Впервые напечатано в еженедельнике «Мегаполис-Экспресс» в № 39 от 4 октября 1995 года

То, что вам предстоит про­читать, наверняка покажет­ся неправдоподобным. Ав­тор долго сомневался, сто­ит ли делиться с читателем пе­режитым минувшим летом. Од­нако мнение руководства редакции, отправив­шего меня в командировку, было однозначным.

Прежде чем приступать к чте­нию, вы должны учесть, что речь в репортаже идет не просто о ведьмах (эка невидаль!), а имен­но о ведьмах русских, деревенс­ких, использующих в отличие от своих европейских да и просто городских сестер специфические, уникальные, полученные по на­следству знания, которыми не владеет сегодня никто, кроме них. Они, пожалуй, одни из не­многих, кто умудрился сохранить в неприкосновенности секреты наших далеких предков, способных повелевать и манипулировать природой вещей в соответствии с собственными представления­ми о мироздании. Их опыт, ухо­дящий корнями в глубокую древность, некогда послужил осно­вой для создания русских наро­дных сказок, возникавших, как известно, на вполне конкретном жизненном материале. Аноним­ные авторы Древней Руси, со­прикасаясь с носителями тайных знаний, запечатлевали творимые ими чудеса для следующих по­колений.

Мне повезло. Я – единствен­ный журналист, побывавший там, где сохранился «русский дух и Русью пахнет».

Цивилев, кладоискатель

 С Александром Цивилевым судьба свела меня в середине 60-х, когда мы вместе оказались на первом курсе экономического факультета Московского универ­ситета. Он, приехавший из Вели­кого Устюга, жил в студенческом общежитии на Ломоносовском проспекте, куда я изредка загля­дывал, чтобы попьянствовать и покадриться с приобщающимися к тонкостям «секса по-столичному»

закомплексованными, но со­зревшими для подвигов провин­циалками. Александр резко вы­делялся среди моих однокашни­ков. Прежде всего огромным гор­бом и маленьким ростом (что-то около метра тридцати), склон­ностью к философским размыш­лениям, интересом к теософии, дикими запоями, мистически-трепетным отношением к спир­тному и наконец полным отсут­ствием интереса к преподавае­мым предметам (во всяком слу­чае лекции и семинары он не посещал).

За бражничеством и балагур­ством подошло время зимней сессии. Александр не стал утруж­дать и беспокоить преподавате­лей и просто сложил пожитки и уехал домой. Меня же отчислили чуть раньше, чем его. В начале декабря я позволил себе глупость принять участие в «политической» демонстрации, за что и попла­тился.

Короче говоря, я оказался под угрозой призыва в армию и стал размышлять, в каком бы под­полье отсидеться до следующей осени, чтобы поступить куда-ни­будь по новой. И тут по весне я получаю письмо из Великого Ус­тюга от своего собутыльника – бродяги и философа Саши Цивилева.

Надо сказать, что еще во вре­мя наших застолий в общежитии он не раз пытался поделиться со мной своим тайным увлечением – кладоискательством, но, видя мое скептическое отношение к его рассказам о зарытых в северных лесах несметных сокро­вищах, переводил разговор на другие темы.

В письме Саша предлагал мне отправиться вместе с ним на поиски кладов и, чтобы развеять мой скептицизм, прилагал само­лично вычерченную подробную карту мест их предполагаемых залеганий и соответствующие выписки из летописей, раздобы­тых им в явно мифических архи­вах его родного города. Тексты на древнеславянском языке про каких-то ушкуйников, которые якобы строили посреди тайги срубы, заполняли их награблен­ным златом-серебром и затем засыпали припрятанное добро землей, возводя над ним огром­ные курганы, были призваны окончательно рассеять малейшие сомнения в достоверности изло­женного.

Словом, так совпало, что и деваться мне было некуда, и появилась возможность улизнуть от бдительного ока военкомата. Недолго думая, я решился, пред­варительно подбив разделить со мной грядущую авантюру своего старшего товарища Леонида Талочкина (сегодня он стал извес­тным культурологом), которого в ту пору сильно доставала одна из бывших жен на предмет али­ментов. Он как раз бросил оче­редную работу и устраиваться на следующую не спешил. Поэтому Сашино предложение ему тоже пришлось как нельзя кстати.

Наше тогдашнее приключение растянулось почти на целый год. Мы вдоль и поперек исходили Вологодскую и Ар­хангельскую области. Сплавлялись на плотах по северным рекам, гостили у беглых зеков в лесных сторожках и у богомольных обитателей «по­таенных» таежных скитов. Летали на «кукурузниках» с геологами и откармливались у костров при­езжавших вкусить местной экзо­тики туристов, жадно внимавших советам «бывалых» путешествен­ников. Охотились. Рыбачили. Кормились грибами и ягодами. Подрабатывали грузчиками в портах. Иногда доводилось и подворовывать, и попрошайни­чать. Голод, известно, не тетка.

Теперь к делу. В течение все­го времени, что мы плутали, нас постоянно сопровождали рассказы местных старожилов о нахо­дящихся где-то неподалеку «ведьмовских» деревнях – вер­нее о неких поселениях, где «компактно проживают» одни ведьмы и колдуны. Мы столкну­лись с тем самым случаем, когда «все слышали, но никто не ви­дел». Как мы ни расспрашивали, где же эти загадочные деревни находятся и как до них добрать­ся, никто толком так и не смог удовлетворить наше любопытство. В конце концов мы успокоились и оставили мысль о поиске таин­ственных и недоступных «оази­сов мракобесия».

 Что назначено, то сбудется

И вот прошло тридцать лет. Я почти забыл о наших лихих стран­ствиях. Они успели подернуться туманом времени, подробности стерлись из памяти и стали вос­приниматься как хаотично мер­цающие эпизоды безвозвратно ушедшей «прошлой жизни». С Сашей Цивилевым мы перепи­сывались кое-как. Он изредка сообщал о своих архивных изыс­каниях, жаловался на одинокую и нищенскую участь пенсионера- инвалида.

Нашим вялым отношениям рано или поздно суждено было постепенно сойти на нет, если бы в начале весны после долгого перерыва я не получил от него «заветного» письма, Узнав, что я публикуюсь в «М-Э», Александр приглашал меня тряхнуть стари­ной и завалиться к нему в гости для того, чтобы… посетить, черт побери, «ведьмовскую» деревню!

Оказывается, все три десятиле­тия он не терял времени даром и не оставлял надежду отыскать след хотя бы одной из них.

Стоит ли говорить, что я не заставил себя долго уговаривать. В редакции тут же выписали ко­мандировочные, и в середине июля я держал в руках железнодорожный билет до станции Ломоватка (где Саша назначил мне встречу) на поезд Москва – Сык­тывкар.

Пока я безмятежно дремлю под стук колес, придется отвлечь внимание читателя небольшим экскурсом в историю. Как извес­тно, Русь не знала такой формы борьбы с нечистой силой, как инквизиция. Заподозренных в насылании порчи у нас не пытали и не отправляли на костер, как в Европе, а просто тихо-мирно ссылали куда подальше (русское православие – религия милосер­дная, к тому же не стоит сбрасы­вать со счетов влияния «язычес­кого фактора», органично впле­тенного в мироощущение вос­точных славян). Поскольку «кра­ем географии» считались земли, простиравшиеся севернее ны­нешней Вологодчины, то туда и отправляли всех, на кого посту­пали доносы и обвинения в ин­тимных отношениях с чертями.

Постепенно, век за веком, то тут, то там в бескрайних северных лесах возникали поселения со­сланных ведьм и колдунов. Алек­сандру удалось даже раскопать что-то вроде «комментария» к Судебнику 1497 года, составлен­ному при Иване Васильевиче (Иване III), где наказание в виде ссылки за занятия черной магией было оформлено и закреплено законодательно.

На ловца и зверь бежит. Обстоятельства свели Сашу с местным «чудиком», который уверял, что свихнулся после того, как побы­вал в одной из «ведьмовских» деревень. Из рассказов отваж­ного первопроходца следовало, что жизнь в таинственных посе­лениях хоть и сытая, но скучная и однообразная, и, чтобы хоть как-то себя развлечь, отрезанные от внешнего мира абориге­ны занимаются тем, что колдуют друг на друга, стараясь переще­голять коллег в масштабах нане­сенного ущерба. Если же в окрестностях обнаруживался случайно заблудившийся в лесном буреломе «чужак», то вся нечисть дружно «набрасывается» на не­счастного бедолагу, терзая его до тех пор, пока тот не пожалеет, что родился на свет.

Поезд подошел к платформе Ломоватка около четырех утра. Я оказался единственным, кто со­шел. Стояли белые ночи, и было светло как днем. На пустынной платформе я издали заметил тщедушную фигурку Саши. Ви­севший за его спиной рюкзак увеличивал и без того большой горб. Мы обнялись и расцелова­лись. Мой бывший однокурсник успел отпустить бороду до пояса и обрасти седыми спадавшими по спине волосами. То ли гном, то ли еще какое лесное страшили­ще.

Полустанок Ломоватка пред­ставляет собой центральную базу одного из бесчисленных местных леспромхозов. Отсюда берет на­чало впадающая в Сухону речка Верхняя Ерга, вдоль которой про­легал наш маршрут. Распив воз­ле совершенно безлюдного зала ожидания «последнюю» бутылку (в тайге спиртное не продается, а нести с собой лишнюю тяжесть нам показалось непозволитель­ной роскошью), мы тронулись в путь.

Верхняя Ерга в истоках – все­го лишь порожистый ручеек. Ран­ней весной по нему еще можно с грехом пополам проплыть на плоскодонке, но уже в июне река мелеет, пороги обнажаются, и дальше, чем на километр-дру­гой, не уплывешь. Мы двигались по бездорожью, продираясь сквозь знакомые по прошлым путешествиям завалы и бурело­мы и отмахиваясь от кровожад­ной мошки, плотно облепившей каждый неприкрытый сантиметр кожи. В первый день предстояло отмахать километров семьдесят, что мы успешно и осуществили (как-никак я в далекой юности заслуженно отходил норму мастера спорта по туризму). По пути Саша рассказал, что, согласно информации­ великоустюгского юродивого, место, куда мы на­правляемся, представляет собой некий географический «узел», состоящий из нескольких распо­ложенных поблизости одна от другой деревень, расстояние между которыми не больше трех­четырех километров. В каждой дворов по двадцать, тридцать или сорок. Обитают в них исключи­тельно особы женского пола всех возрастов – от мала до велика. Мужиков там вообще нет, хотя количество населения не убыва­ет и процесс деторождения не прерывается. Показав дорогу и приметы, по которым нам пред­стояло ориентироваться, наш информатор строго-настрого предупредил, что самые неприятные вещи начнут с нами про­исходить при подходе к ближай­шей деревне и что, если нам удастся выработать точную ли­нию поведения, не исключено, что наше предприятие увенчает­ся успехом. Сам «чудик», по его словам, настолько переполнен впечатлениями от пребывания среди ведьм, что желание со­ваться в их заповедник еще раз у него отбито по гроб жизни.

Разложив костер и нарубив лапника, мы устроились на ночлег. Утром предстояло свернуть вправо и идти перпендикулярно реке в направлении соседнего притока Сухоны – Уфтюги. О наличии источников для питья мы ничего не знали (во всяком слу­чае на карте они не были обозначены), поэтому предусмотри­тельно наполнили водой по две двухлитровые пластиковые буты­ли. Ночь прошла спокойно, и мы, позавтракав сваренным в котел­ке и приправленным овсянкой и копченой грудинкой сухим супом из пакетов (оптимальная пища для дальних переходов), отпра­вились в неизвестность, полага­ясь только на компас. Двигаться нужно было строго в западном направлении, по возможности не отклоняясь. Скорость нашего передвижения с учетом расчис­тки дороги составляла не боль­ше трех километров в час. Ближе к шести вечера, преодолев кило­метров сорок, мы одновременно почувствовали, что началось, и мы на верном пути.

 Наука побеждать

«Чудик» неистово заклинал Сашу соблюдать одно-единственное правило – что бы ни случилось, не читать молитв и даже в мыслях не обращаться за помощью к Богу. Иначе послед­ствия могут быть самые непред­сказуемые. Ведьмы различают «чужих» именно по чувству стра­ха, которое человек испытывает, сталкиваясь с необъяснимыми явлениями. Заметьте, испытывая ужас, мы чисто инстинктивно, на подсознательном уровне начина­ем вспоминать о высших силах, призванных якобы спасти или уберечь нас от опасности и со­хранить нам жизнь. Законы же черной магии учат преодолевать страх, мобилизуя личную волю и мужественно глядя в лицо даже самой, казалось бы, смертель­ной опасности. Презрение, сми­рение и ирония способны в са­мом деле творить чудеса.

 Кондовые русские ведьмы крайне консервативны. Приемы, которыми они нагоняют страх на «чужаков», не изменились, види­мо, со времен царя Гороха. Внешне происходящее почти до­словно повторяло кадры из филь­мов нашего детства о Василисе Прекрасной и Кощее Бессмерт­ном. Началось с того, что у нас отнялись ноги, и нам пришлось всю ночью неподвижно проле­жать на сыром, болотистом мху.

 Едва мы почувствовали способность передвигаться и поднялись, как путь нам преградила падающая сосна. Только успели отскочить в сторону, как заметили, что прямо на нас валится еще одна. Увильнув, мы тут же очутились под лавиной обрушившихся на нас вековых деревьев. Спустя несколько секунд мы снова лежали на земле, придавленные метро­выми стволами.

Убедившись, что остались целы и невредимы, мы решили безропотно ждать до победного конца, а там будь что будет. В конце концов мы заснули и про­снулись утром – я от нестерпи­мого жжения во всем теле, а Саша еще от чего-то. Деревья стояли на прежних местах. Я взглянул на своего спутника и обомлел. Его шею и лицо покры­вали отвратительные бугристые наросты различной величины. С кулак, с ноготь, с циферблат руч­ных часов. По его испуганным глазам я понял, что со мной тоже творится что-то неладное. Под­няв штормовку и рубашку, я ос­толбенел. Вместо кожи мое тело покрывала настоящая рыбья че­шуя, а из-под каждой серебрис­той бляшки медленно сочилась кровь.

Спасло нас, повторяю, не­укоснительное соблюдение трех правил – не принимать происхо­дящего всерьез, полностью от­дать себя во власть обстоя­тельств и ничего не бояться (читатели, проживающие в больших индустриальных городах и под­вергающиеся астральным атакам со стороны враждебных существ, вполне могут проверить на собственном опыте испытанный нами золотой и безотказный ре­цепт).

К полудню, проползя не­сколько часов по-пластунски че­рез болото, мы заметили просвет между деревьями и вскоре выбрались из тайги. Метрах в пя­тистах от себя на небольшом пригорке мы увидели с десяток типичных северных изб-пятисте­нок с небольшими высоко рас­положенными окошками, крыты­ми дворами и почерневшими от времени поросшими мхом бре­венчатыми стенами. Возле первого же крыльца сидела явно ожидавшая нашего появления румяная баба лет тридцати. Она с нахальной усмешкой смотрела нам в глаза и лузгала семечки.

Мы решили положиться на инту­ицию и первыми нарушили мол­чание. Вежливо поздоровавшись, я как ни в чем не бывало поин­тересовался (как мы поступали раньше) о перспективах распо­ложиться на ночлег. Вместо ответа изба стронулась с места и вместе с бабой развернулась ровно на сто восемьдесят граду­сов. Мы покорно обошли сруб и снова обратились к бабе с тем же вопросом. Саша для «доверительности» даже присел рядом с ней, сбросив рюкзак. Звонко рассмеявшись, хозяйка всплес­нула руками, и изба начала вна­чале медленно, а по мере усиле­ния хохота нашей неразговорчи­вой собеседницы все быстрее вращаться вокруг собственной оси, достигнув скорости совре­менного паркового аттракциона. Бедный Саша, стоя на коленях и обхватив перила крыльца, изо всех сил старался удержаться и не отлететь.

К счастью, пару минут спустя бабе крутиться надоело (профессиональных ведьм вообще от­личает быстрая и резкая смена настроения), и она, остановив избу, приглашающе махнула нам рукой. Заходите, мол, коли пришли.

Горница приятно поразила чистотой, ухоженностью и уютом. Ничего лишнего. Печь, стол, не­сколько стоящих вдоль стен ла­вок, комод, буфет, гардероб. Все добротное, массивное, старин­ное. Из-за распахнутой в сосед­нюю комнату двери виднелась старомодная металлическая кро­вать «с шарами» и горой покры­тых тюлем подушек.

– Молодцы, что не забоя­лись, – похвалила нас не перестававшая улыбаться хозяйка. – А то мы шибко не любим, когда нас не уважают.

Мы не заметили, как на столе появилась бутылка с мутноватой жидкостью, миска с жареным мясом, чугунок с вареной кар­тошкой и буханка серого хлеба. Хозяйка достала из буфета три граненых стопки.

– Пригубите с дороги-то, – как все уроженцы Вологодчины, она окала.

Мы не заставили себя долго упрашивать и разлили «по полной». В нос шибанул запах сивухи. Самогон оказался градусов под шестьдесят, и нас тут же развезло. Расхрабрившись, мы наперебой засыпали хлебосоль­ную хозяйку вопросами. Из впол­не доброжелательной, пересыпаемой шутками беседы выясни­лось, что, как зовут нашу благо­детельницу и сколько ей лет, она не знает, деревня никак не на­зывается, баб и девок вокруг видимо-невидимо, но нам ниче­го не светит, поскольку, для чего нужны мужики и как их можно использовать, никто в здешних местах понятия не имеет.

Сказка становится былью

Неожиданно наше импрови­зированное интервью прервал… пожар. Загорелось где-то в се­нях. Мы увидели вырывающиеся из-под дверей языки пламени, и вскоре нас заволокло клубами едкого и удушливого дыма. Я чисто автоматически прикинул, сможем ли мы пролезть в окна, но, заметив, как хозяйка звонко рассмеялась, успокоился.

– Чтоб тебе пусто было! – в сердцах воскликнула баба и, от­крыв печную заслонку, извлекла из нее уголек, бросила его в сто­явший на подоконнике чугунок с водой, что-то пошептала, и пла­мя стало затухать прямо на на­ших глазах. Я выглянул в сени. Стены и полы были в целости и сохранности. Во всяком случае никаких следов только что буше­вавшего огня я не заметил.

Хозяйка, продолжая причитать и улыбаться одновременно, по­дозвала нас к окну. Я выглянул и увидел соседнюю избу – такую же, как наша. Ведьма поднесла уголек к моему рту.

– Подуй-ка! – приказала она.

Я дунул, и, казалось бы, ос­тывший и холодный кусочек прогоревшей до основания древе­сины вдруг воспламенился в ее руках. В то же мгновение пламя охватило избу напротив – от белокаменного фундамента до резного конька на крыше. Хозяй­ка, повалившись на лавку, зака­тилась в гомерическом хохоте.

Пожар за окном, однако, пол­ыхал не больше минуты. Видимо, в противоположном лагере тоже своевременно приняли меры по его ликвидации, после чего пей­заж тут же обрел первоначальный вид.

– Завитки берут, что не к ним зашли, – добродушно пояснила ведьма. – Чего хоть хотите-то, говорите! – предложила она с нескрываемой готовностью вы­полнить любое наше желание.

Мне почему-то снова вспом­нился фильм «По щучьему велению», в котором герой разъезжал на печи – причем гораздо быс­трее гнавшихся за ним лошадиных упряжек, и я сказал первое, что пришло в голову:

– Прокатимся на печке, что ли? Полюбуемся на местные кра­соты и достопримечательности.

Хозяйка поняла меня с полу­слова, проворно запрыгнула на полати и нетерпеливо помахала нам рукой – мол, поторапливай­тесь.

Печь, немного покачавшись, сдвинулась с места. Проскользнув сквозь стену, мы выкатили на улицу и поплыли (иначе ощуще­ние не назовешь) между двух рядов расположенных друг про­тив друга изб. Вокруг кипела жизнь. Старухи, женщины, де­вушки, девки, совсем малявки собирались в группы и о чем-то переговаривались. В наш адрес раздавались озорные угрозы:

– Расселись, как цари. В по­росят обернем – вот повесели­тесь тогда в печке-то!

– Ты вон сколько солдатиков с зимы зажарила – объелась небось? — отзывалась наша не на шутку захмелевшая подруга.

