Впервые напечатано в альбоме-монографии «Катарсис», 2017 год
О катарсисе размышляли многие мыслители – начиная с античности. Даже ставили его в центр своих философских, психологических и медицинских учений и теорий. Отсюда многогранность и «многослойность» понятия, исследованию которого посвятила очередной цикл живописных и графических работ Евгения Васильева.
Важно отметить, что предыдущий проект художницы назывался «Эдем» и был посвящен теме лишенности – как невозможности для современного человечества вернуться в состояние блаженства. В «Катарсисе» автор предлагает в качестве альтернативы безысходности высшую стадию наслаждения, которое для нас стало, по сути, единственным заменителем потерянного рая. Евгения Васильева исходит из бесконечного разнообразия проявлений катарсиса в сегодняшнем мире.С точки зрения художницы, катарсис поистине безграничен, растворен буквально во всем – как кислород в воздухе и наполняет собой как высшие, так и низшие сферы реальности. Отсюда и невероятно разнообразный диапазон возможностей пережить точку наивысшего потрясения – от встречи с божественным откровением до гедонистического наслаждения. В первую очередь возможность катарсиса сконцентрирована в произведениях искусства. И только искусство, по замыслу автора, способно указать дорогу к катарсису. Евгения Васильева сознательно перемешала подчас противоположные по наполнению работы – духовные и физиологические – тем самым подчеркнув призрачность и неуловимость границ между «культурными слоями». Более того, с той же целью автор не стала давать каждому произведению свое название, объединив всю тему под общим заголовком.
Живописная часть альбома выполнена в динамике абстрактного экспрессионизма – особенно близком художнице с тех пор, как она начала экспериментировать с беспредметными изображениями. Евгения Васильева считает катарсис синонимом чуда, которое всегда внезапно и ошеломляюще. А как изобразить переживание по поводу встречи с чудом, если не с помощью абстрактной живописи? Классики золотого века абстракционизма – Поллок, де Кунинг, Гартунг, Рейнхардт, Горки, Баския, Ив Кляйн и другие –первыми почувствовали безграничные возможности своих открытий как средства для высвобождения психической энергии. Наступивший атомный век с его стрессами и страстями требовал новых форм эмоциональной разрядки.Конечно, тогдашние авангардисты меньше всего думали о психологии – их заботили новаторские эксперименты в области искусства. В результате им удалось соединить и то, и другое, убив разом двух зайцев. И шокировать наповал дерзкими изображениями, что входит в функции катарсиса, и изобразить вызванные к жизни химеры подсознания, которые не укладываются в конкретные образы.
Для Евгении Васильевой сам процесс наложения краски воспринимается как чувственное переживание, освобождение, катарсис. Она испытывает наслаждение, соединяя первозданную энергию всплесков цвета с содержанием работ – неистовым, напряженным и всегда до отказа наполненным символами и образами. Большинство представителей абстрактного экспрессионизма использовали в беспредметных композициях фигуративные изображения. У Евгении они всегда наполнены реминисценциями на заданную тему. Она ни на миг не теряет контроля за драматическим взаимодействием разных по интенсивности пятен – соседствующих друг с другом, конфликтующих и взаимопроникающих. Ее энергичные пастозные мазки, цветовые плоскости, созданные с помощью аэрографа или трафаретов, загадочные каллиграфические символы, молниями прорезающими цветовые плоскости, намеки на человеческие фигуры, сплетенные в экстазе, одно за другим создают пространства кричащего безмолвия. Как будто в разгар апокалипсиса или наоборот – вознесения на небеса высшие силы выключили звук, оставив нас в неведении о последствиях. Поэтому мы торопимся войти внутрь картины и разобраться в происходящем. Уверенные, резко обозначенные линии – белые или другого цвета – как следы мела доске становятся препятствиями, чертой, обозначающей, что дальше вход воспрещен. Художница всегда фиксирует состояние апогея, апофеоза, когда чувства приобретают статус монументальности – не важно, на каком уровне. Достижение катарсиса не знает различия между микро- и макропространством. Между человеком и вселенной.
Абстрактные изображения Евгении Васильевой играют роль фундамента, основы проекта. Их читаешь как универсальное повествование о человеческой душе и природе – страстях, чувствах, эмоциях. Каждое полотно – полный нюансов рассказ, посвященный определенному состоянию. Часть холстов посвящена гедонистическим практикам. Другие раскрывают пафос эстетического наслаждения. И так вплоть до нирваны – полного разрыва с земным существованием и перемещением души в иные сферы.
Несмотря на то, что абстрактная живопись в своем развитии выбирала разные пути, наиболее бурные отклики до сих пор вызывают именно произведения экспрессионистской направленности – причем именно в мистической интерпретации. Например, вибрирующие композиции Даниэля Рихтера, выполненные в духе классиков «черного катарсиса» Эдгара По или Лавкрафта, находят продолжение в загадочно пульсирующей атмосфере композиций Евгении Васильевой. Впрочем, все художники романтического склада в сущности ставили перед собой одну цель – удивить, потрясти, шокировать встречей с Великой Тайной. Поэтому по большому счету подавляющее большинство шедевров абстрактного экспрессионизма периода его наивысшего расцвета вполне уместно было бы объединить под общим заголовком – «Катарсис».
Все вместе абстрактные полотна проекта составляют своего рода энциклопедию катарсиса. Вот мгновение, по словам Пушкина, «последних содроганий» – апофеоз плотской любви. А вот долгая медитация над бередящим душу произведением в стиле romantismenoir, хотя справедливости ради стоит отметить, что поиск «острой красоты» во имя очищения души больше не считается целью и задачей искусства – современные художники такими пустяками с некоторых пор не озабочены. И наконец мы становимся свидетелями высшего пика катарсиса – ритуала инициации, когда человек возвращается из некой параллельной реальности, где он очутился, общаясь с чем-то волшебным и сказочным, в себя, в свое родное и привычное тело. Вот где истинный, традиционный катарсис. Индивид «понарошку» пережил собственную смерть ради того, чтобы воскреснуть и вернуться на грешную землю преображенным, фактически святым, способным любить до изнеможения все и всех вокруг и смотреть на мир глазами Творца.
Классики античности, обратив внимание на свойство катарсиса выворачивать душу наизнанку и тем самым изменять природу человека, предпочли особо не углубляться в тему, предоставив нам возможность продолжить их поиски. Евгения Васильева стала одной из немногих, кто приняла брошенный вызов. Первым делом она использовала проблему катарсиса, чтобы поднять более чем злободневную тему морали, которая в современном искусстве подвергается ревизии как никакая другая традиционная ценность. Не секрет, что ее собратья по цеху сплошь и рядом провоцируют зрителя на катарсис с помощью запрещенных приемов, не гнушаясь ничем – вплоть до использования психоделических практик.
Обрушивая на нас лавину всех выразительных средств современного искусства, наполненных энергиями цвета, буйством эмоций, коктейлем из метафор и тайн – причем с явно доминирующим физиологическим началом, автор дает понять, что в нашу прагматичную эпоху взаимоотношения творцов и потребителей «прекрасного» переместились из области искусства в сферу психологии. Приводя на своих холстах цитаты из мастеров уровня Хёрста, Кунса, Баскии, обоих Рихтеров и еще десятков их единомышленников, Евгения Васильева поднимает сразу две темы – катастрофической инфляции катарсиса и его имитации.
Где гарантия, что даже художники первого ряда не считают искусство видимостью и иллюзией? Ведь его сегодняшним теоретикам из-за отсутствия четких критериев и границ, отделяющих иронию от «правды жизни», невозможно установить степень серьезности отношения мастера к своему творению. Как писал тот же Хёрст в комментариях к своей «аптечно-лекарственной» серии, «счастье современного художника – потакать своим капризам и прихотям, а смерть и жизнь с точки зрения медицины давно поменялись местами». А если так, то и Евгении Васильевой тоже не откажешь в праве на критическое переосмысление даже самых сокровенных категорий. Своим проектом она недвусмысленно бросает в нашу душу семена сомнения в подлинности всего происходящего вокруг.
В теоретическом плане по поводу темы катарсиса сегодня вообще никто из деятелей культуры и даже современных философов не заморачивается. Катарсис если и присутствует в дискурсе, то косвенно. Все предпочитают уклоняться от прямого ответа. Тем ценнее выглядит сам факт постановки вопроса Евгенией Васильевой.
Живописные и графические работы своей «откровенностью» отражают авторскую рефлексию при выборе между высоким и низким. Судя по тематическому диапазону работ, Евгения Васильева считает катарсис отнюдь не априори благостным и позитивным состоянием. Катарсис для Евгении – прежде всего высшая точка экзистенции индивида, а какой заряд она в себе несет – плюсовой или наоборот – вопрос личной этики и пристрастий.
Художница раскрывает свои пристрастия и приоритеты,волшебным образом заставляя свои холсты плакать и рыдать – в буквальном смысле. Автор на наших глазах с помощью красок достигает эффекта мироточения икон, когда даже напечатанные на картоне литографии вдруг самым волшебным образом начинают источать мистическую влагу. Так плачут ангелы – вы видите их белые слезы. И так плачут люди – у них слезы черного или красного цвета. Дети, невинные души, тоже присоединяются к общей мистерии вселенского плача. Вся вселенная истекает слезами, которые на глазах превращаются в кровь и растекаются по картинам. И тут же – яркие пятна – взрывы эмоций. Оказывается, изгнанники из рая оставляют после себя следы своего присутствия. Вот они – участки золотого свечения, реликтовые излучения.Господи, сколько слез растекается по плоскости холстов. Трафаретные изображения часовых циферблатов кричат об остановившемся времени, которое одновременно продолжает стремительно нестись вперед. Время вообще – символ соединения людей и вечности. Люди в глубине души понимают, что никакого времени нет, но куда денешься от раз и навсегда установленных правил игры.
Катарсис изначально, при своем рождении, то есть когда понятие было сформулировано и осмыслено, подразумевал танцевально-пластические ритуалы.Античный театр, впервые спровоцировавший мыслителей древности на построение теории катарсиса, весь состоял из экстатических слов и телодвижений. Мистерии слияния и разъединения различного уровня сущностей на холстах художницы выглядят как анатомия архаических обрядов. Верх и низ в трактовке Евгении, подчиняясь неведомым законам, периодически меняются местами – некоторым людям достаточно пережить клиническую смерть (напоминание о «медицинской» ипостаси катарсиса), чтобы посмотреть на все, что происходит на земле, со стороны, сверху. А там, наверное, и начинается самое главное. Собственно попытка Евгении объяснить проблему катарсиса с помощью наисовременнейших художественных и лингвистических формул и наработок сводится к простому и вечному гамлетовскому вопросу – да или нет. Зачем, если и так все умрем? А если и умрем, то почему?
В «Катарсисе» эмоциональное напряжение развивается по нарастающей – от банальной предсказуемости приятных ощущений до полного экстаза, когда не понимаешь, где заканчивается удовольствие (в Древней Руси слово звучало как «воля уда» – со всеми вытекающими) и начинается отлетание души от тела. После чего простирается полная неизвестность, которую можно выразить только через цвет, переходящий либо в свет, либо в кромешную тьму. В обоих случаях общение на уровне передачи информации прекращается. О чем говорить, если и слова, и краски, и другие выразительные средства становятся бессильны перед явлением катарсиса как чуда. Такое способен выдержать не каждый.
Чтобы подсластить пилюлю и облегчить зрительские терзания,Евгения Васильева призывает не суетиться понапрасну, пытаясь заглянуть за черту, за которой мы все рано или поздно окажемся, а обратить внимание на вполне, казалось бы, бытовые реалистические эпизоды, наполненные чувством юмора и посвященные взаимоотношениям между мужчинами и женщинами. Понятно, что автор, желая спустить нас на грешную землю, объединяет в одном проекте заоблачные категории с бытовыми коллизиями из жизни обыкновенных людей – и графические зарисовкипоглощенных физиологическими страстями наших с вами современников, и выполненные в традиционном японском стиле гравюры на тему шунги. Евгения Васильева тонко почувствовала сегодняшнюю актуальность такой «приземленной» трактовки темы «катарсиса для всех». Мы с удивлением обнаруживаем, что и в Японии, и вРоссии в отношении проблемы «любви» немало общего. В отличие от античности с ее пафосом неземных страстей катарсис по-японски сильно смахивает на русский народный «срамной» лубок – разве что чуть более изысканный в чувственном отношении. В шунге мы встречаемся с по-настоящему демократичной подачей темы. Этакий катарсис для всех. И непонятно, что доминирует в «неприличных» гравюрах – возбуждающая эротика, желание художника просветить широкие массы в отношении грамотных и полноценных постельных утех, дань древней традиции или попытка поиронизировать над человеческими слабостями и высмеять излишнее пристрастие к плотским утехам. Считалось, что гравюры мистическим образом укрепляют дух и мужество воинов перед решающими битвами, а заодно защищают жилища от пожаров, а местность – от нашествия неприятеля. К тому же шунгу не возбранялось и даже вменялось в обязанность рассматривать женщинам, даже молодым девушкам – как учебное пособие. Вы удивитесь, но практически все японские художники во все времена уделяли внимание и отдавали должное жанру шунги – видимо, считая его универсальной возможностью для простого человека испытать катарсис. Неспроста лучшие собрания шунги оставили после себя такие мэтры живописи, как Пикассо, Роден и ТулузЛотрек. «Япония – территория не любви в европейском понимании, а ритуалов, которые для нас значат больше, чем любовь, – читаем у Акутагавы Рюноскэ. – И даже в чувственных отношениях мы отделяем восторг от привязанности».
Графические произведения Евгении Васильевой универсальны своей конкретностью и определенностью – какнаскальные изображения доисторических времен или кафешантанные импровизации только что упоминавшегося Лотрека. В них ничего не нужно домысливать.Сразу понятно, что все они пропитаны изнаночной, потаенной ипостасью обыденности – имитацией «порочности», иллюзией вкушения запретного плода или обычным «катарсисом для народа». Тем не менее «литературные» комментарии к беспредметной части проекта перебрасывают мостик от духовного к «практическому», от наслаждения в смысле просветления к удовольствию как вожделению. Дескать, великих мастеров всех эпох и народов стимулировал не только чисто эстетический интерес, но еще и подсознательные (в самом что ни на есть фрейдистско-физиологическом понимании) страсти.
И все же «любовные» сценки – отвлекающий маневр, необходимый, чтобы упрекнуть нас в несовершенстве и несоответствии привычным для эстетики Евгении Васильевой высоким требованиям и критериям.В результате противоречия в нашем сознании между вертикалью и горизонталью раскрывается «формула катарсиса». Чем выше и острее впечатления о встречах с запредельным, тем трагичнее и горше последующее разочарование при погружении в земную реальность. Сегодняшняя «жизнь» не в силах вывернуть наизнанку душу современного человека с помощью чего-то позитивного. Разве что сценами жестокости и насилия. Лимит на позитив в современной реальности исчерпан. Больше «доброго искусства» не будет.
«Учитесь видеть прекрасное там, где его нет, – поучал великий мудрец Японии Кавабата. – Тренируйте воображение, вглядываясь в пустоту. Вот вам и экзамен, и упражнение». «Чтобы что-то отыскать и обрести, нужно приложить усилия», – продолжает его мысль автор «Катарсиса». «В каждом взмахе кисти присутствует черная дыра», – уверяет Джек Веттриано. «А что такое черная дыра как не вершина и апофеоз всемирного катарсиса?» – завершим мы мысль популярного художника. И тут, конечно, напрашивается трактовка мифа о Прометее в совместном изложении Платона-Фрейда-Хайдеггера.
Наполненная иронией и печалью графика художницы напоминает нам об инфляции восприятия прекрасного, о могуществе массовой культуры, погружает в царство количества, в быт. Изображения, как всегда у автора, можно трактовать двояко – как праздник жизни и как заметки о грустном, когда за внешней, показной активностью персонажей скрываются бессмысленная суета, лень и равнодушие. Люди порывают связь с прошлым, традицией, а потому перестают понимать происходящее, чувствовать будущее и вообще ориентироваться во времени. В такой ситуации искусство перестает быть анропоцентричным, ориентированным на человека, а предлагающий диалог художник бессилен и бесполезен. Мы давно загипнотизированы самими собой, и поэтому нам бесполезно вступать в полемику друг с другом. Искусство, отказавшись от своей естественной миссии преображения и тиражируя само себя в самых вульгарных воплощениях, стало причиной охватившей мир эпидемии духовной импотенции? И не приходит ли на смену катарсису что-то вроде антикатарсиса?
К счастью, Евгения Васильева предлагает и зрителям, и своим собратьям по цеху полноценный мастер-класс по практике преобразования негативной энергии в позитивную. Все-таки искусство успело научить психологов, психотерапевтов и даже психиатров «терапевтическому эффекту» – освобождению от навязчивых проявлений чувственности и телесности ради собственного спокойствия. Да и кому в наше время нужны сильные чувства? Они давно не в моде. Личный покой прежде всего.Активное, «агрессивное» искусство, которое, в сущности, и дает шанс приобщиться к катарсису,сегодня больше раздражает, чем радует – и с ним предпочитают общаться в музеях, а не в местах проживания. На слишком восторженных и романтически настроенных людей смотрят с подозрением.Современный социум слишком много внимания уделяет тому, кто как выглядит и что о нас думают другие. Получается, что катарсис, как неотъемлемое качество настоящей культуры, объединяет людей, а его отсутствие – отчуждает нас друг от друга.
И наконец Евгения Васильева задает еще один ключевой вопрос. А достоин ли вообще современный человек испытания и одновременно посвящения под названием катарсис? Как сказал Блаженный Августин, бессмертие надо заслужить. Любая цивилизация обладает только тем, что мечтает получить в силу своих возможностей и устремлений. Философ Хайдеггер заметил, что пророки и мудрецы приходят только к тем, кто их ждет и призывает. И ничего страшного, что вопрос пока остается без ответа.
Евгения Васильева придерживается оптимистической точки зрения. Художница, конечно, немного пугает нас – профилактики ради, чтобы не слишком расслаблялись, но все же считает культуру живым организмом, к тому же склонным к регенерации. В ее живописном цикле «Катарсис» отчетливо доминирует вагнеровская тема торжества воли над безволием. В критические времена высшие энергии активизируются, собираются с силами, концентрируются – и тогда рано или поздно на свет появляется очередной гений катарсиса (в параметрах свой эпохи), призванный подарить свет и надежду. Или хотя бы немного обогреть и поддержать. И все начинается сначала. Поэтому катарсис бессмертен – и для каждого он свой, индивидуальный, личный. А каждое произведение искусства содержит в себе не только черную дыру и прометеевский мазохизм, но и все художественные и философские открытия прошлого. От Моны Лизы до бесконечности. И если при созерцании Моны Лизы кто-то не испытывает катарсис, то не беда – всегда можно заменить Мону Лизу на что-то более современное – скажем, на «Людей» Даниэля Рихтера или на «Фройляйн Атлантизиду» неистового Джонатана Меезе. Или просто внимательно полистать альбом, который вы держите в руках.Эффект гарантирован. Благо искусство не с нас началось и не на нас заканчивается. Так что еще не вечер.
