Головин

Метафизика – это я

Впервые опубликовано в сборнике «Где нет параллелей и нет полюсов»

По мне так воплощаться в человеческом облике стоило только ради общения с мэтром. Все остальное было пустой тратой времени – пусть иногда и приятной. Евгений Всеволодович вмещал в себя всю полноту существующего и потенциального, яви и галлюцинаций, бытия и небытия. Рядом с ним единомышленники чувствовали себя повелителями мирозданий – все вокруг превращалось в бесконечное (насколько хватало воображения) сферическое пространство для экспериментов, а дальнейшее зависело исключительно от смелости, изощренности фантазии и степени аристократизма.

Евгений Головин был персонифицированным воплощением Абсолютной и Бесконечной Свободы. Нет сомнения, что аналогичного феномена в земной системе координат больше никогда не будет. Как Христос – или явится нам Сам, или под его видом придет Антихрист. Головин был окружен аурой перманентного, не прекращающегося ни на мгновение метафизического делания, созидания, чья неистовая энергия, как воронка, со всеми потрохами втягивала в себя окружающих. Вы обнаруживали в себе невесть откуда взявшийся азарт – подчас даже в виде желания похулиганить в астрале. Но вскоре до вас доходило главное – там, где присутствует Головин, отсутствует всякая цензура и ограничения. И тогда вас охватывала реальная эйфория, вы становились участником Мистерии Вседозволенности. Рушились все и всяческие границы (типа между добром и злом), прежние святыни оказывались не более чем предрассудками, и вот уже вас так и подмывало высказать в лицо Самому Господу все, что вы о Нем думаете. Мэтру оставалось лишь снисходительно наблюдать за проявлениями вашего экстаза. Он благоволил к радениям одержимых прелестью, считая безумие – одной из ипостасей свободы.

Именно изначально имманентная его духовной экзистенции Абсолютная и Неограниченная Свобода не позволила Евгению Головину очутиться в коридоре какой бы то ни было «религии» или «веры». Такие понятия, как «путь» для него исключались, поскольку подразумевали ограничения. Он, как истинный эстет, брал в руки очередное «учение», рассматривал его, оценивал на предмет количества ограничений и ставил на место.

Каждый штрих в земном бытии-житии мэтра надо рассматривать сквозь призму окружающей его свободы – личной и метафизической. Зачастую внешние обстоятельства накладывали на него епитимьи – он часто терял паспорт, в тридцатиградусный мороз забывал (и не помнил где) пальто и ботинки, отчего был вынужден перемещаться по улице в пиджаке и домашних тапочках (головные уборы он не носил никогда). И всякий раз, оказываясь перед альтернативой «свобода – несвобода» – в смысле идти искать пальто или ходить в пиджаке, он выбирал свободу.

Особенно стоит отметить, что метафизическая свобода делала Головина невидимым для государства – покрывала, защищала его от неумолимых «совдеповских», как он выражался, правил игры.

Не знаю, в каком времени говорить о нашем драгоценном мэтре – прошедшем или настоящем. С одной стороны, у меня нет возможности посидеть с ним за одним столом. Но одновременно меня не покидает ощущение, что он никуда не делся – ведь я продолжаю измерять его мерой всю окружающую статику и динамику.

После ухода Головина человечество наконец окончательно отсортировалось – в зависимости от понимания всеохватности его личности. Я даже не допускаю мысли, что есть такие, кто вообще не слышал о его существовании. К ним я отношусь как к неким астрально-компостным сущностям, пригодным разве что для удобрения инкубаторов с предназначенными к воплощению ювенильными душами. Впрочем, недалеко от них находятся и те, кто знаком с мифом о Головине, но не в силах вписать его в свое сознание. Неспроста мэтр оставил после себя Орден – как сообщество не столько единомышленников, сколько единосущностников. Только среди них я чувствую себя как рыба в воде – то есть не испытываю неловкости из-за своего превосходства над вращающейся вокруг бесконечной чередой олигофренов.

Евгений Всеволодович был не Господом Богом и не Учителем, потому что Господь Бог предлагает готовый к употреблению космос, а Учителя берут за руку, хрен знает куда ведут и обещают с три короба. Головин если и бог, то со строчной буквы, но скорее волшебник, который с первой же секунды знакомства забрасывал собеседника в самую что ни на есть сердцевину небытия, тем самым даря шанс начать с чистого листа и уже по ходу дела обрастать… нет, не «знаниями», конечно, а чем-то вроде навыков и вкуса – которыми, как вы успевали заметить, в избытке обладал Головин. И вот тут вы понимали, что навыки нужны, чтобы «выживать» в новой полу- или недореальности, а вкус – чтобы даже под пытками сохранять достоинство изнеженного эстета. Собственно, миссия ЕВГ и состояла в том, чтобы на собственном примере показать, как ориентироваться в кромешной бездне. Подчеркиваю – не научить (Головин никогда не опускался до «обучения»), а именно показать.

Дальше все зависело от неистовости вашего желания кем-то быть – чтобы применить пробудившиеся таланты на практике. Правда, вас подстерегало одно условие, с которым приходится мириться до сих пор. Кстати, оно не стало менее актуальным после ухода Головина. Общаясь с мэтром, вы могли достичь самых заоблачных вершин, но никогда и ни при каких условиях ни одному из смертных не грозило сравняться с Головиным в 1) эрудиции, 2) роскоши и виртуозности интеллекта и 3) утонченности экзистенции. Читая его тексты, вам предстоит столкнуться с фантастическим феноменом. Даже если вы все свое время, вплоть до секунды посвятите постижению тайн, которые мэтр щедро перед вами рассыпает, то вам все равно не угнаться за скоростью появления очередной порции парадоксов. Сокровищницы Головина неисчерпаемы, а яства столь обильны и убедительны в своей аппетитности, что теряют смысл любые попытки полемизировать и возражать. Общепризнанные кумиры, авторитеты и прочие коверные общественной мысли на его фоне превращаются в безнадежных двоечников.

Секрет опять же в том, что Головин был (и надеюсь – остается) единственным, кто способен реально управлять неисчерпаемостью небытия. В том числе и с помощью слов. Поэтому для него не было ничего невозможного. Причем сразу бросается в глаза, что «искусство владения всем» он освоил самостоятельно, без помощи «свыше» – хотя бы потому, что мэтр не вписывается в традиционную метафизическую иерархию. Такое впечатление, что он сам ее придумал и описал под разными псевдонимами, чтобы иметь возможность развлекаться мистификациями, ссылаясь на самого себя – ведь иной раз безопаснее «процитировать» какого-нибудь покойника, чем своим всезнайством провоцировать на агрессию амбициозного и завистливого слушателя.

Чтобы проникнуть в специфику головинской метафизики, необходимо, во-первых, ощутить себя частью того, что он воображает, пока общается с вами. Во-вторых, попытаться понять, насколько ему интересен фантом, называющийся вашим именем. И, в третьих (чтобы закрепить успех), постараться вовлечь его в какую-нибудь метафизическую игру – желательно с эротическим привкусом. Если сработает, то считайте, что вы попались раз и навсегда. Из черной дыры, конечно, тоже есть выход, но узнаете ли вы то, что от вас осталось – большой вопрос.

Головин – неуловим, поскольку ускользает от любых выводов и определений. Можно было наслаждаться общением с ним сутками напролет (а сейчас – постигать его тексты), но так и не «зацепиться» за что-то существенное. Все равно что бедняку искупаться в роскоши. Погрузился, покайфовал – на выход. Утром начинаешь вспоминать. Вроде бы было волшебно, а ни одного яркого эпизода. Так и с ЕВГ. Читаешь воспоминания его близких. Приводят дай Бог два-три неизменно блестящих афоризма-парадокса. А ведь он рождал их сотнями – ежеминутно. Мэтр выстраивал диалог так, чтобы память сохраняла только общее ощущение восторга. Дионис ценен экстазом опьянения, а не поучениями.

Его визитной карточкой, обращенной во вне, было веселье. Как правило в форме удалого многодневного застолья с максимальной разнузданностью и отсутствием всяких тормозов. Так пировали только «свои» – пираты, блатные на малине или узкий круг приближенных к королю рыцарей. А как прикажете расслабляться изгнанным с Олимпа, обреченным на изгойство и непонимание среди тупого, хамского и тем самым враждебного окружения? Обстановка полной раскрепощенности в сочетании с астрономическими дозами алкоголя расширяла сознание и интуицию, освобождая магические энергии и способствуя оптимальной результативности их воздействия на аудиторию. Однако чем выше поднималась планка вседозволенности, тем заметнее становилась черта, отделяющая Головина от присутствующих. По отношению к мэтру исключалась всякая фамильярность – абсолютное изящество и изысканность каждого его жеста вызывали глубочайший пиетет. Вообще определение «абсолютный» особенно адекватно для каждой из многочисленных головинских ипостасей.

Особое внимание мэтр уделял стилю общения. Свои застолья он предпочитал декорировать симбиозом из знойной страсти, порочности, надменности, горделивости, дендизма и декаданса, замешанных на интонациях шпаны и прочих представителей криминального мира. Он с удовольствием играл на публику, совмещая в своем имидже запредельный интеллект, утонченность эстета и блатные манеры.

Меньше всего хотелось бы заострять внимание на биографии мэтра. Прежде всего потому, что весь столичный андеграунд – что художественный, что метафизический – вел один и тот же образ жизни. Все пили как лошади, сходились, расходились, били друг другу морды, периодически срывались и куда-то с кем-то уезжали. В смысле «фактологии» Головин ничуть не отличался от Губанова, Зверева или Хвоста. К тому же последние трое тоже обладали ярко выраженным божественным началом. Другое дело, что одни были мистиками-дилетантами стихийно-интуитивного разлива, а Головин был единственным, кто имел полное право заявить: «Метафизика – это я». Он оставил нам больше, чем «учение». Его личность воплотила в себе идею абсолютного и универсального интеллектуала – как в светском, так и в метафизическом понимании. Что характерно, за всю жизнь у него не возникло ни одного вопроса по поводу как земных, так и потусторонних проблем. Он пришел к нам, заранее зная все ответы и в совершенстве овладев искусством их формулировать. Что ему оставалось. Разве что прикинуться поэтом, забавляющимся магией одиночества среди стерильности небытия.

Влияние ЕВГ на его окружение было двояким. Для большинства оказалось достаточным убедиться в собственном могуществе и одновременно прийти к выводу, что ни бытие, ни люди, ни я сам (как часть всего) не стоят ничего – а тем более моих драгоценных усилий, потраченных на получение какого-то там алхимического золота, которое в конечном счете тоже ничего не стоит. А потому – как-нибудь дождемся начала следующего этапа бесконечного путешествия по параллельным мирам. Авось и с мэтром свидеться доведется. И только троим удалось более-менее продуктивно распорядиться полученной от мэтра энергией. Мамлеев стал модным писателем-визионером – фактически пророком. Джемаль – придал импульс пассионарности современному исламу. Дугин – взял на себя миссию реформировать современный русский мир с позиций традиционализма. Казалось бы, всего три мыслителя, но их вклад в современный интеллектуализм собственно и составляет его квинтэссенцию.

На вопрос, в чем суть головинской метафизики, я бы ответил почти в духе мэтра. 1) В превращении потенциального в как минимум пригрезившееся для его последующей актуализации в непревзойденном по изысканности облике. 2) В абсолютном нейтралитете и индифферентности по отношению ко всему – ведь все равноценно в своей ничтожности и иллюзорности и ничто не имеет преимущества ни перед чем. В том числе и наше драгоценное я. И наконец 3) в инстинкте самосохранения, который всегда подскажет, как себя вести в опасной ситуации.

Понравилась запись? Поделитесь ей в социальных сетях: