На твое письмо, написанное в посленовогоднюю ночь, отвечаю написанным в рождественскую. Все-таки, масенька, Русь есть земля Иванов Сусаниных, а Минин-Пожарские только то исключение, которое подтверждает. Страна созерцателей, сядем срать, а вокруг, ебена мать, природа. Красотища, перли-нерли, гриб-боровик иногда такой увидишь – собственную голову снять хочется! Вот жопу и забудешь подтереть от чистоты души. Зато Пушкина чувствуем так, что как будто поэт великий в своей душе похоронен. В переулочке ночном русскую душу встретишь – и радость предательская так и прет по всему телу. Отпустит тебя душа эта не израненного и полуодетого, так ты жизни порадуешься почище Рафаэлей всяких. В дом войдешь какой похуже – духом русским так и прет от носков синтетических. Ну ладно, это «русским духом пахнет» свою историю имеет, еще татары немытые в тихую грусть от него погружались. А братство наше русское – не друзей любим-ценим, а поминочки роскошные по ним (друзьям т.е.) покойным. Память чтоб отметить, поплакать, тихим нежным словом покойничка поласкать. И все от щедрот души. Бескорыстием на весь мир известны-знамениты, только вот долги свои (денежные) платить не любим, не умеем, стесняемся. Чуть что – душа нараспашку, а еще у Даля сказано: «Пусть амбар всегда раскрыт стоит».

А житуха наша российская – это как вроде езда в потемках на быстрой тройке (какой же русский и т.п.) «Лева держи, лева, зараза, куда прешь, права, права, но, родные, коням, барин, тяжело, пошел, леший, права, легче, легче, зацепишь, стой, тпру, но, пошел, валяй и т.п.» Бог вывезет. У ней особенная стать!

А в остальном, прекрасный маркиз Дудинский, все хорошо, все хорошо, если не считать того, что дальше «Некуда», «На ножах».

Ах, привези меня, Ванька, туда, где ночь, улица, фонарь, аптека, так я аптеку жидовскую сокрушу, а о фонаре и говорить нечего – жида на нем возвеличу, улицу напополам случайным прохожим перегорожу и не ночь тогда будет вовсе, а царствие небесное.

Ну да Бог с ней, с грустью-тоской моей, не для письма это, приедешь – уж наговоримся. Ничего, миленький, потерпи немного, и Бог даст не то что б немного, а совсем капельку, мы ужо тебе у Домодедова Триумфальные воротики воздвигнем, по самому последнему слову техники передвинем с Кутузовского проспекта под рук. А.Калугина, взломщика-интеллигента 1-й категории. Да, твое поздравление очаровательное получил, очень благодарен. Сегодня, 6-го января в Москве идет дождь, причем сильный, на манер Леонида Жаботинского. Может, потому смурь на душу пала?

Был на именинах у Достоевского (не помню, писал ли тебе об этом). Сексвоспитанием его занялась наша очаровательная Лорик. Справляли у Гейдара на абсолютно советском Гайдаровском уровне. Новый год я встречал в Чертаново и очень недоволен этой встречей.

Целую, обнимаю. Жду 1) писем, 2) тебя.

Твой Михайло

P.S. Грозное небо нынче. Как бы грозой-молнией и меня не задело. Молитесь обо мне, сеньор!

«Простор» №11, 1972, стр. 28

Здравствуй маленький, кровиночка Игорек!

Получив твое письмо и прочитав его, прежде всего обрадовался, что в твои отношения с Гречкой внесена определенная ясность. Слава Богу! Теперь пару слов о том, как прошел день 1-го марта. 28 февраля Скуратовский, Талочкин и я сидели на Щемиловском и пили водку промеж тостами за тебя. Отбили телеграмму. 1 числа ВДЗД – вэдэзадэ – Всемирный День Защиты Дудинского праздновался у некой художницы Тани Киселевой, бывшей жены Прозоровского. Были: хозяйка, Скуратовский, Посад, Бондарев Витя и, конечно, Батшев, какие-то бабы, много посторонних, среди коих гости из Французской Советской Социалистической Республики (Диди, Мишель и пр. и пр.). Б.Н.Козлова не было по трем причинам. Во-первых, он сошел с ума. Во-вторых, он опять сошел с ума. В-третьих, он еще и ебнулся. Отмечали твой, Игоречек, праздник до 3 числа, а 4-го утром переехали к Скуратовскому – там был день рождения (воистину не хочешь пить, а запьешь). Там Айги вызвал меня на кухню и, сказав о том, что я хороший поэт, стал мне чтой-то петь на чувашско-малазийском наречии. Потом мы пошли в большую комнату, где пьяный Посад, выключив звук у телевизора, но оставив изображение, аккомпанировал гитарой и голосом фигуристам. Как вдруг раздался стук в дверь (звонок испортился) и ответный стук рядом со мной (это Батшев упал на кушетку отдохнуть, но промазал). Маленькое шубуршание у раскрытой двери и – чу – Ю.В.М. с Машенькой-Фаридочкой, Лорик и пр. Через 3-4 фразы я охуел. Игорь! Мамло-Пузан фиксирует малейшие движения своего тела, любой вздох-передох. Ну прямо каменный гость, Николай Островский, сошел с пьедестала пивка попить с друзьями-почитателями. Ах, как гордо и красиво вращается его гениальная голова на ожиревшей от бренности шее. Водочку пил (правда, немного), держа ее в руке, оттопырив пальчик, точно Борис Николаевич.  Я теперь не удивлюсь, если он поститься будет – таким праведным оком на меня пялился. Ну, естественно, помянули тебя, выпили за тебя. Я давно близко не видел Мамлея, давно не болтал с ним. А теперь, поболтавши, могу сказать тебе о нем словами всех советских киноклассиков – сдал старик! Ох, как сдал!! Я понял – не охуел, не постарел – а именно СДАЛ. Сидит, блядина, глазками морг-морг, как синичка на веточке, солнышко посветит и хорошо, вся прелесть земли, ох, как приятно. Сейчас Мамлея надо сфотографировать да на первую страницу «Огонька» в полном цвете и во весь рост с надписью «Герой Шизофренического Труда». Всю нашу беседу можно разделить на 3 главки.

1. Будет хуже или лучше? Ответ Мамлея – много-много лучше, разве ты не видишь? Хорош аргумент, а?

2. Может, нам уехать на Запад? Ответ – тебе хорошо (мне то есть), тебе хоть завтра, а мне? Нет, надо естественно собираться, мол, там, где живешь и т.п. Одним словом, Бог не выдаст, свинья не съест.

3. А как «Торпедо» в этом году – станет чемпионом?

От комментариев воздерживаюсь.

На следующее утро, 5 марта, в день 20-летия смерти И.В.Сталина, пил пиво с Прохоровым на Богдана Хмельницкого. Прохоров осыпал меня набором чукотских книг и прочих разных документов, рассказывал (очень сострадательно) о твоем житье-бытье и пр. Насколько я понял, он прекрасно к тебе относится. Потом купили, значит, водки и поехали к Б.Н.Козлову или, как я его теперь называю, к Наикозлейшему. Наикозлейший был в грезах и обидах, в основном на меня. Я его, мол, забыл, не приезжаю и пр. , а Лен приезжает и даже недавно читал ему (Козлову) пьесу собственного изготовления. И пошел, и пошел. Прохоров не выдержал и убежал, а я не выдержал и уснул. Снился мне сад в подвенечном уборе, а проснулся – тьфу, опять наикозлейший.

Насчет моих стихов, Игоречек, миленький. Даю слово, что в течение месяца вышлю и старые, и новые обязательно. Что-то сейчас со мной происходит, хорошее или плохое, черт знает, но это наверняка отразится на творчестве. В общем, очевидно, я начал работать. Только б не сбили Козловы и прочие. Алик и Ленечка, по-моему, понимают это и всячески стараются помочь. Честь и хвала им за это! В общем, что-то, Игорь, во мне сформировалось, уже давит, жмет, и места нет внутри. Скоро, я думаю, я уверен – попрет. Только б раньше времени не прорвало. Я не хочу тебе говорить, но это будет прекрасно, очень тонко должно получиться. Как-то прошлое и настоящее собрались в одной точке, сфокусировались Боль, печаль необычайно нежная, большая, прекрасная. Всех, кого я любил, одна на одну наложились. А любил я, Игорек, четверых. Может, был влюблен, но именно этих 4-х вспоминаю. Это уже будет не на грани, а над гранью банальности. Это будут светлые, печальные стихи. Я еще написал (ну это ради хохмы) 2 идиотских рассказа, про то, как Кутузов в карты проиграл глаз, и про декабристов. Тане Бек не дозвонился, звонил раз 6-7, один раз женский голос мне ответил, что она на работе. Пускай она мне позвонит и покажет твои письма. У мамы 290-49-93 я бываю в основном по средам. А так живу у одной художницы и пиво там пью, и стихи пишу. Целую. Пиши.

