Впервые опубликовано в ЖЖ от 12 апреля 2012 года

Сколько себя помню – всю жизнь, с раннего детства в нашей семье праздновали Пасху. Даже при Сталине – несмотря на то, что отец был более чем номенклатурным человеком, во время моего рождения даже ездил на работу в Кремль.

Тем не менее мама пекла куличи в высоких консервных банках из-под конфитюра. Послевоенные магазины были завалены консервированным конфитюром в жестяных емкостях – от 200 граммов до трех килограммов. Соответственно и куличи получались самых разных размеров – «детские» и «взрослые».

Яйца красили десятками. Не было ни одной соседской семьи, где бы не относились к Пасхе как с самому главному празднику. Одно из первых впечатлений детства – выхожу в Светлое Воскресение из подъезда, и весь асфальт усыпан красной яичной скорлупой.

Конечно, мама святить куличи не ходила – как-никак преподавательница русского языка и литературы в женской школе на Плющихе. Мы там жили до 51-го года, когда переехали на Дровяную площадь в большой дом 9/10, который соседствовал с 545-й «образцово-показательной» школой, куда я пошел в первый класс. Позже Дровяную площадь переименовали в Арсеньевский переулок, потом в Павла Андреева, а сейчас отрезок от Мытной, на котором расположен мой бывший дом, называется Хавской улицей. Школа из 545-й стала 600-й, а дом получил новый номер – кажется, 3.

Зато наши куличи и яйца в огромном количестве святили соседи по коммуналке по фамилии Конновы. Они были людьми простыми – проще некуда (дядя Саша – штукатур, тетя Шура – лифтерша в нашем доме) и в церковь ходить не боялись. Заодно со своими узелками брали и наши. Святили в ближайшем действующем храме Ризоположения.

У Конновых было трое детей. Четвертый, годовалый мальчик, умер за несколько недель до нашего вселения в квартиру. Дочка Таня, моя ровесница, пошла одновременно со мной в параллельный первый класс. Сын Женя (Жека), поскольку был года на два старше меня, стал моим добрым другом и, как только я первый раз вышел во двор, тут же «поручился» за меня перед представителями шаболовской шпаны. В результате у меня ни разу не было даже намека на конфликт с местными пацанами. Старшая дочка Конновых – Нина была пышной аппетитной и уже сформировавшейся блондинкой со смазливой простонародной внешностью и соответствующими манерами. Мой отец сразу же положил на нее глаз – и, насколько я понял, небезуспешно.

Неподалеку от нашего двора находился Конный переулок (по иронии судьбы в одном из его домов прописана моя жена Катя), поэтому мою соседку Таню в школе по-доброму дразнили: «Конный переулок!» Когда хотели ей возразить, начинали кричать: «А ты, Конный переулок, молчи!»

Жили мы в нашей 124-й квартире не просто дружно, а душевно – несмотря на то, что мы с родителями вчетвером (считая домработницу) занимали две комнаты (отец как раз перешел работать в редакцию «Правды» – в отдел стран народной демократии), а Конновы вшестером ютились в одной – четырнадцатиметровой.

Святить куличи Конновы ходили всей семьей. Само собой, я каждый раз увязывался за ними. В Бога они верили глубоко и искренне – без тени сомнений. Правда, Жека и Нина рассуждать на религиозные темы стеснялись, зато моя одногодка и подружка Таня охотно посвящала меня в тайны православия. Рассказывала много всяких познавательных историй про Боженьку и учила правильно креститься и вообще вести себя в храме и на службе. Смерть младшего брата потрясла ее до глубины души, и она наедине со мной часто начинала фантазировать на тему, как ему сейчас хорошо на небе среди ангелов. Так что к азам православия я приобщался в самой что ни на есть гуще народа.

Когда в 1954 году родился мой брат Андрей, встал вопрос о его крещении. Тетя Шура решила, что поскольку я с ее точки зрения уже в достаточной степени воцерковлен, то и крестным младшего брата должен быть я, а крестной – она. Мама согласилась, но сама как обычно в храм не пошла.

Крестили Андрея в сентябре. Я уже недели две как ходил в первый класс. В 1954 году в системе советского образования произошло два события. Впервые объединили мужские и женские школы и ввели форму по образцу дореволюционной гимназической. Мальчикам полагалось носить гимнастерку или китель с белым воротничком, ремень с медной пряжкой и фуражку. До 1954 года официальной школьной формы не было, но родителям рекомендовали с первого по пятый класс одевать мальчиков в коричневые вельветовые костюмчики – курточки и бриджи, которые застегивались чуть ниже колен. Плюс коричневые чулки.

В храм мы с тетей Шурой отправились вдвоем. Мой крестильный позолоченный крестик (меня крестили вскоре после рождения папина двоюродная сестра и муж маминой троюродной сестры в Успенской церкви Новодевичьего монастыря) мама хранила в шкатулке. Носить крестик сыну ведущего журналиста печатного органа ЦК КПСС было бы как минимум нелепо и вызывающе. Отец, как и все люди его круга, тонко и гениально понимал, где проходит грань между тем, что «не заметят», и тем, что сочтут за вызов общепринятому порядку. Например, в позднесталинскую эпоху среди партийной номенклатуры крестить детей было делом обычным, но вот рассказывать всем подряд о том, что ты крестил ребенка, считалось непростительным перебором, нарушением этикета. Кроме того, сам глава семьи на обряде никогда не присутствовал – в церковь ребенка носили родственники, после чего все вместе с удовольствием отмечали событие в узком семейном кругу.

То же касалось и Пасхи. В нашей семье ее отмечали во все времена – как правило в кругу самых близких друзей и родственников. Но вряд ли на следующий день родители на работе рассказывали сослуживцам, как славно они вчера разговелись.

Андрея мы с тетей Шурой везли в коляске. Мама посоветовала мне надеть новую форму с фуражкой. Типа оптимальный внешний вид – и строго, и красиво, и торжественно. Перед входом в наш Ризоположенский храм моя будущая кума дала мне последнее наставление:

– Если батюшка спросит, есть ли на тебе крестик, скажи, что есть под формой.

После ее слов я не на шутку занервничал. Мне ужасно не хотелось обманывать священника. Увидев, что я изменился в лице, тетя Шура поспешила меня успокоить:

– Да не спросит, не спросит батюшка. Не волнуйся. Я так, на всякий случай.

Само таинство произвело на меня мощное впечатление, тот день я запомнил на всю жизнь. Когда мы всей квартирой сидели за нашим огромным обеденным столом и праздновали крестины, отец меня похвалил, сказал, что я молодец, поступил как мужчина – стал крестным младшего братика и тем самым взял на себя обязательство всю жизнь о нем заботиться. И тут же предупредил, чтобы завтра в школе я никому не рассказывал о наших семейных тайнах.

С тех пор, когда слышу разговоры о «симфонии» между светской властью и церковью, то вспоминаю свое детство. Мне кажется, я успел застать период идеального сосуществования Христа и Кесаря. Именно в послевоенную, позднесталинскую и раннюю послесталинскую эпоху между церковью и государством установились, на мой взгляд, наиболее гармоничные и продуктивные отношения. Государство делало вид, что никакой «церкви» нет и в помине, а церковь в свою очередь умело притворялась, что существует в полном политическом вакууме и знать не знает ни о каком «государстве». В результате мудрые иереи получали уникальную возможность, не соблазняясь суетой и бесовскими амбициям, всецело посвящать себя одной-единственной миссии – окормлению паствы, то есть обогащению прихожан духовным опытом. Именно в те годы сформировался так любимый и почитаемый мной тип русского батюшки – доброго, просветленного, улыбчивого, ироничного, смиренного, рассудительного, невероятно образованного даже по сравнению с выдающимися советскими «учеными», берущего пример со святых укрепителей душ наших – великих старцев.

Таких среди духовенства 50-х – 60-х годов было подавляющее большинство.

Или мне просто повезло.

О, сколько духовных сил и роскоши человеческого общения подарили мне духовники моей юности!

Иллюстрации

1954-й год. За несколько дней до 1 сентября

545-я (сейчас 600-я) школа, 1-й «В» класс, 1954-й – 1955-й учебный год.

С пацанами во дворе дома 9/10 на улице Дровяная площадь

Во дворе дома 9/10

Мама, ее ученица, мой сосед Жека Коннов и братик Андрей

Дети нашего двора. Я позирую папе, раскручивая карусель. Дровяная площадь, дом 9/10 (Хавская, 3). 1953-й год