Впервые напечатано в еженедельнике «Мегаполис-Экспресс» в № 39 от 4 октября 1995 года
То, что вам предстоит прочитать, наверняка покажется неправдоподобным. Автор долго сомневался, стоит ли делиться с читателем пережитым минувшим летом. Однако мнение руководства редакции, отправившего меня в командировку, было однозначным.
Прежде чем приступать к чтению, вы должны учесть, что речь в репортаже идет не просто о ведьмах (эка невидаль!), а именно о ведьмах русских, деревенских, использующих в отличие от своих европейских да и просто городских сестер специфические, уникальные, полученные по наследству знания, которыми не владеет сегодня никто, кроме них. Они, пожалуй, одни из немногих, кто умудрился сохранить в неприкосновенности секреты наших далеких предков, способных повелевать и манипулировать природой вещей в соответствии с собственными представлениями о мироздании. Их опыт, уходящий корнями в глубокую древность, некогда послужил основой для создания русских народных сказок, возникавших, как известно, на вполне конкретном жизненном материале. Анонимные авторы Древней Руси, соприкасаясь с носителями тайных знаний, запечатлевали творимые ими чудеса для следующих поколений.
Мне повезло. Я – единственный журналист, побывавший там, где сохранился «русский дух и Русью пахнет».
Цивилев, кладоискатель
С Александром Цивилевым судьба свела меня в середине 60-х, когда мы вместе оказались на первом курсе экономического факультета Московского университета. Он, приехавший из Великого Устюга, жил в студенческом общежитии на Ломоносовском проспекте, куда я изредка заглядывал, чтобы попьянствовать и покадриться с приобщающимися к тонкостям «секса по-столичному»
закомплексованными, но созревшими для подвигов провинциалками. Александр резко выделялся среди моих однокашников. Прежде всего огромным горбом и маленьким ростом (что-то около метра тридцати), склонностью к философским размышлениям, интересом к теософии, дикими запоями, мистически-трепетным отношением к спиртному и наконец полным отсутствием интереса к преподаваемым предметам (во всяком случае лекции и семинары он не посещал).
За бражничеством и балагурством подошло время зимней сессии. Александр не стал утруждать и беспокоить преподавателей и просто сложил пожитки и уехал домой. Меня же отчислили чуть раньше, чем его. В начале декабря я позволил себе глупость принять участие в «политической» демонстрации, за что и поплатился.
Короче говоря, я оказался под угрозой призыва в армию и стал размышлять, в каком бы подполье отсидеться до следующей осени, чтобы поступить куда-нибудь по новой. И тут по весне я получаю письмо из Великого Устюга от своего собутыльника – бродяги и философа Саши Цивилева.
Надо сказать, что еще во время наших застолий в общежитии он не раз пытался поделиться со мной своим тайным увлечением – кладоискательством, но, видя мое скептическое отношение к его рассказам о зарытых в северных лесах несметных сокровищах, переводил разговор на другие темы.
В письме Саша предлагал мне отправиться вместе с ним на поиски кладов и, чтобы развеять мой скептицизм, прилагал самолично вычерченную подробную карту мест их предполагаемых залеганий и соответствующие выписки из летописей, раздобытых им в явно мифических архивах его родного города. Тексты на древнеславянском языке про каких-то ушкуйников, которые якобы строили посреди тайги срубы, заполняли их награбленным златом-серебром и затем засыпали припрятанное добро землей, возводя над ним огромные курганы, были призваны окончательно рассеять малейшие сомнения в достоверности изложенного.
Словом, так совпало, что и деваться мне было некуда, и появилась возможность улизнуть от бдительного ока военкомата. Недолго думая, я решился, предварительно подбив разделить со мной грядущую авантюру своего старшего товарища Леонида Талочкина (сегодня он стал известным культурологом), которого в ту пору сильно доставала одна из бывших жен на предмет алиментов. Он как раз бросил очередную работу и устраиваться на следующую не спешил. Поэтому Сашино предложение ему тоже пришлось как нельзя кстати.