Твой поклонник и почитатель М.Каплан

P.S. Взгляни, что в советское время делали на Лысой горе!

Москва 11.2.73

Игоречек, здравствуй!

Не пишу ничего, в том числе и писем уже целый месяц и даже более того. Пребываю в маразме, болезнях, делах и неприятностях. Покажи мне того человека, который говорит, что этот год счастливый. Я ему оторву яйца и посмотрю, не переменит ли он после этого свое мнение. Вероятно, все-таки всякие там тигриные и прочие, приносящие желтой расе сплошные счастья и удовольствия годы для белого русского человека как раз и не годятся. А вот прошлый несчастный год какого-то там жуткого дракона был очень даже ничего, ежели приглядеться.

Да, чтобы не забыть. Книгу твою о песнопениях я получил, за что признательнейшим образом благодарен и обязан премного. А не отписал я незамедлительно по получении токмо потому, как пришедший в тот же день Димыч Плавинский незамедлительно ее у меня схавал, о чем я даже несколько сожалею, потому как все там было по крюкам изображено. А нам бы вероятно очень было бы полезно научиться по крюкам не только петь, но и всеми прочими видами деятельности исключительно по крюкам заниматься.

Вот я тут 10 дней с гриппом провалялся t +40 С. Хорошо так было. Лежишь себе и даже к телефону не подходишь, а он себе заливается, звенит, а ты лежишь такой полностью безответственный, и только когда у тебя один бок заболит, то на другой поворачиваешься, а как другой, то на третий, потом на четвертый, пятый, шестой, седьмой и так до бесконечности, ну а потом можно все снова повторить. А самое главное, что у тебя полное сознание того, что ты никому ничего не должен. И спать можешь, когда тебе захочется, а совсем не тогда, когда этого кто еще захочет. А вот вчера, когда я начал слегка в себя приходить после болезни, то мне показалось, что в своей комнате я год целый наверное не был. И где был – неизвестно. И где чего лежит, совершенно не помню. И слов множество всяческих, названий и терминов мне вовсе неизвестными сделались. И так мне хорошо сделалось! Ну, думаю, теперь я с каждым днем слов буду все меньше и меньше помнить. И однажды утром проснусь – и ни одного слова не знаю. Процесс этот между прочим до сих пор продолжается, и я полон великих надежд. Тревожит меня несколько только то, что слов в мире очень много, и чтобы все их забыть, требуется продолжительное время.

А вчера был день рождения у Марины Кистяковской. И Юрий Витальевич там в коридорчике перед зеркалом парил и фосфоресцировал зеленым цветом. А документы у них на выезд не принимаются на том основании, что предки их репрессированы были. Я у Кистяковского правда не был и Юрочку не видел, но понял, что все разговоры об его отъезде просто злонамеренные слухи злобных злопыхателей и зловредных злопамятных злодеев. А вот зато Андрей Кудрявцев отметил свое вступление на поприще дел портняжных уже совершенно странной и нелепой акцией переламывания собственной правой ноги. Теперь он весь какой-то загипсованный и укостылянный. А еще звонил Мишечка Капланчик и сообщил, что Козлов Боря уже приглашение получил и скоро-скоро сделает ручкой дяде, тете и всем нам прочим. Документики уже в ОВИР собирает. Впрочем, вернее всего это очередной московский слух. Сейчас многие о самих себе всяческие гнуснейшие слушонки распространяют, чтобы в людях интерес к самим себе возбудить нездоровый и таким способом себя разрекламировать хоть как-нибудь, потому как ежели ты там художник какой или литератор к примеру, то от тебя ведь не всяких произведений ждут, потому как великие произведения вещь тошнотворно-занудная и никому не нужная и кроме того все кругом уже привыкли к ним: куда ни плюнь, все в какое-нибудь гениальное произведение непременно попадешь или в кого из великих или самых великих. Поэтому от великого человека чего ждут – гнусности какой-нибудь превеликой или гадости какой-нибудь, чтобы сплетню пустить можно было бы, а то о великом произведении какую же сплетню пустишь.

Ну ладно, старик, я заканчиваю.

Шли мне как можно больше книжек о певческом искусстве и особенно о крюковом.

И еще напиши мне о своей новой специальности. Какие у тебя там котлы и чем ты пользуешься – «Заветами Ильича» или «Понедельником»?

Ну, целую!

Пиши.

Лёня.

Вот Юрий Витальевич тебе привет передает.