Можно ли достичь физического бессмертия, если все делать «правильно», в соответствии с законами науки и метафизики? То есть выбрать оптимальное сочетание «духовного» и «материального»? Допустим, правильно мыслить, молиться, питаться, ухаживать за собой, вовремя заменять износившиеся органы? Конечно, ничего невозможного нет. Только необходимо и большое желание, и много денег. Но если их вообще нет, то я, например, уверен, что даже с помощью одного только искусства и творчества (причем любого) можно стать бессмертным в буквальном, а не переносном смысле. Достаточно всего лишь создавать «правильные», то есть по-настоящему гениальные (или актуальные в метафизическом плане, что одно и то же) произведения. «Гении» умирают только потому, что они на самом деле никакие не гении. В их произведениях что-то оказалось не так. Они не сумели вписаться в некий космический контекст, не подключились к каким-то энергетическим потокам или что-то вроде того. А ведь задача гения (на то он и гений) – угадать  движение и направление таких космических  потоков и расшифровать тайну космического контекста. Тогда высшие силы будут терпеть твое пребывание на земле, пока ты будешь им полезен. В противном случае они быстро прекратят тебя опекать, поскольку ты перестал быть гением. Так что наследие человека, которому высшие силы позволили умереть, в любом случае нельзя считать гениальным.

В свое время я отдал немалую дань солипсизму. Считал себя убежденным его сторонником, проштудировал его классиков, причем не без влияния Юрия Витальевича Мамлеева, который когда-то давно даже провозгласил себя ни больше, ни меньше как «отцом современного русского солипсизма». Потом у меня появились другие интересы, солипсизм как-то забылся, но тем не менее постоянно присутствовал у меня в подсознании. И вот на днях я понял, что солипсизм сегодня актуален, быть может, как никогда.

Приведу пример. У меня есть друг и коллега известный журналист Коля Троицкий. Буквально месяц назад он, как и я, сидел без работы и денег и, естественно, когда мы с ним встречались и выпивали, то он поливал ситуацию в современной России, власть, политику, экономику и т.д., считая положение вещей безнадежно и беспросветно бесперспективным (как, собственно, и я, просто сейчас не обо мне речь). Но недавно он устроился в солидную газету, получил первую большую зарплату и сразу же написал статью, в которой утверждал, что ситуация в России «устаканивается» – мол, налицо позитивные перемены и перспективы и вообще если все так пойдет и дальше, то скоро вообще жить станет лучше, жить станет веселей.

И я подумал, не объявить ли солипсизм чем-то вроде основы для национальной идеи? А что? Тут есть огромные идеологические перспективы.

Трагедия сегодняшней России (если еще есть такая субстанция) в том, что у нее полностью отсутствует вертикаль, то есть стержень, на который можно что-то нанизать (в смысле идей). И полностью отсутствует горизонталь, то есть контекст, в который что-то можно вписать (тоже, разумеется, в смысле идей). Поэтому перед теми, кто делает Другую Россию (если таковые вообще есть в наличии), стоит задача полностью, с нуля создать и вертикаль, и горизонталь.

Только что вернулся из ресторана ЦДЛ со встречи с Толей Гладилиным, с которым в свое время не раз пересекался в Париже, и примкнувшим к нему Васей Аксеновым. Выражаю невыразимую благодарность Ирине Ш., Гарику О. и Артему Б. и анонимному адвокату с внешностью Мики Рурка за отличную организацию распития спиртных напитков (оставшихся после банкета) на свежем воздухе в условиях запредельных штрафов и повышенной бдительности проклятых ментов. Шел тихий снег. Над нами возвышалась сталинская высотка и со всех сторон нас скрывали хвойные лапы предновогодних бериевских елей. Литературный критик Игорь М. весь вечер пытался доказать, что шестидесятники только и думали о том, чтобы спасти Россию. Я ему возражал, что в то время Россию не надо было спасать. Она сама кого хочешь в своем величии могла спасти. Поэтому от пресыщенности и появились стиляги – в том числе и литературные в лице Гладилина (кстати, первого среди равных!) И в результате никто(!) из шестидесятников так ни разу в своих текстах даже близко не задался вопросом о судьбе России. Такое просто не пришло никому в голову. Если в империи все в порядке, то какого хуя задаваться вопросом о ее будущем? Дальше, после шестидесятых, началась совсем другая эпоха и соответственно другие заботы. Впрочем, кто загадки любит, тот их и услышит. Кто их отгадает, тот нам и напишет. А пока отправляюсь баиньки.

Оказавшись в нищете, с грустью вспомнил, как в шестидесятые годы мы всей московской богемой дружно собрались эмигрировать на Запад. Однажды во время бурного застолья мы заспорили о том, что мы там будем делать (в смысле, как зарабатывать деньги). Из той дискуссии сегодня хорошо помню, что предложила Лорик Пятницкая.

– Чего вы паритесь! – закричала она. – Да нет ничего проще. Приезжаем в Париж, выходим на главную площадь, садимся у фонтана и начинаем торговать идеями. Так и пишем в объявлении: «Продаем идеи. Доллар штука». И что, мы за день тысячу идей не продадим? Вот и считайте. Тысяча идей – тысяча долларов. Нам что, на жизнь не хватит?

И вот я сейчас сижу и жалею, что вовремя не последовал ее предложению. Сейчас сидел бы у парижского фонтана и не парился. Действительно, у меня что, за день рождается меньше, чем тысяча идей?

Почему, когда кончаются деньги, тут же начинается оцепенение и ступор? Не хочется чистить зубы по утрам, принимать душ, мыть посуду, менять носки, подходить к телефону, даже знакомиться с девчонками. Да и, если откровенно, не хочется и жить. Безразличие ко всему на свете охватывает до такой степени, что, ложась в постель, лень снимать ботинки. Поневоле приходишь к выводу, что, деньги и есть та единственная по-настоящему мистическая субстанция (этакий философский камень), которая собственно и делает жизнь жизнью.

Сейчас по телевизору мужик пожаловался:

– В ресторанах обслуживающий персонал явно плюет в еду. Иначе откуда у меня в тарелке с супом оказалась изжеванная жевательная резинка? Когда я стал возмущаться, администратор мне заявил, что я сам ее изжевал и выплюнул в тарелку.

Сегодня хотел посмотреть очередную серию «Мастера и Маргариты». Но в одной компании меня попросили задержаться позже девяти часов. И они мне, суки, поклялись самой страшной клятвой, что каждая серия повторяется по утрам на следующий день. И я им поверил. А оказалось, что ничего не повторяется, как было в советские времена. И если не посмотрел, то все. А ведь я так ненавижу довольствоваться фрагментами и судить о целом по его частям, как нас приучили при советской власти, когда тебе на что-то «намекали», и тебе приходилось все «домысливать», подключая свою фантазию. С тех пор испытываю дискомфорт, если не удается посмотреть что-то от начала и до конца.

Сказанное не значит, что я считаю сериал гениальным. Просто интересно смотреть. К тому же воспоминания. Когда он был напечатан в журнале «Москва», я работал в ИМРД. Сидел за столом, просматривал горы зарубежной прессы, находил самые злободневные статьи, вырезал их и раскладывал по тематическим папкам. А на коленях у меня под столом лежал номер журнала «Москва» с романом. И я не мог оторваться, украдкой его читая. Начальница несколько раз подходила, намекала, что все видит. Но я не мог ничего с собой поделать. Тогда начальница говорит, что ладно, мол, дочитывай до конца, но тогда оставайся после работы и досматривай сегодняшнюю прессу. Понятно, что завтра придет еще гора газет и журналов, и я просто не справлюсь. Я с радостью согласился, спокойно дочитал роман до конца и еще часа три после рабочего дня усердно наверстывал упущенное, энергично работая ножницами.

Лежим с девчонкой, смотрим телевизор. Начинается «Властелин колец». Она в экстазе:

– Смотри, Гарри Поттера показывают.

Я постарался блеснуть своей сверхэрудицией: «Не Гарри Поттера, а Фродо».

Она: «Это кто еще такой?»

Я: «Он самый главный в мире хоббит».

Она: «Да, я слышала. Это где гоблины борются со злом».

Словом, туши свет от продвинутости современной молодежи.

С пятой серии относительно добротный фильм «Мастер и Маргарита» стал необратимо распадаться, подтвердив мое давнее подозрение о том, что в основе «культового» произведения Булгакова заложена мина замедленного действия, а проще говоря — авторский дефект, изначальный брак, который рано или поздно (я знал!) обнаружит себя и тем самым тотально разрушит всю структуру первоначального замысла. Как только в 1968 году я впервые прочитал роман, то сразу же на всю Москву заявил, что вещь гениальная, но только в ней есть два лишних персонажа – Мастер и Маргарита. Именно они безнадежно «заземляют» масштабное полотно своими мелочными мещанскими проблемами. Они снижают высокий градус социального и даже метафизического обличения реальности тех лет бесконечными склоками и нытьем по поводу того, стоило ли печатать какой-то там фрагмент, кто виноват, что его не оценили по достоинству, «какая глупая в России критика» (Игорь Северянин) и т.д. Блин, в результате русская интеллигенция устами Булгакова в очередной раз разоблачила себя как «нытиков и маловеров» (И.Сталин).

Второй недостаток книги в том, что надо было издать ее в виде двух совершенно самостоятельных произведений. Одного – о нравах литературной Москвы 30-х годов (тогда бы у Булгакова был бы шанс приблизиться к уровню Михаила Зощенко или на худой конец Пантелеймона Романова). И второго – о Понтии Пилате и связанных с ним исторических событиях (как, например, поступил современник Булгакова Петр Слетов, написав гениальную повесть «Мастерство» о средневековой Флоренции, или, блин, Венеции, уже не помню, ни разу в ней не побывав). Даже на самый дилетантский и непосвященный взгляд кажется, что одна линия явно за уши притянута к другой, и, соединив вместе две несовместимые реальности, автор просто хотел повыдрючиваться, поспешив заявить претензии на то, что он бросает вызов своим коллегам по перу, вынужденным жить и творить одновременно с ним. Словом, сплошная мания величия, и как следствие – прямая дорога в психушку, на соседнюю койку с гениальным поэтом всех времен и народов Ваней Бездомным.

Блин, видимо, благодаря чьим-то невидимым потусторонним укусам я стал астральным упырем и поэтому путаю сон и явь. Только что позвонила одна продвинутая дама (явно по старой памяти) и предложила завтра принять участие в благотворительном аукционе в пользу каких-то бомжей. Я чуть не умер со смеху. Объяснил ей популярно, что не могу приехать по причине отсутствия подходящей обуви. Она сказала, что сейчас в бутиках можно найти массу самой модной обуви на любой вкус, в которой не стыдно показаться в самом изысканном обществе (моя твоя не понимай), в том числе и на ее аукционе. Я ей говорю, что речь идет не о модной обуви, а просто о валенках с галошами, которых у меня нет, чтобы пройти по слякоти. Она расхохоталась и сказала, что я большой оригинал и чтобы я быстрее купил валенки с галошами и приехал к ней на аукцион. Мол, в таком экзотическом виде мы соберем больше денег. Естественно, я пообещал, что приеду. Правда, впопыхах она забыла дать адрес, куда и когда приезжать, но я понятное дело и не настаивал.

Леонтьев, комментируя рейд боевиков по Нальчику, в потоке общеизвестных банальностей насчет «пороховой бочки» бессознательно употребил одно точное слово, которое явно вырвалось у него случайно. По его мнению, война России с самой собой, которую она ведет сейчас на Кавказе, будет «безвыигрышна». Но ведь «безвыигрышность» вовсе не подразумевает беспроигрышность. Да и кто сказал, что в XXI веке обязательно нужно побеждать? Представление о том, что любую войну стоит начинать только для того, чтобы ее выиграть, было характерно для времен царя Гороха. Сегодня такой подход безнадежно устарел. Все вооруженные конфликты уже давно затеваются исключительно ради самого процесса.

Понравилась запись? Поделитесь ей в социальных сетях: