила Елизавета Яковлевна. Просила срочно зайти. Хочет устроить меня в один ансамбль. Держит в секрете, какой именно. Во вторник петь. Срочно надо выучить вальс «В прифронтовом лесу». Завтра жду Сару – обратно проездом в Ереван из Златоуста.

14 июля

Встречала Сару вместо Казанского вокзала на Курском. В последнюю минуту узнала, что надо ехать на Казанский. Поезд запоздал на несколько минут, поэтому встретила ее у выхода в город. Она поехала домой к своим родственникам, которые, к счастью, ее тоже встречали. Завтра повидаюсь с ней.

Уедет Сара – начнется прослушивание в ансамбль. Закончится это, видимо, отрицательным ответом, но пока отнимает все вечера у меня, а там опять намечается командировка в Свердловск по набору в наш институт. Очень не хочется ехать – буду брыкаться.

16 июля

Вчерашнее воскресенье прошло безобразно. Сара уехала, не зайдя ко мне. Об этом я узнала, лишь позвонив сегодня ее тетке. А вчера я ездила к черту на кулички к ним, но никого дома не застала, потратила зря драгоценное время. Потом так же напрасно съездила к Мерлин Львовне. Хотела учить «В прифронтовом лесу», но и ее дома не застала. Ограничилась тем, что попела два раза с Елизаветой Яковлевной. Пока вещь не идет. Это меня очень огорчает, так как времени осталось считанные дни. Вещь не для моего голоса.

Вечером вышли с Илюшей прогуляться перед сном.

21 июля

На Илюшу иногда что-то находит. Он вдруг превращается в какого-то зверя и кричит всякие гадости, ни с чем не считаясь. Сегодня утром он потребовал чистое белье, так как идет в институт, а завтра собирается идти в баню. «Зачем же тебе менять сегодня белье? – спросила я. На это я получила эпитет за эпитетом. Он разошелся, вытирал ноги личным полотенцем, поналивал кругом воду, вода пошла через край, залила нижнюю квартиру, мне пришлось мыть пол. «А, раз ты вытираешь пол в уборной – не садись со мной за стол! Иди завтракай в уборной!» И т. д. Я пыталась унять его, но он закричал еще пуще: «У меня нервы! Ты со мной не считаешься!» – причем все это пересыпалось такими эпитетами, что передать их невозможно.

Поздняя вставка. Позднее он все же придумал, как меня называть: «Гнида!» – мило, правда?

Я ушла, не завтракав. Это его очень мало трогает.

Вот в такие минуты я думаю о том, что я могла бы подыскать другого мужа. Когда у Ильи кто-то заводится, он делается зверем. Ему хочется, чтобы я была и не была.

Вечером Илья ушел в Наркомат «дежурить». В 11часов я решила хоть раз проверить – там ли он. Мне ответили, что сегодня он не дежурит.

За последнее время он сделал себе два костюма, две пары обуви, получил материал на третий костюм.

22 июля

Елизавета Яковлевна потащила пять своих учеников прослушиваться в ансамбль железнодорожников, которым руководит Дунаевский. После прослушивания нам всем сказали, что никого из нас в солисты не возьмут, а в ансамбль набора нет. Единственное удовлетворение – аккомпанировал сам Дунаевский. Это кусочек настоящего искусства, кратковременное блаженство.

1 августа

Назначили меня во ВЗИНО помогать в проведении сессии периферийщиков. Это значит, что снова занята и утром и вечером. Устаю и больше ничего.

Из дома получила посылку. Мама прислала жакет, который я оставляла ей шить. А также прислала чулки, которые прислал Эдик с фронта.

Была у Тер-Асатуровых, получила удовольствие в болтовне с интересными людьми.

Илья числа 20 августа собирается в дом отдыха в Жигули.

Утром я иногда чищу одежду Ильи – вытряхиваю карманы от собравшихся там клочьев пыли (честное слово, это у меня давнишняя привычка, а не просто банальная проверка карманов). Сегодня я нашла два использованных билета от 7 августа на концерт, а пришел он в тот день домой под утро. Опять одно и то же. Спасаю Ниночку (Раину сестру), молоденькую девочку, которая иногда бывает у меня, от Ильи и Сашки – они уже положили глаз на нее. Я ее предупредила, чтобы она с ними никуда не ходила.

30 августа

После отъезда Ильи в дом отдыха я затеяла капитальный ремонт комнаты. С трудом достала железо для крыши (у нас последний этаж). Все было очень сложно, так как совпало с приездом родственников Вали Барановой – жены Головцова (они живут в нашем подъезде). Вали и Головцова в Москве не было. Пришлось мне принять их у себя (мать, сестра и ребенок). Спали на полу. Они были проездом из Ташкента в Одессу. Валя в Ленинграде, а Головцов в Берлине. Почти одновременно с ними проездом была Сатя, которая поехала в Польшу к дяде Сёме, где он сейчас служит начальником госпиталя. Затем через Москву поехал Михаил в Ростов, в отпуск.

Когда все разъехались, занялась ремонтом – хотелось все кончить до приезда Ильи. Всех видела мельком, так как еще и работала. Переутомилась безумно.

Да тут еще бывшая хозяйка нашей комнаты увезла оставленную здесь «мебель», так как ей дали квартиру. Спала на полу, потом раздобыла матрас у соседей, поставила его на кирпичи, убрала по возможности комнату к приезду Ильи.

20 сентября

Илья приехал и тут же стал торопить меня брать отпуск и куда-нибудь уехать отдыхать. Вот каков Илья! Хотел отделаться от меня, чтобы еще «погулять».

Здесь мамин дневник заканчивается. После последней записи она в разное время дописала в Тетрадь №4 несколько эпизодов из своей жизни.

Елизавета Яковлевна все же устроила меня работать в Оперный хор Комитета по радиовещанию при СНК СССР, где я проработала 1946-й и 1947-й годы. Репетировали мы в здании по Малой Никитской – в студии Радиокомитета. Сшили нам белые платья длинные. Мы давали открытые концерты с крупными дирижерами.

Три раза в неделю занимались с Чумаковым, но иногда пели с Головановым (это муж Неждановой). Николай Семенович Голованов – главный дирижер Большого театра, дирижировал нашим хором в Колонном зале Дома Союзов. В Радиокомитете наш хор пел со знаменитыми певцами Владимиром Бунчиковым и Владимиром Нечаевым. В годы войны они много пели по радио. С нами пела Зара Долуханова и многие знаменитые в те времена певцы.

Помню концерт в Колонном зале Дома Союзов. Солисты были из Большого театра – Шпиллер, например, Анненков и другие. Так как я была беременной, на концертах ставили меня во второй ряд – чтобы не видно было моего живота.

Игорь – мой старший сын родился 31 марта 1947 года. И снова засела я дома. А в 1951 году я пошла работать в школу №34 – напротив моего дома на Плющихе. Там получила два пятых класса, довела их до седьмых и «предала», как я теперь говорю.

Не могу удержаться поподробней сказать, как я уходила из школы №34 на Плющихе. Директор Сигида (латышка) очень за меня держалась, и когда я ей сказала, что ухожу в институт, она стучала кулаками по столу и кричала: «Не отпущу!» Но когда она объявила о моем решении ученикам, класс взорвался и заревел так, что разве что можно сравнить с ревом, который стоял по всей стране по поводу смерти Сталина.

У нас была женская школа – в тот год разъединили школы мальчиков и девочек (делали все эксперименты). Девчонки приходили ко мне бесконечно, пока я не ухала из этого района на улицу Правды.

Так как пишу я это в совсем другие времена, хочу сказать, что в 1997 году некоторые девочки (Тамара Татарно, Лариса Казанок, Ира Лебедева) каким-то образом, как они выразились, разыскали меня по компьютеру и явились ко мне. Сейчас уже 2002 год, и они уж на день рождения хотя бы раз в год приходят. Звонят часто.

Дело в том, что тоже недалеко от нашего дома был Московский экономико-статистический институт, где директором была моя подруга по Ленинграду Клава Соловьева. Она и переманила к себе в институт заниматься русским языком с иностранными студентами из стран народной демократии. Платили почасно и ощутимо больше, чем в обычной средней школе. Там я продержалась недолго, так как в 1955 году родила второго сына Андрея. А затем работала в «школах рабочей молодежи», как они тогда назывались. Так как это было по вечерам, я каким-то образом устраивалась.

Директор одной из школ (№59) пошла навстречу своим питомцам и нашла мне домработницу Надю, так как мои ученики умоляли начальство не отпускать меня, так как полюбили меня просто патологически. Я им давала все что надо – все в разжеванном виде. Надя тоже училась в этой школе, а жила у меня, я ее прописала, и она еще долго жила у меня, пока не вышла замуж. В это же время мы уже получили квартиру на улице Правды, 11/13, квартира 13, а Илья работал напротив – в газете «Правда». Школу поменяла, так как в 59-й был на следующий год недобор, и мне предложили школу №50 в помещении Дома культуры Бутырской тюрьмы. Клуб и сейчас существует, принадлежит МВД. Учениками были только сотрудники «Бутырки» – им ведь тоже надо было получить образование, такое было время. Один из эпизодов запомнился. Пришла ко мне на урок заведующая учебной частью, а у меня программа, тема урока – «Лирические отступления в поэме Пушкина «Евгений Онегин». Она сидела в последнем ряду и активно участвовала в уроке. Листала книгу и не удерживалась что-то сказать. А после урока побежала к директору и говорит ему: «Я была на необыкновенно интересном уроке Ады Сергеевны. Советую настоятельно пойти к ней на урок». И он пришел на следующий день в другую группу, но попал на ту же тему. Скупо сказал: «Урок интересный». Я, возможно, вела его не так эмоционально и восторга у него не вызвала. Я это говорю потому, что урок часто зависит не от содержания, темы, а от настроя лектора, преподавателя.

На улице Правды живу с 1955 года и по сей день. В 1963 году пошла работать во Всесоюзный НИИ медицинской и медико-технической информации (ВНИИМИ) Министерства здравоохранения СССР. Сначала меняли помещения бесконечно и, когда я уже уходила на пенсию, мы были в старинном здании на Москворецкой набережной, 2А (бывшем детском приюте). Это около Устинского моста. Начинала заведующей редакционно-издательским отделом, а дошла до ответственного секретаря редколлегии «Медицинского реферативного журнала». Проработала более тридцати лет и, будучи пенсионеркой, еще брала корректуру домой.

Это был огромный отрывок моей жизни и огромная работа, которую я проделывала. Пережила трех главных редакторов МРЖ – они же были директорами ВНИИМИ.