Позже, уже на обратном пути, мы выяснили, что слух о «ведьмовских» деревнях давно не дает покоя как старым, так и нынеш­ним районным и областным влас­тям. Когда-то вездесущие «ор­ганы» пытались разобраться с невидимыми поселениями из чисто «идеологических» побуж­дений. Сегодня некоторые не в меру ретивые энтузиасты мечта­ют добраться до них «из принци­па», не жалея человеческих жизней. Пробовали высаживать воз­душные десанты. Напрасно. Вер­толеты, как и остальная авиатех­ника, не долетев до заповедных мест, бесследно исчезали, слов­но растворялись в воздухе. Во всяком случае до сих пор так и не удалось обнаружить ни одного намека на случившуюся в тайге авиакатастрофу. Посылали войс­ка. Не подозревавших о подсте­регающей опасности спецназов­цев неведомая сила начинала кружить по тайге. Навигационные приборы заводили в непроходимые трясины, откуда редко кто выбирался. Наиболее упорных и активных исполнителей ждала кара почудовищнее. Им позво­ляли добраться до места, после чего превращали («оборачивали») в гусей или свиней и, зажарив, съедали за коллективным праз­дничным застольем. Когда я спросил, почему нас не косну­лась подобная участь, хозяйка беззлобно объяснила:

– Так с добром же шли!

Я осторожно намекнул, что хотел бы написать в газете о том, что видел и испытал.

– Своим всегда рады, а чу­жаков так и так отвадим, – услышал я в ответ («чужаками» ведь­мы называют всех, кроме себя).

Во время первой же прогулки нас удивило отсутствие огородов и вообще признаков того, что принято называть «подсобным хозяйством», при том, что еда на столах не переводилась, хотя и не отличалась разнообразием. Не представляющие, что такое фи­зический труд и вообще работа, ведьмы материализуют только то, к чему привыкли генетически и что ели и потребляли их предки. Их рацион в основном состоит из щей, жаркого, чая с сахаром, медовых пряников и дешевой карамели. В качестве горячи­тельного потребляют самогон. Куревом не балуются вовсе.

Обладая способностью «обо­рачивать» и «оборачиваться» самим, они принимают облик птиц и летают по близлежащим горо­дам и селам. Над увиденным там, особенно за последние годы, искренне потешаются, не пред­ставляя, зачем «чужаки» тратят столько сил на то, что можно получить «из ничего». Искусством «оборачивания» владеют все поголовно, начиная чуть ли не с пятилетнего возраста. Проведя среди настоящего «бабьего цар­ства» дней пять, мы не раз ста­новились свидетелями акта «пе­ревоплощения». Женщина садится на корточки, обхватывает себя руками, затем сжимается в комок и валится на пол, как бы пытаясь «укатиться» куда-то, как колобок. Через несколько секунд «коло­бок» превращается в небольшое облачко, которое сгущается, при­нимая очертания, скажем, той же вороны.

Я допытывался у представи­тельниц молодого поколения, не соблазняют ли их выставленные на городских витринах блага ци­вилизации. В ответ слышал при­близительно одно и то же:

– Куда им с нами тягаться!

Как-то, сидя у одной древней старухи, я услышал воспоминания об… Америке. Не слезая с печи, она покидала собственную те­лесную оболочку и разгуливала среди нью-йоркских небоскре­бов. Описание ее настолько изо­биловало деталями и подробнос­тями, остающимися за кадром расхожих телевизионных репор­тажей, что у вашего покорного слуги не осталось и тени сомне­ния в том, что сидящей перед ним беззубой бабке не раз доводи­лось «залетать» в престижные зрительные залы Бродвея.

 Ни сеют, ни пашут

Голова трещала от обилия информации. Каждый день пре­подносил что-то, казалось бы, «хорошо забытое». Мы словно очутились в ином измерении. Смазливые девчонки с едва на­мечавшимися сиськами описыва­ли лунный ландшафт. Девицы «на выданье» сетовали на невозмож­ность пролететь сквозь солнеч­ный диск («хотели было, да боль­но горячо, еще сгоришь»). Жен­щины «в летах» прозревали гря­дущие катаклизмы («тот кусок под воду уйдет, потом жарко станет и пища кончится, а когда всех в плен возьмут, наверху ворота навсегда затворятся»).

Я попросил предсказать мне мое будущее.

– Хитер больно. Ладно, что не во вред другим. Поедешь далеко – там и сгинешь. Сиди уж дома. Кисель хлебать – много ума не надо, – в который раз прокручиваю записавшееся на диктофон загадочное «прорица­ние».

Избавленные от обремени­тельных хлопот о хлебе насущ­ном, они сделали смыслом и сутью своей жизни абсолютную праздность и сопутствующие ей забавы. Любой их поступок про­диктован не жесткой необходи­мостью выживания и выбора между добром и злом, а мерой удовольствия, которое можно из него извлечь. Навечно оградив себя от исходящей извне опас­ности, они отдают себе отчет, что спасение от окружающей их «райские кущи» империи циниз­ма и предательства связано с фанатичным и оголтелым отрицанием наших с вами ценностей, дорогой читатель.