Наше тогдашнее приключение растянулось почти на целый год. Мы вдоль и поперек исходили Вологодскую и Архангельскую области. Сплавлялись на плотах по северным рекам, гостили у беглых зеков в лесных сторожках и у богомольных обитателей «потаенных» таежных скитов. Летали на «кукурузниках» с геологами и откармливались у костров приезжавших вкусить местной экзотики туристов, жадно внимавших советам «бывалых» путешественников. Охотились. Рыбачили. Кормились грибами и ягодами. Подрабатывали грузчиками в портах. Иногда доводилось и подворовывать, и попрошайничать. Голод, известно, не тетка.
Теперь к делу. В течение всего времени, что мы плутали, нас постоянно сопровождали рассказы местных старожилов о находящихся где-то неподалеку «ведьмовских» деревнях – вернее о неких поселениях, где «компактно проживают» одни ведьмы и колдуны. Мы столкнулись с тем самым случаем, когда «все слышали, но никто не видел». Как мы ни расспрашивали, где же эти загадочные деревни находятся и как до них добраться, никто толком так и не смог удовлетворить наше любопытство. В конце концов мы успокоились и оставили мысль о поиске таинственных и недоступных «оазисов мракобесия».
Что назначено, то сбудется
И вот прошло тридцать лет. Я почти забыл о наших лихих странствиях. Они успели подернуться туманом времени, подробности стерлись из памяти и стали восприниматься как хаотично мерцающие эпизоды безвозвратно ушедшей «прошлой жизни». С Сашей Цивилевым мы переписывались кое-как. Он изредка сообщал о своих архивных изысканиях, жаловался на одинокую и нищенскую участь пенсионера- инвалида.
Нашим вялым отношениям рано или поздно суждено было постепенно сойти на нет, если бы в начале весны после долгого перерыва я не получил от него «заветного» письма, Узнав, что я публикуюсь в «М-Э», Александр приглашал меня тряхнуть стариной и завалиться к нему в гости для того, чтобы… посетить, черт побери, «ведьмовскую» деревню!
Оказывается, все три десятилетия он не терял времени даром и не оставлял надежду отыскать след хотя бы одной из них.
Стоит ли говорить, что я не заставил себя долго уговаривать. В редакции тут же выписали командировочные, и в середине июля я держал в руках железнодорожный билет до станции Ломоватка (где Саша назначил мне встречу) на поезд Москва – Сыктывкар.
Пока я безмятежно дремлю под стук колес, придется отвлечь внимание читателя небольшим экскурсом в историю. Как известно, Русь не знала такой формы борьбы с нечистой силой, как инквизиция. Заподозренных в насылании порчи у нас не пытали и не отправляли на костер, как в Европе, а просто тихо-мирно ссылали куда подальше (русское православие – религия милосердная, к тому же не стоит сбрасывать со счетов влияния «языческого фактора», органично вплетенного в мироощущение восточных славян). Поскольку «краем географии» считались земли, простиравшиеся севернее нынешней Вологодчины, то туда и отправляли всех, на кого поступали доносы и обвинения в интимных отношениях с чертями.
Постепенно, век за веком, то тут, то там в бескрайних северных лесах возникали поселения сосланных ведьм и колдунов. Александру удалось даже раскопать что-то вроде «комментария» к Судебнику 1497 года, составленному при Иване Васильевиче (Иване III), где наказание в виде ссылки за занятия черной магией было оформлено и закреплено законодательно.
На ловца и зверь бежит. Обстоятельства свели Сашу с местным «чудиком», который уверял, что свихнулся после того, как побывал в одной из «ведьмовских» деревень. Из рассказов отважного первопроходца следовало, что жизнь в таинственных поселениях хоть и сытая, но скучная и однообразная, и, чтобы хоть как-то себя развлечь, отрезанные от внешнего мира аборигены занимаются тем, что колдуют друг на друга, стараясь перещеголять коллег в масштабах нанесенного ущерба. Если же в окрестностях обнаруживался случайно заблудившийся в лесном буреломе «чужак», то вся нечисть дружно «набрасывается» на несчастного бедолагу, терзая его до тех пор, пока тот не пожалеет, что родился на свет.