Создал журнал профессор С.М. Багдасарьян (историк медицины). Затем главным редактором был заместитель министра Венедиктов. Затем профессор Ю.П. Лисицын. А уже после меня был Киселев. Начинали с одной «тетради» и дошли до 16-ти «тетрадей» по всем медицинским дисциплинам отдельно. Коллектив огромный. Внештатно сотрудничали со всеми, как тогда называли, «головными» институтами. Со временем подчинили себе Медицинскую библиотеку, где референты и научные руководители разделов реферировали около 2000 медицинских журналов. Делали отбор по актуальным темам, печатались в городе Чехов, распространялись через «Союзпечать». После 1974 года появились еще тетради по другим разделам медицины, и в 1975 году дошли до 22-х отдельных журналов. Все это «крутилось» вокруг меня. Организация работы была мощная, прямо скажу. Вся медицинская элита Москвы сотрудничала с нами. Кого угодно куда угодно я могла положить на лечение, а уж сама лежала, если было надо, на самом высоком уровне. Имела контакт с министром здравоохранения Петровским Борисом Васильевичем. Что-то печатала у нас для него, редактировала, если он просил и т. д. Ходила в министерство на коллегии. О ВНИИМИ могу писать бесконечно, но последний директор (меня уже не было) Киселев закрыл журнал и всю эту систему и стал торговать машинами. Это было в 1992 году.

По существу, после 1992 года я уже нигде больше не работала.

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

С моей подругой Натальей Ивановной Демиденко мы очень много ездили по санаториям, пансионатам, домам отдыха. В те годы это было не дорого. В частности, в 1985 году мы достали путевку в Дубулты (Латвия) в очень престижный пансионат Госплана. Я знала, что Юрочка Калери – моя первая школьная любовь (с чего я начинаю в 1934 году писать дневник), живет где-то в этих местах. И я, кажется, через адресный стол узнала его адрес. Позвонила по телефону, спросила: «Не будет ли у тебя инфаркта, если ты узнаешь, что звонит тебе Ада?» И услышала очень «вялое»: «А почему у меня должен быть инфаркт?» – «Приходи по такому-то адресу к нам». – «Да нет, ты приходи к нам». Все же я уговорила его прийти на чашечку чая сначала к нам. А сама… побежала, сделала прическу, маникюр и ждем с Натальей у ворот. Ведь прошло более 50-ти лет как мы не виделись.

Вдруг приближается, шатаясь, как бы раскачиваясь вправо и влево ну еще не пожилой человек, но явно больной. Оказалось, что он, занимаясь парашютным спортом, неудачно приземлился и сломал ноги. Зашли к нам, выпили по чашечке кофе и пошли к нему. Я спросила: «Что обо мне ты сказал жене?» Ответ без каких-либо эмоций: «Как все было, так и рассказал». А как было? Словом, сначала они приняли меня холодно, но к концу вечера я уже понравилась его жене.

Сейчас я уже не помню, что я говорила точно, но узнала, что его сын Александр Калери – космонавт, что у него еще два сына, внучка и что его жена – Нина. Прощаясь, они пригласили на следующий день погулять с ними и показать город, на что я не согласилась. Все же была какая-то натянутость. Сказала, что завтра у нас другие планы. Однако после этой единственной встречи я ежегодно получала от Юры и Нины кучу поздравительных открыток, а в 1996 году космонавт А.Калери полетел в космос на ракете с французским экипажем. Вырезка из газеты у меня сохранилась. Нина приезжала в Москву в «Звездный городок», где жили космонавты, один раз с Юрой. Встретилась с ними на вокзале, когда они уже уезжали из Москвы. Затем Нина позвонила мне, когда Юра умер. Это было в 1993 году. Главная причина, что в Латвии стали притеснять русских, не давали работать и многое другое было. Как она говорит, он не выдержал такой обстановки. Я выразила соболезнование, но, повесив трубку, подумала, какую бестактность я допустила. Надо было пригласить ее останавливаться у меня, когда она приезжала к сыну в «Звездный городок». Это я считаю одним из моих грехов и упущений. Остался неприятный осадок, в чем виновата я.

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

В 1974 году мой старший сын Игорь работал в Радиокомитете. Там он столкнулся с композитором Германовым Сергеем Леонидовичем и посчитал целесообразным познакомить меня с ним, так как он был выходец из Ростова-на-Дону и начинал свое творчество там. Уже в это время ему было за 70 лет. Игорь по роду своей работы писал сообщения о людях творческих для «Программы радио и телевидения», предварительно посещая их и знакомясь с их творчеством. Так он однажды привез С.Л. ко мне. В 1974 году был авторский вечер-концерт в Доме композиторов – к 75-летию со дня его рождения. Программа вечера лежит в моем архиве и по сей день. Там фигурируют громкие имена народных артистов, заслуженных, лауреатов, артистов МХАТа, студентов ГИТИСа и т. д.

Учитывая возраст и большую интеллигентность С.Л. я стала бывать у него вечерами, а жил он в доме композиторов возле метро Алексеевская. У него было два сына с женами, с которыми С.Л. меня познакомил. Старший сын и его жена (певица) ужасно испугались, вообразив, что я подружилась с С.Л. из-за однокомнатной квартиры, которую хочу «оттяпать». Жена С.Л. недавно умерла. У С.Л. было много записок о своей жизни – он вроде меня описывал свою жизнь. Он писал и оперы, жил в Средней Азии. Много мне читал и рассказывал. Ходили с ним (правда, редко) в Дом композиторов на улице Неждановой или на улице Огарева. Ходить ему было трудно, но он все хотел мне показать. Была у них на даче под Клином (сейчас не помню, как называется местность). Я писала о творчестве С.Л. в «Московском комсомольце», в журнале «Советская музыка». Младший сын и его жена относились ко мне хорошо. Когда он уехал в Таганрог, где были его родственники, у нас завязалась огромная переписка (у меня лежит целый пакет его писем). Еще я писала о концерте С.Л. в Московской народной певческой школе при ЦДРИ в 1976 году.

Когда С.Л. заболел уже безнадежно, его положили в больницу на Яузе. Я сидела днями у него, брала с собой работу корректорскую по считке, а вечером звонила его сыновьям о том, как прошел день. Похоронили его на Немецком кладбище. Только помню, что недалеко от актрисы Тарасовой. Дети сделали маленькую мраморную досточку. Я не долго ходила туда. Осталась у меня магнитная пленка с произведениями Германова. Кстати, настоящая его фамилия Горбенко, но он, будучи влюбленным (как он рассказывал) в актрису Германову, взял ее фамилию. Бывает же такое.

(История такая. После Магадана я работал в еженедельнике «Говорит и показывает Москва». В отделе культуры. Так получилось, что я вместе с опытнейшим журналистом и моим старшим наставником Виктором Улановым специализировался на новинках в области советской эстрады – и в первую очередь песни. Наша работа действительно состояла в том, чтобы брать интервью у разных композиторов и поэтов-песенников, для чего приходилось ходить к ним в гости. Само собой, каждое посещение сопровождалось щедрыми угощениями с возлияниями. По одиночке ходить и пьянствовать нам было скучно, и мы решили ходить вдвоем, а гонорар делить пополам. Так было веселее и продуктивнее. Ходить приходилось практически каждый день. Стоит учесть, что никаких диктофонов и компьютеров в то время не было, приходилось запоминать рассказанное, а потом еще ехать согласовывать готовые интервью. Однажды мы оказались у композитора Германова. Он сам практически не пил из-за возраста, но нам выставил от души. В разговоре выяснилось, что он из Ростова-на-Дону. И вообще мужик был крайне обаятельный и симпатичный. Я дал понять Уланову, чтобы он меня поддержал, и говорю Германову – мол, есть в Москве одна одинокая женщина, симпатичная, музыкальная, поет прекрасно. И тоже ростовчанка. И мы с Улановым даже иногда ходим к ней в гости музицировать. Вот было бы идеально вас познакомить. Уланов прекрасно знал мою маму, понял ситуацию и тоже стал ее нахваливать. Нас, помню, понесло как следует. Германов зажегся и готов был идти в гости хоть сейчас. Я пришел домой, говорю маме, что нашел ей первоклассного жениха – великого композитора, и чтобы она через несколько дней накрывала стол – мы придем с женихом и Улановым. Но чтобы сохраняла интригу и не говорила, что я ее сын. Все прошло как по писанному, но когда у всех по-настоящему развязались языки (Витя Уланов был великолепный рассказчик и собеседник), мама все-таки проговорилась. Германов долго смеялся. Тем не менее у них с мамой возник роман. Ей нравилось с ним общаться. – И.Д.)

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

Мне 27 лет. Однажды в 1945 году, работая во Всесоюзном заочном финансово-экономическом институте Минздрава СССР, я поехала в командировку в Ростов-на-Дону инспектировать один из филиалов нашего института.

В одном со мной купе ехал в Сочи красавец – летчик Алексей Воронин. Ехал он долечиваться в Сочи в санаторий после фронтовых травм. Мы много с ним говорили – каждый о своем, читали стихи – свои и чужие, стоя всю ночь у открытого окна коридора. А затем под утро, лежа каждый на своей нижней полке, обменивались записочками – письмами на всяких клочках бумаги. Привлек меня в этом человеке с одной стороны романтизм (он читал мне очень неплохие свои стихотворения), а с другой героизм и мужество – и то, и другое сразу бросалось в глаза. Много «записочек» я уничтожила, но одно письмо – самое выразительное – я сохранила. Вот оно:

…Вы пишете, что изведали радость взлета и боль падения. Я не хочу знать о падении. Для меня Вы – только взлет. Я выдумал Вас сердечной и доброй. Даже если бы Вы были другая, какое мне дело? Вы правы – душа моя осталась незатронутой. Я доказал Вам это вчера. Вы вправе спросить, что же это и зачем. Увеличения числа? Удовлетворение самолюбия? Нет! Разве может художник пройти мимо красивой картины без права любоваться ею? Я забуду Вас как картину, взволновавшую меня до глубины души – но всего лишь на миг.

Милая моя умница! Мы ведь оба переживали одно и то же и, наверное, ужасно торопимся жить. Год, два, а может быть месяцы – и кольцо аромата жизни и любви замкнется навсегда. Вот почему мы часто ошибаемся в своем выборе. Можете быть спокойны, моя дорогая, Вы не ошиблись во мне – даже в моей, как вы сказали, «лжи». А разве можно назвать ложью то, во что человек сам искренне верит? Буду очень хорошо вспоминать нашу встречу и Вас – весеннюю и молодую. Боюсь и не хочу встречи в Москве: «мужа, портфеля и шубы» боюсь (это слова из стихотворения Алигер, которое я читала ему ночью у окна). Не хочу дать разрастись красивому облачку, ведь облака – это человеческие души. Вспоминайте меня, если сможете.

Ваш светлый Алексей Воронин

Алексей Воронин ленинградец, у него там погибла дочь. Он развелся с женой. Мечтает стать москвичом. Влюблен в балерину одного из московских театров.