Их жизненный уклад не пре­терпел изменений в течение тысячелетий. Основа их более чем аскетичного и однообразного быта – по-прежнему семья, зани­мающая отдельную избу и состо­ящая, как правило, из старухи, двух-трех дочерей и пяти-шести внучек. Когда младшие подрастают и собираются рожать, для них материализуют новую избу (отсюда и «узел» из нескольких близлежащих поселений). Секре­тами бессмертия они не владе­ют, но живут долго, лет, как я вычислил, по двести-триста, и не умирают, пока не передадут все до одной тайны своего «ремес­ла» следующему поколению.

Их колдовские обряды на удивление просты. У них каким-то необъяснимым образом «все само получает­ся». Чтобы вызвать из небытия, скажем, обед, им достаточно слегка коснуться пальцами ка­кой-нибудь ложки, а для вызывания землетрясения просто ткнуть первой попавшейся под руку булавкой в пустоту. Я объ­ясняю легкость, с какой они способны изменять окружающую действительность, степенью кон­центрации потусторонних сил, заполнивших ареал их обитания. Ощущая неразрывную связь с предшествующими поколениями, они превратились в мощнейшие аккумуляторы астральной энер­гии, которую при желании шутя и играючи направляют в необходимом им на­правлении.

И все же остаться наедине с молодой девчонкой для меня оказалось задачей почти невы­полнимой. Они элементарно не понимали, чего я от них добива­юсь. Я иногда невзначай дотра­гивался до их «эрогенных» зон, но всякий раз встречал недо­уменный взгляд. Они абсолютно лишены ощущения земного муж­чины, потому что целиком и пол­ностью, душой и телом, каждой своей клеточкой принадлежат существам из иных пространств и миров, которые и становятся отцами их постоянно появляю­щихся на свет дочерей.

Когда я интересовался при­чиной «однополовости» местного населения, то слышал один и тот же ответ:

– Для нашего занятия боль­ше женский пол приспособлен.

Старухи вспоминают, как в незапамятные времена среди высланных попадались и мужики, но, явно уступая бабам в вирту­озности и изощренности колдов­ских «приколов», они постепенно деградировали, «сдавались», по­падали в унизительную зависи­мость и, став жертвами мутации, вымерли. Их бывшие партнерши с удовольствием переключали внимание на более близких им по духу обитателей загробных сфер, недостатка в которых они никогда не испытывали.

Им неведом стыд и «табу» в нашем, «цивилизованном» понимании. Они ходят одетыми только по причине холодных зим и недолгого летнего тепла. В пер­вый же вечер, прогуливаясь по деревне, я то и дело натыкался на предающихся любовным уте­хам баб и девок. Они лежали прямо у дороги с задранными юбками и энергично «подмахивали» кому-то невидимому, кто явно «имел» их «по полной про­грамме». Стонам и стенаниям мог бы позавидовать любой поста­новщик порнофильмов. «Кончив», бабы долго приходили в себя после только что испытанного неземного наслаждения, мед­ленно поднимались и, счастли­вые и довольные, возвращались домой (впрочем, как правило «половые акты» происходили где придется – на полу, на лавках, на крыльце). Некоторые из таких экстазных соитий кончались беременностя­ми, в результате которых дерев­ни пополнялись розовощекими безымянными младенцами.

Увы, несколько дней пребы­вания на границе двух реальностей не могли не сказаться на нашем психическом состоянии. Несмотря на благожелательность оказанного нам приема, нас не покидало ощущение, что затяги­вание визита вот-вот обернется непредсказуемыми последстви­ями. Когда мы почувствовали, что наступил час расставания, то предпочли уйти тихо и неза­метно, даже не наполнив рюкза­ки съестными припасами. Вышли ночью, которая в летний период мало чем отлича­лась от дня. После шестичасо­вого перехода в полуотключенном состоянии почувствовали, что рюкзаки заметно потяжелели. Решив, что сказывается усталость, остановились передохнуть. Сняв ношу, я увидел торчащее из рюкзака бутылочное горлышко.

 Великий Устюг – Москва