Поезд подошел к платформе Ломоватка около четырех утра. Я оказался единственным, кто сошел. Стояли белые ночи, и было светло как днем. На пустынной платформе я издали заметил тщедушную фигурку Саши. Висевший за его спиной рюкзак увеличивал и без того большой горб. Мы обнялись и расцеловались. Мой бывший однокурсник успел отпустить бороду до пояса и обрасти седыми спадавшими по спине волосами. То ли гном, то ли еще какое лесное страшилище.
Полустанок Ломоватка представляет собой центральную базу одного из бесчисленных местных леспромхозов. Отсюда берет начало впадающая в Сухону речка Верхняя Ерга, вдоль которой пролегал наш маршрут. Распив возле совершенно безлюдного зала ожидания «последнюю» бутылку (в тайге спиртное не продается, а нести с собой лишнюю тяжесть нам показалось непозволительной роскошью), мы тронулись в путь.
Верхняя Ерга в истоках – всего лишь порожистый ручеек. Ранней весной по нему еще можно с грехом пополам проплыть на плоскодонке, но уже в июне река мелеет, пороги обнажаются, и дальше, чем на километр-другой, не уплывешь. Мы двигались по бездорожью, продираясь сквозь знакомые по прошлым путешествиям завалы и буреломы и отмахиваясь от кровожадной мошки, плотно облепившей каждый неприкрытый сантиметр кожи. В первый день предстояло отмахать километров семьдесят, что мы успешно и осуществили (как-никак я в далекой юности заслуженно отходил норму мастера спорта по туризму). По пути Саша рассказал, что, согласно информации великоустюгского юродивого, место, куда мы направляемся, представляет собой некий географический «узел», состоящий из нескольких расположенных поблизости одна от другой деревень, расстояние между которыми не больше трехчетырех километров. В каждой дворов по двадцать, тридцать или сорок. Обитают в них исключительно особы женского пола всех возрастов – от мала до велика. Мужиков там вообще нет, хотя количество населения не убывает и процесс деторождения не прерывается. Показав дорогу и приметы, по которым нам предстояло ориентироваться, наш информатор строго-настрого предупредил, что самые неприятные вещи начнут с нами происходить при подходе к ближайшей деревне и что, если нам удастся выработать точную линию поведения, не исключено, что наше предприятие увенчается успехом. Сам «чудик», по его словам, настолько переполнен впечатлениями от пребывания среди ведьм, что желание соваться в их заповедник еще раз у него отбито по гроб жизни.
Разложив костер и нарубив лапника, мы устроились на ночлег. Утром предстояло свернуть вправо и идти перпендикулярно реке в направлении соседнего притока Сухоны – Уфтюги. О наличии источников для питья мы ничего не знали (во всяком случае на карте они не были обозначены), поэтому предусмотрительно наполнили водой по две двухлитровые пластиковые бутыли. Ночь прошла спокойно, и мы, позавтракав сваренным в котелке и приправленным овсянкой и копченой грудинкой сухим супом из пакетов (оптимальная пища для дальних переходов), отправились в неизвестность, полагаясь только на компас. Двигаться нужно было строго в западном направлении, по возможности не отклоняясь. Скорость нашего передвижения с учетом расчистки дороги составляла не больше трех километров в час. Ближе к шести вечера, преодолев километров сорок, мы одновременно почувствовали, что началось, и мы на верном пути.
Наука побеждать
«Чудик» неистово заклинал Сашу соблюдать одно-единственное правило – что бы ни случилось, не читать молитв и даже в мыслях не обращаться за помощью к Богу. Иначе последствия могут быть самые непредсказуемые. Ведьмы различают «чужих» именно по чувству страха, которое человек испытывает, сталкиваясь с необъяснимыми явлениями. Заметьте, испытывая ужас, мы чисто инстинктивно, на подсознательном уровне начинаем вспоминать о высших силах, призванных якобы спасти или уберечь нас от опасности и сохранить нам жизнь. Законы же черной магии учат преодолевать страх, мобилизуя личную волю и мужественно глядя в лицо даже самой, казалось бы, смертельной опасности. Презрение, смирение и ирония способны в самом деле творить чудеса.
Кондовые русские ведьмы крайне консервативны. Приемы, которыми они нагоняют страх на «чужаков», не изменились, видимо, со времен царя Гороха. Внешне происходящее почти дословно повторяло кадры из фильмов нашего детства о Василисе Прекрасной и Кощее Бессмертном. Началось с того, что у нас отнялись ноги, и нам пришлось всю ночью неподвижно пролежать на сыром, болотистом мху.
Едва мы почувствовали способность передвигаться и поднялись, как путь нам преградила падающая сосна. Только успели отскочить в сторону, как заметили, что прямо на нас валится еще одна. Увильнув, мы тут же очутились под лавиной обрушившихся на нас вековых деревьев. Спустя несколько секунд мы снова лежали на земле, придавленные метровыми стволами.
Убедившись, что остались целы и невредимы, мы решили безропотно ждать до победного конца, а там будь что будет. В конце концов мы заснули и проснулись утром – я от нестерпимого жжения во всем теле, а Саша еще от чего-то. Деревья стояли на прежних местах. Я взглянул на своего спутника и обомлел. Его шею и лицо покрывали отвратительные бугристые наросты различной величины. С кулак, с ноготь, с циферблат ручных часов. По его испуганным глазам я понял, что со мной тоже творится что-то неладное. Подняв штормовку и рубашку, я остолбенел. Вместо кожи мое тело покрывала настоящая рыбья чешуя, а из-под каждой серебристой бляшки медленно сочилась кровь.
Спасло нас, повторяю, неукоснительное соблюдение трех правил – не принимать происходящего всерьез, полностью отдать себя во власть обстоятельств и ничего не бояться (читатели, проживающие в больших индустриальных городах и подвергающиеся астральным атакам со стороны враждебных существ, вполне могут проверить на собственном опыте испытанный нами золотой и безотказный рецепт).
К полудню, проползя несколько часов по-пластунски через болото, мы заметили просвет между деревьями и вскоре выбрались из тайги. Метрах в пятистах от себя на небольшом пригорке мы увидели с десяток типичных северных изб-пятистенок с небольшими высоко расположенными окошками, крытыми дворами и почерневшими от времени поросшими мхом бревенчатыми стенами. Возле первого же крыльца сидела явно ожидавшая нашего появления румяная баба лет тридцати. Она с нахальной усмешкой смотрела нам в глаза и лузгала семечки.
Мы решили положиться на интуицию и первыми нарушили молчание. Вежливо поздоровавшись, я как ни в чем не бывало поинтересовался (как мы поступали раньше) о перспективах расположиться на ночлег. Вместо ответа изба стронулась с места и вместе с бабой развернулась ровно на сто восемьдесят градусов. Мы покорно обошли сруб и снова обратились к бабе с тем же вопросом. Саша для «доверительности» даже присел рядом с ней, сбросив рюкзак. Звонко рассмеявшись, хозяйка всплеснула руками, и изба начала вначале медленно, а по мере усиления хохота нашей неразговорчивой собеседницы все быстрее вращаться вокруг собственной оси, достигнув скорости современного паркового аттракциона. Бедный Саша, стоя на коленях и обхватив перила крыльца, изо всех сил старался удержаться и не отлететь.
К счастью, пару минут спустя бабе крутиться надоело (профессиональных ведьм вообще отличает быстрая и резкая смена настроения), и она, остановив избу, приглашающе махнула нам рукой. Заходите, мол, коли пришли.
Горница приятно поразила чистотой, ухоженностью и уютом. Ничего лишнего. Печь, стол, несколько стоящих вдоль стен лавок, комод, буфет, гардероб. Все добротное, массивное, старинное. Из-за распахнутой в соседнюю комнату двери виднелась старомодная металлическая кровать «с шарами» и горой покрытых тюлем подушек.
– Молодцы, что не забоялись, – похвалила нас не перестававшая улыбаться хозяйка. – А то мы шибко не любим, когда нас не уважают.
Мы не заметили, как на столе появилась бутылка с мутноватой жидкостью, миска с жареным мясом, чугунок с вареной картошкой и буханка серого хлеба. Хозяйка достала из буфета три граненых стопки.
– Пригубите с дороги-то, – как все уроженцы Вологодчины, она окала.
Мы не заставили себя долго упрашивать и разлили «по полной». В нос шибанул запах сивухи. Самогон оказался градусов под шестьдесят, и нас тут же развезло. Расхрабрившись, мы наперебой засыпали хлебосольную хозяйку вопросами. Из вполне доброжелательной, пересыпаемой шутками беседы выяснилось, что, как зовут нашу благодетельницу и сколько ей лет, она не знает, деревня никак не называется, баб и девок вокруг видимо-невидимо, но нам ничего не светит, поскольку, для чего нужны мужики и как их можно использовать, никто в здешних местах понятия не имеет.
Сказка становится былью
Неожиданно наше импровизированное интервью прервал… пожар. Загорелось где-то в сенях. Мы увидели вырывающиеся из-под дверей языки пламени, и вскоре нас заволокло клубами едкого и удушливого дыма. Я чисто автоматически прикинул, сможем ли мы пролезть в окна, но, заметив, как хозяйка звонко рассмеялась, успокоился.
– Чтоб тебе пусто было! – в сердцах воскликнула баба и, открыв печную заслонку, извлекла из нее уголек, бросила его в стоявший на подоконнике чугунок с водой, что-то пошептала, и пламя стало затухать прямо на наших глазах. Я выглянул в сени. Стены и полы были в целости и сохранности. Во всяком случае никаких следов только что бушевавшего огня я не заметил.
Хозяйка, продолжая причитать и улыбаться одновременно, подозвала нас к окну. Я выглянул и увидел соседнюю избу – такую же, как наша. Ведьма поднесла уголек к моему рту.
– Подуй-ка! – приказала она.
Я дунул, и, казалось бы, остывший и холодный кусочек прогоревшей до основания древесины вдруг воспламенился в ее руках. В то же мгновение пламя охватило избу напротив – от белокаменного фундамента до резного конька на крыше. Хозяйка, повалившись на лавку, закатилась в гомерическом хохоте.
Пожар за окном, однако, полыхал не больше минуты. Видимо, в противоположном лагере тоже своевременно приняли меры по его ликвидации, после чего пейзаж тут же обрел первоначальный вид.
– Завитки берут, что не к ним зашли, – добродушно пояснила ведьма. – Чего хоть хотите-то, говорите! – предложила она с нескрываемой готовностью выполнить любое наше желание.
Мне почему-то снова вспомнился фильм «По щучьему велению», в котором герой разъезжал на печи – причем гораздо быстрее гнавшихся за ним лошадиных упряжек, и я сказал первое, что пришло в голову:
– Прокатимся на печке, что ли? Полюбуемся на местные красоты и достопримечательности.
Хозяйка поняла меня с полуслова, проворно запрыгнула на полати и нетерпеливо помахала нам рукой – мол, поторапливайтесь.
Печь, немного покачавшись, сдвинулась с места. Проскользнув сквозь стену, мы выкатили на улицу и поплыли (иначе ощущение не назовешь) между двух рядов расположенных друг против друга изб. Вокруг кипела жизнь. Старухи, женщины, девушки, девки, совсем малявки собирались в группы и о чем-то переговаривались. В наш адрес раздавались озорные угрозы:
– Расселись, как цари. В поросят обернем – вот повеселитесь тогда в печке-то!
– Ты вон сколько солдатиков с зимы зажарила – объелась небось? — отзывалась наша не на шутку захмелевшая подруга.
Позже, уже на обратном пути, мы выяснили, что слух о «ведьмовских» деревнях давно не дает покоя как старым, так и нынешним районным и областным властям. Когда-то вездесущие «органы» пытались разобраться с невидимыми поселениями из чисто «идеологических» побуждений. Сегодня некоторые не в меру ретивые энтузиасты мечтают добраться до них «из принципа», не жалея человеческих жизней. Пробовали высаживать воздушные десанты. Напрасно. Вертолеты, как и остальная авиатехника, не долетев до заповедных мест, бесследно исчезали, словно растворялись в воздухе. Во всяком случае до сих пор так и не удалось обнаружить ни одного намека на случившуюся в тайге авиакатастрофу. Посылали войска. Не подозревавших о подстерегающей опасности спецназовцев неведомая сила начинала кружить по тайге. Навигационные приборы заводили в непроходимые трясины, откуда редко кто выбирался. Наиболее упорных и активных исполнителей ждала кара почудовищнее. Им позволяли добраться до места, после чего превращали («оборачивали») в гусей или свиней и, зажарив, съедали за коллективным праздничным застольем. Когда я спросил, почему нас не коснулась подобная участь, хозяйка беззлобно объяснила:
– Так с добром же шли!
Я осторожно намекнул, что хотел бы написать в газете о том, что видел и испытал.
– Своим всегда рады, а чужаков так и так отвадим, – услышал я в ответ («чужаками» ведьмы называют всех, кроме себя).
Во время первой же прогулки нас удивило отсутствие огородов и вообще признаков того, что принято называть «подсобным хозяйством», при том, что еда на столах не переводилась, хотя и не отличалась разнообразием. Не представляющие, что такое физический труд и вообще работа, ведьмы материализуют только то, к чему привыкли генетически и что ели и потребляли их предки. Их рацион в основном состоит из щей, жаркого, чая с сахаром, медовых пряников и дешевой карамели. В качестве горячительного потребляют самогон. Куревом не балуются вовсе.
Обладая способностью «оборачивать» и «оборачиваться» самим, они принимают облик птиц и летают по близлежащим городам и селам. Над увиденным там, особенно за последние годы, искренне потешаются, не представляя, зачем «чужаки» тратят столько сил на то, что можно получить «из ничего». Искусством «оборачивания» владеют все поголовно, начиная чуть ли не с пятилетнего возраста. Проведя среди настоящего «бабьего царства» дней пять, мы не раз становились свидетелями акта «перевоплощения». Женщина садится на корточки, обхватывает себя руками, затем сжимается в комок и валится на пол, как бы пытаясь «укатиться» куда-то, как колобок. Через несколько секунд «колобок» превращается в небольшое облачко, которое сгущается, принимая очертания, скажем, той же вороны.
Я допытывался у представительниц молодого поколения, не соблазняют ли их выставленные на городских витринах блага цивилизации. В ответ слышал приблизительно одно и то же:
– Куда им с нами тягаться!
Как-то, сидя у одной древней старухи, я услышал воспоминания об… Америке. Не слезая с печи, она покидала собственную телесную оболочку и разгуливала среди нью-йоркских небоскребов. Описание ее настолько изобиловало деталями и подробностями, остающимися за кадром расхожих телевизионных репортажей, что у вашего покорного слуги не осталось и тени сомнения в том, что сидящей перед ним беззубой бабке не раз доводилось «залетать» в престижные зрительные залы Бродвея.
Ни сеют, ни пашут
Голова трещала от обилия информации. Каждый день преподносил что-то, казалось бы, «хорошо забытое». Мы словно очутились в ином измерении. Смазливые девчонки с едва намечавшимися сиськами описывали лунный ландшафт. Девицы «на выданье» сетовали на невозможность пролететь сквозь солнечный диск («хотели было, да больно горячо, еще сгоришь»). Женщины «в летах» прозревали грядущие катаклизмы («тот кусок под воду уйдет, потом жарко станет и пища кончится, а когда всех в плен возьмут, наверху ворота навсегда затворятся»).
Я попросил предсказать мне мое будущее.
– Хитер больно. Ладно, что не во вред другим. Поедешь далеко – там и сгинешь. Сиди уж дома. Кисель хлебать – много ума не надо, – в который раз прокручиваю записавшееся на диктофон загадочное «прорицание».
Избавленные от обременительных хлопот о хлебе насущном, они сделали смыслом и сутью своей жизни абсолютную праздность и сопутствующие ей забавы. Любой их поступок продиктован не жесткой необходимостью выживания и выбора между добром и злом, а мерой удовольствия, которое можно из него извлечь. Навечно оградив себя от исходящей извне опасности, они отдают себе отчет, что спасение от окружающей их «райские кущи» империи цинизма и предательства связано с фанатичным и оголтелым отрицанием наших с вами ценностей, дорогой читатель.