Однажды я с Ильей и Володей Скоморовским сидели в ресторане в центре Москвы (не то в «Авроре», не то в «Савое» – не помню). Неожиданно распахнулась входная дверь и вошла небольшая компания (пять-шесть человек). Среди входивших я увидела Алексея Воронина. Наши глаза встретились. Он подошел к нашему столику, поцеловал мне руку и спросил: «Сбылись ли ваши мечты?» (Речь шла о театральной карьере, тему которой мы затронули в ночном разговоре у окна вагона). Я познакомила его с мужем и приятелем, перебросились несколькими фразами, я что-то «лепетала» от такой неожиданности, а он, откланявшись, примкнул к своей компании. На лицах моих спутников я прочла изумление и немую растерянность. Ведь Алексей Воронин был изумительно статен и красив: блондин с голубыми глазами, с фигурой атлета, Звезда Героя блестела на его темно-синем костюме. Я объяснила своим спутникам, что мне посчастливилось встретиться в поезде и сутки общаться с человеком, в котором было редкое сочетание мужества и романтизма.

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

В конце 50-х годов мой муж Илья работал в аппарате Совета экономической взаимопомощи. И его пригласили в Чехословацкое посольство на встречу по случаю открытия в Манеже выставки «Чешское стекло». Несмотря на то, что в это время мы уже почти разводились – во всяком случае жили в разных комнатах, он попросил меня пойти туда с ним, так как без жен было не принято ходить в такие места. Мы подъехали на нашей «Победе» во двор посольства, и нас повели сразу в стеклянную галерею, связывающую два корпуса. Был накрыт длинный низкий стол, стояло только вино – по-моему, вермут и миндаль (орешки). Из гостей было приблизительно 15 пар. Нас пригласили закусить и тут же каждому из мужей дали в руки коробочку с набором бижутерии со словами: «Подарите своим женам». У меня до сих пор этот гарнитур цел (а пишу я в 2002 году и мне 85 лет). Затем нас повели на выставку, описать которую не представляется возможным. Здесь было все: и серьги, и браслеты, и колье, и броши, и посуда, и сумочки. А в стене были две витрины: «Космос» и «Подводное царство» из стекла. Красотища необыкновенная и ошеломляющая – два больших зала. Приставили почему-то ко мне гида, который давал всему объяснение на чистом русском языке. На мне было голубое платье из крепа (я всегда покупала креп), сшитое у хорошей портнихи, услугами которой в то время я пользовалась. А вот туфель хороших у меня не было – какие-то старые на низком каблуке. Я не знала, куда деваться, но все обошлось, так как гид – высокий, интересный все равно смотрел только на меня. Чехов было немного – человек семь-восемь, все высокие и все хорошо говорящие по-русски.

После длительного осмотра нас повели в зал с огромным хорошо накрытым столом, вокруг которого тоже «в стоячку» («а-ля фуршет») мы должны были кушать. Конечно, гид сразу организовал еду, и около нас ели стоя еще два чеха. Кругом вдоль стен стояли диваны и кресла в парусиновых чехлах. Я решила, что мне тоже что-то надо говорить и даже рассказала два коротких анекдота. Один помню. Француженку спросили: «Хотели бы вы полететь в космос?» Она ответила: «С мосье Гагариным – разумеется!» Словом, не помню, что мы ели, но мне стоять надоело, я немного выпила вина и решила сказать: «А долго ли мы так будем стоять?» Гид засуетился и ответил «А мы сейчас это устроим». Мы вышли в соседнюю комнату, где он с товарищами поставил стул пустой, на него сладкую горчицу и много горячих «шпикачек» с вилками. А вокруг этого стула тоже на простых стульях уселись буквально все чехи. Около меня сидел какой-то «советник», как мне его представили, который без умолку пытался развлекать меня и все говорил, что они будут ждать меня в Чехословакии: «Злата Прага, Злата Прага» звучало все время.

И тут мой гид приносит мне еще один гарнитур с огромными клипсами цвета морской волны и бусами в пять оборотов вокруг шеи со словами: «А это за приятно проведенный вечер». Мало этого – он принес шикарно изданную, на хорошей бумаге книгу с видами Чехословакии (к сожалению, она у меня дома пропала – кто-то украл).

(Понятно – кто. Мы с приятелями периодически очищали книжные шкафы от ненужной и залежавшейся макулатуры, которую несли в букинистический. Веселая жизнь требовала жертв. – И.Д.)

Все остальные женщины-гости сидели в том зале, где накрыт был стол – только где-то в уголочке за небольшим круглым столиком. Вдруг подходит ко мне сзади Илья и целует в макушку. Что это означает? Или «это – мое!» или полное удовольствие от увиденного.

Пришло время расходиться. Все проводили меня (теперь уже нас) к машине. Стали прощаться – и мне пришлось высунуть руку из окна машины, которую все подряд целовали.  Все как в лучших голливудских фильмах!!!

Когда мы приехали домой, все подарки высыпали на стол, и дети (Игорь и Андрей) долго рассматривали их, а мы разошлись с Ильей по разным комнатам. И все пошло по-старому.

(Там было не две коробки с бижутерией, о которых пишет мама, а как минимум пятнадцать – причем в каждой лежало по роскошному гарнитуру. В то время такие вещи казались чудом. Мои друзья приходили смотреть сокровища как в музей. – И.Д.)

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

К слову сказать, Илья занял большую комнату в 24 метра и спал там, и работал один. Видите ли, ему надо ходить, когда он думает. А маленькую 14 кв.м. занимали мы втроем: я, Игорь и Андрей. И вот однажды пришла ко мне одна моя ученица – Лисицина (имя не помню) и говорит: «Что это за безобразие!» Сняла с петель дверь и все передвинула: в маленькую комнату поставили письменный стол Ильи, его диван, шкаф и т. д. Пришел Илья, молча прошел в маленькую комнату, и этот вопрос больше не обсуждался. Да и вообще к этому времени мы ничего уже «не обсуждали».

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

Андрей болел лет десять. Лечили его всеми существующими способами. Лежал он во многих больницах – конечно, и в Онкологическом центре, уже после смерти Блохина. Я устроила его туда к Трапезникову, который стал директором после Блохина. Он когда-то работал в «Медицинском реферативном журнале». Где Андрей только не лежал и как он только не лечился – традиционными и нетрадиционными методами, но умер в 2002 году от рака легкого.

Подробно писать нет сил.

Похоронили его на Троекуровском – престижном, но мафиозном кладбище. Купили землю я и Игорь пополам. Там и мне уготовано лежать. Очень много, конечно, сделано Людой – женой Андрея. Она чудесная женщина, все делала по максимуму. Сейчас она написала диссертацию и осенью будет защищаться. Умница!

Илья умер от обширного инфаркта 27 августа 2002 года.

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

18 января 1998 года мне исполнилось 80 лет. Кроме самых близких были и мои три девочки из 34-й школы на Плющихе, которых я учила с 5-го по 7-й класс, а потом «предала» и ушла работать в Институт. Много фотографий сделали они в этот день, много сказали, много написали. Например, такие слова:

Дорогая наша Ада Сергеевна!

Вот мы и опять вместе. Однажды, 45 лет тому назад, Вы пришли к нам в школу на Плющихе и стали для нас единственной любимой учительницей. Много учителей у нас было по жизни и в школе, и в институте, но никто не оставлял такой неизгладимый след. Мы пронесли эту любовь через всю жизнь. Это чувство нельзя сравнить с любовью к матери, мужу, детям и внукам. Это совершенно особая любовь. Еще не родился поэт, который бы воспел такое чувство. Жизненные обстоятельства разделили нас, но Ваш прекрасный образ всегда притягивал, как магнит. Хотелось Вас видеть, слышать, получать от Вас советы, делиться своими радостями, сомнениями, горестями. Только Вы могли, как талисман, умножить радость, облегчить горе. Проходят годы, у каждой из нас семья, дети, внуки. А мы опять вместе. Мы желаем Вам доброго здоровья, душевного спокойствия, благополучия и любви родных и близких.

Всегда любящие Вас

Лариса, Ирина, Тамара

1998 год

В последующие годы девочки бывали у меня, но все реже и реже. Сейчас, когда я пишу эти строки, мне 85 лет. Силы уходят. Болячки наступают.

Но вот не так давно – 3 января 2001 года одна из «девочек» – теперь уже Бесфамильная Лариса Витальевна, ставшая кандидатом наук, заведующей кафедрой управления страховым делом и социальным страхованием Государственного университета управления, доцентом, членом Экспертного совета по страховой деятельности при Государственной Думе РФ подарила мне свою книгу «Экономическая эффективность средств измерений при контроле качества товаров народного потребления» и написала: Любимой моей учительнице Аде Сергеевне. Спасибо за Ваше учение и веру в нас! Я без Вас не была бы ученой и нужной для нашей страны. Я всю жизнь вас помню и люблю! Ваша Лариса Казанок, теперь Бесфамильная.

У меня вообще много книг с дарственными надписями.

«Тропы отцов» Георгия Махоркина (еще мой соученик по школе). 1959 год, Москва.

«Соль службы» Петра Грищенко – знаменитого подводника Северного военно-морского флота. Макет его подводной лодки «Л-3» стоит на Поклонной горе. Его жена Михеева Людмила Николаевна работала у меня корректором, а сама в это время написала докторскую диссертацию «Поэзия героического Ленинграда», организовала у себя дома музей Петра Денисовича и добилась, чтобы ему, как и Маринеско, присвоили звание Героя Советского Союза. Все эти газетные вырезки у меня есть. Сама Людмила Николаевна стала членом Союза писателей, присвоили ей звание академика Академии педагогических наук, ведет двенадцать аспирантов, преподает в Заочном педагогическом институте. О ней у меня большой материал есть. На стене висит ее подарок – из соломки парусная лодка на темном фоне и книги.

Фридман Э. «Самые мудрые обезьяны». Аде Сергеевне от благодарного автора. 1968 год, Москва.

Абалкин Н.А. «Мастера сцены – Герои Социалистического Труда». Новорожденной Аде Сергеевне с добрейшими пожеланиями и давнишними симпатиями. 1980 год, Москва. И еще четыре его книги о театрах.

(Абалкин был нашим соседом по этажу. Двери наших квартир располагались вплотную друг к другу. У нас 13-я, у него 14-я. – И.Д.)

Голинков Д.Л. «Крушение антисоветского подполья в СССР (1917-1922)». Издано в 1975 году. Он был следователем по особо важным делам. Книга очень толстая (700 страниц). Надпись: Анаиде Сергеевне Ягубянц – приятной и умной собеседнице в дни пребывания в пансионате в Петрово-Дальнем в 1975 году.

И еще множество «опусов» по научным вопросам сотрудников во времена моей работы во ВНИИМИ МЗ СССР. Соколенко Г.С., Багдасарьяна С.М., Хвостова Н.Н. и других. Есть еще труд С.И. Эскина – математика, физика, нашего родственника – мужа моей подруги Берты Вальдман. Все уже умерли. Книжка называется «Рекомендации по изучению физики программированным способом». 1976 год. Надпись, сделанная его женой: Дорогому другу Аде в память об авторе.

Есть у меня ноты сочинений композитора Сергея Леонидовича Германова, изданные в 1975-1976 годах с дарственными надписями: Моему милому другу Аде Сергеевне Ягубянц от автора. Милой Аде Сергеевне Ягубянц в знак искренней признательности и дружбы от автора.

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

Кроме того, что в 1989 году мы с Натальей Ивановной были в Дубулты (Латвия), о чем я пишу в этой тетради ранее, я еще в 1956 году была на Рижском взморье в Дзинтари с двумя сыновьями: Андреем (один год) и Игорем (9 лет), а также с домработницей Таней. Там были дачи от газеты «Правда», где по-прежнему в это время работал мой муж Илья.

Мы жили в чудесном, хорошо оборудованном деревянном доме, который запечатлен на одной из фотографий, которые я привезла. Приезжала ко мне туда сестра Тамара (моя Труся). Напротив нашей дачи (очень близко от моря) жила семья из Риги на своей частной даче (Буль фамилия главы семьи, жену не помню как звали, дочь Ира – окончила только что школу). Хозяин этой дачи очень хотел, чтобы его дочь Ира поступила в институт в Москве, и рассчитывал, что я ее в Москве буду опекать. Будучи хорошим фотографом, он сделал более пятидесяти снимков меня и моей семьи за все время пребывания в Дзинтари. Снимки очень качественные и выразительные, все они наклеены в альбом. Совсем забыла (так как пишу это в 2002 году), что в Дзинтари я была и в 1953 году на этой же даче.

Что касается дочери Буля, она бывала у меня в Москве часто, и, конечно же, мой Илья «положил на нее глаз», а когда она ездила на каникулы в Ригу, они даже переписывались. Буль перехватил одно из писем Ильи и написал мне письмо, что я плохо смотрю за его дочкой. Конец истории не помню, но какой-то «скандал» был. Кажется, ей пришлось делать аборт.

Конец Тетради №4 и всех маминых записей

Scan

Мне опасно комментировать написанное мамой в пожилом возрасте, уже после ее дневника, поскольку если начать, то получатся длинные и вряд ли кому-то интересные мемуары. Скажу только, что в последних записях есть неточности, связанные с маминой памятью. В Дзинтари мы отдыхали больше чем два раза. Когда папа работал в «Правде» (в отделе стран народной демократии), мы пользовались тремя дачами – на станции Правда, в Дзинтари и в Серебряном бору. Подчас за одно лето мы успевали пожить и там, и там. К сожалению, мама особо не вникала, чем папа занимается по жизни. На самом деле отец работал в нескольких местах одновременно, посвятив себя строительству мировой системы социализма. Он постоянно разъезжал по социалистическим странам (по линии ЦК КПСС, СЭВа или «Правды»), подолгу задерживался в Женеве, откуда привозил совершенно диковинные игрушки. Я к тому, что жуткие, многодневные скандалы между родителями нисколько не отражались на нашей с Андреем жизни. У нас было по-настоящему счастливое и благополучное детство и юность. Мы никогда ни в чем себе не отказывали. Были прикреплены к Кремлевке, получали совминовский паек, за которым я ездил в Дом на набережной, пользовались специальной книжной экспедицией на Беговой (кто в курсе, тот знает, что это такое), присутствовали на всех важнейших культурных мероприятиях. У нас был магнитофон со всеми новейшими и моднейшими записями тех лет. К тому же папа из каждой поездки привозил пластинки. Помню, как он привез полное собрание Лещенко (Columbia) – целый чемодан.

Важную роль в моем становлении сыграли застолья отца с ведущими международниками тех лет – его коллегами, которые постоянно заходили к нам в гости – благо редакция была через дорогу. То, о чем они говорили в узком кругу, основательно вправляло мне мозги и учило мыслить. Помню, как сидела у нас в гостях в компании Ольга Чечеткина (посмотрите кто такая в поисковиках). Все уже были основательно навеселе. И Ольга Ивановна говорит: «Давайте выпьем за то, что когда коммунизм победит во всем мире, мы оставим капитализм только в Париже». Дело было сразу после выхода легендарной Программы КПСС, в работе над которой отец непосредственно участвовал. Ее спрашивают – мол, зачем? А она на голубом глазу объяснила: «Чтобы было куда ездить в отпуск». Свободно жили, весело, творчески.

Еще отец постоянно возил целые делегации своих коллег из социалистических стран по разным достопримечательностям типа Ясной поляны или Лавры – и всегда брал с собой меня. Мы с ним посещали все премьеры или презентации (хотя такого слова тогда не знали). Например, он взял меня на открытие ресторана «Пекин», что произвело на меня неизгладимое впечатление (в смысле кухни и палочек вместо вилок).

Но самым любимым занятием отца была научная работа. Он постоянно писал – книги, статьи. Был членом редколлегий ведущих научных журналов. В каталоге Ленинки я нашел список из тридцати книг под его авторством, а уж сколько трудов и сборников написано в соавторстве и «под редакцией» – вообще невозможно сосчитать (не говоря уже о сотнях статей и корреспонденций в газетах). Главным своим достижением он считал книгу «Мировая система социализма и закономерности ее развития». Она вышла в 1961 году и выдержала больше 15-ти переизданий. Когда мы с папой оказывались в центре Москвы, он всякий раз заходил в магазин «Экономическая книга», который располагался в проезде Художественного театра (ныне Камергерский переулок). Он приобретал книги своих коллег, а иногда ему приходилось подкупать свои издания. И всякий раз вокруг него собирались оказавшиеся в магазине люди. Они просили его подписать им книги. Я был ужасно за него горд. Когда мы выходили на улицу, отец смущенно, но с явным удовольствием говорил мне: «Что поделаешь – популярность».

Ошибка мамы в том, что она долго не хотела дать папе или полную свободу, или развод, жутко его ревновала, выслеживала, ездила за ним на такси, после чего врывалась в ресторан, где он сидел в компании друзей и девушек и устраивала там громкие публичные скандалы, позоря его перед солидными людьми, с которыми он обсуждал важные дела.

Конечно, я ловко пользовался тем, что часто оказывался вне зоны внимания как папы (он много, фантастически много работал), так и мамы (которая пребывала в стрессовом состоянии), и был предоставлен самому себе. Зато я рано понял, что такое свобода.

К счастью, все мамины страдания закончились, как только она наконец согласилась на развод. Случилось историческое событие, если не ошибаюсь, году в 1957-м. Мама сразу завела себе одновременно несколько ухажеров (умных и приятных, которые к тому же старались заслужить мои симпатии). Наладились и их отношения с папой. Родители, уже живя отдельно, ходили друг к другу в гости на дни рождения, постоянно перезванивались – благо я идеально исполнял роль катера связи, постоянно перемещаясь между ними. Помню, как мама однажды пригласила к нам на вечеринку несколько самых зажигательных девушек со своей работы и позвала отца с друзьями. Хотела показать, что она больше не имеет к нему никаких претензий. Излишне говорить, что вечер удался на славу.

Стоит особо подчеркнуть, что мама была потрясающе интересной женщиной. Красавицей и большой умницей. К тому же невероятно артистичной и остроумной. Я, как и все наши родственники и знакомые, ею восхищался, гордился, и она мне часто снится. Всегда по-доброму и с ее очаровательной улыбкой. Конечно, она слишком любила отца и не могла избавиться от патологической привязанности к нему. А отец больше всего на свете любил свободу. Она была для него воздухом, которым он дышал. Конечно, жаль, что он помешал маме стать профессиональной певицей, потому что пела она божественно – причем даже в 85 лет. У нее было два необыкновенных таланта – дар педагога и пение. Поскольку меня не с кем было оставить, она часто брала меня на свои уроки. Каждый она превращала в просветительский спектакль. Ученики слушали ее раскрыв рты и были от нее без ума.

Моя жизнь с мамой была веселой, потому что она с юности привыкла жить весело. Она часто устраивала музыкальные вечера (а уж о наших знаменитых новогодних карнавалах ходили легенды). В доме всегда было много гостей – в том числе ростовской родни. Рыбец и раки из Дона были нашим повседневным лакомством. А главное – из наших знакомых и родственников сложился великолепный джазовый ансамбль. Наш ближайший друг врач Валентин Петрович Хомутов когда-то играл в джазе, был настоящим виртоузом-клавишником – причем американской школы. Во время игры он вытворял фантастические номера. Играл, повернувшись к клавиатуре спиной или сидя на ней. Его брат Анатолий Петрович был скрипач из ансамбля Александрова. Мой двоюродный брат Юра играл на виолончели и контрабасе. Мама пела. Причем все гости были прекрасно посвящены во все современные музыкальные тонкости. Что у нас творилось – можно себе представить. Сплошные буги-вуги рок-н-ролл на высочайшем уровне. И весь этот праздник не кончался, несмотря на скандалы с отцом и развод.

Мама делала последние записи, когда практически все ее друзья и родственники ушли из жизни. Отсюда и ее грустное настроение. Но так было не всегда, поэтому я сознательно акцентирую внимание на развлекательной стороне нашей жизни – чтобы не сложилось впечатление, что мама только и делала, что страдала от измен отца, как может показаться из ее дневника. Кроме веселья была еще и большая культурная программа, которая началась в раннем детстве на Плющихе, где у соседки Галины Ивановны Мойвалдовой были многие издания Пашуканиса – в том числе стихи Северянина, которые она мне читала. Отец, до того, как с головой погрузиться в работу, успел перечитать всю русскоязычную и переводную классику. Я поражался его эрудиции. Он собирал труды по пушкинистике и русской философии серебряного века, любил Чехова и Блока – и заставлял меня, праздного балбеса, прочитывать целые собрания сочинений, которые стояли у нас в книжных шкафах, едко высмеивая меня за незнание элементарных вещей. За что я ему, конечно, безмерно благодарен.

Отец какое-то время пожил с нами на Правде, а потом купил себе небольшую кооперативную квартиру на улице Телевидения – в модном доме. Я часто у него бывал и зависал там на несколько дней. Иногда развлекал отца встречами с интересными людьми вроде Мамлеева, Губанова или Талочкина с художниками. Папа был необыкновенно гостеприимным и хлебосольным человеком – и обожал застолья в компаниях интеллектуалов и творческих личностей.

Позже папа купил квартиру побольше на улице Черняховского. Там у него был отдельный кабинет, который сохранился до сих пор. Вдова папы Нина бережно хранит все в неприкосновенности – и большую библиотеку, и картины наших друзей-авангардистов на стенах. К слову, в этом же доме сейчас живет сын Саши Дугина Артур.

Хотел написать пару слов, а получилось гораздо больше. Главное, что всем хорошим во мне я обязан своим родителям, которые меня любили, старались сделать мою жизнь обеспеченной, насытить меня духовной пищей, а я, понятное дело, отвечал им взаимностью. А это реально главное.

Печально только, что жизнь слишком скоротечна, а безжалостная смерть неизбежно и неумолимо разлучает нас с самым дорогим, что у нас есть. Но так уж устроен мир. Юпитер, как считают астрологи, дарит, а Сатурн отнимает. А наше дело – размышлять, рассуждать, реагировать и благодарить Господа за предоставленную возможность оставаться самими собой.

30 декабря 2020 года

Маме 60