Их жизненный уклад не претерпел изменений в течение тысячелетий. Основа их более чем аскетичного и однообразного быта – по-прежнему семья, занимающая отдельную избу и состоящая, как правило, из старухи, двух-трех дочерей и пяти-шести внучек. Когда младшие подрастают и собираются рожать, для них материализуют новую избу (отсюда и «узел» из нескольких близлежащих поселений). Секретами бессмертия они не владеют, но живут долго, лет, как я вычислил, по двести-триста, и не умирают, пока не передадут все до одной тайны своего «ремесла» следующему поколению.
Их колдовские обряды на удивление просты. У них каким-то необъяснимым образом «все само получается». Чтобы вызвать из небытия, скажем, обед, им достаточно слегка коснуться пальцами какой-нибудь ложки, а для вызывания землетрясения просто ткнуть первой попавшейся под руку булавкой в пустоту. Я объясняю легкость, с какой они способны изменять окружающую действительность, степенью концентрации потусторонних сил, заполнивших ареал их обитания. Ощущая неразрывную связь с предшествующими поколениями, они превратились в мощнейшие аккумуляторы астральной энергии, которую при желании шутя и играючи направляют в необходимом им направлении.
И все же остаться наедине с молодой девчонкой для меня оказалось задачей почти невыполнимой. Они элементарно не понимали, чего я от них добиваюсь. Я иногда невзначай дотрагивался до их «эрогенных» зон, но всякий раз встречал недоуменный взгляд. Они абсолютно лишены ощущения земного мужчины, потому что целиком и полностью, душой и телом, каждой своей клеточкой принадлежат существам из иных пространств и миров, которые и становятся отцами их постоянно появляющихся на свет дочерей.
Когда я интересовался причиной «однополовости» местного населения, то слышал один и тот же ответ:
– Для нашего занятия больше женский пол приспособлен.
Старухи вспоминают, как в незапамятные времена среди высланных попадались и мужики, но, явно уступая бабам в виртуозности и изощренности колдовских «приколов», они постепенно деградировали, «сдавались», попадали в унизительную зависимость и, став жертвами мутации, вымерли. Их бывшие партнерши с удовольствием переключали внимание на более близких им по духу обитателей загробных сфер, недостатка в которых они никогда не испытывали.
Им неведом стыд и «табу» в нашем, «цивилизованном» понимании. Они ходят одетыми только по причине холодных зим и недолгого летнего тепла. В первый же вечер, прогуливаясь по деревне, я то и дело натыкался на предающихся любовным утехам баб и девок. Они лежали прямо у дороги с задранными юбками и энергично «подмахивали» кому-то невидимому, кто явно «имел» их «по полной программе». Стонам и стенаниям мог бы позавидовать любой постановщик порнофильмов. «Кончив», бабы долго приходили в себя после только что испытанного неземного наслаждения, медленно поднимались и, счастливые и довольные, возвращались домой (впрочем, как правило «половые акты» происходили где придется – на полу, на лавках, на крыльце). Некоторые из таких экстазных соитий кончались беременностями, в результате которых деревни пополнялись розовощекими безымянными младенцами.
Увы, несколько дней пребывания на границе двух реальностей не могли не сказаться на нашем психическом состоянии. Несмотря на благожелательность оказанного нам приема, нас не покидало ощущение, что затягивание визита вот-вот обернется непредсказуемыми последствиями. Когда мы почувствовали, что наступил час расставания, то предпочли уйти тихо и незаметно, даже не наполнив рюкзаки съестными припасами. Вышли ночью, которая в летний период мало чем отличалась от дня. После шестичасового перехода в полуотключенном состоянии почувствовали, что рюкзаки заметно потяжелели. Решив, что сказывается усталость, остановились передохнуть. Сняв ношу, я увидел торчащее из рюкзака бутылочное горлышко.
Великий Устюг – Москва