Впервые напечатано в сокращенном виде под заголовком «Исчезновение дикой красавицы» в еженедельнике «Мегаполис-Экспресс» № 13 от 3 апреля 1996 года

В полном виде напечатано в газете «День литературы» № 9-10 (39-40) за май 2000 года

Где-то в самом конце пятидесятых, когда мне исполнилось лет одиннадцать-двенадцать, меня пригласил к себе на день рождения некий Виктор Прохоров, отец которого возглавлял один из отделов ЦК КПСС (если мне не изменяет память, промышленный).  С Виктором мы познакомились летом в «спортивно-оздоровительном» лагере для детей сотрудников ЦК КПСС под Звенигородом (называть загородные лагеря, где отдыхали их дети, «пионерскими» у партийной номенклатуры считалось дурным тоном). Мой приятель был немного старше меня и отмечал свое, кажется, четырнадцатилетие. Торжество проходило в просторной шестикомнатной квартире на Кутузовском проспекте. Нас, детей, собралось человек пятнадцать. Родители само собой отсутствовали. Едва я вошел, как мое внимание привлекла девочка где-то одного со мной возраста. Судя по ее раскосым глазам, китаянка или кореянка. Она с безразличным видом сидела в углу и молчала. Ни мой приятель, ни его друзья подчеркнуто не обращали на нее внимания. Ребята постарше пили коньяк. Кто помоложе, в том числе и я, налегали на сухое и шампанское, которое мгновенно ударило мне в голову. Из магнитофона доносились рок-н-роллы и твисты. Кто-то пытался танцевать. Я пожирал глазами восточную красавицу.

Когда выпитое сделало меня смелее, я решил спросить Виктора о ней. Ответ Виктора сразил меня наповал:

– Мне ее подарили.

– Как? – у меня даже мурашки по телу пробежали.

– А вот так. Предки на день рождения откуда-то привезли. Хочешь попробовать? Ты когда-нибудь трахался? Наверняка еще мальчик. Пошли.

Виктор потянул меня в сторону девочки, другой рукой бесцеремонно схватил ее, вывел в коридор, втолкнул нас обоих в одну из комнат и запер за нами дверь торчащим со стороны коридора ключом.

– Давай, действуй, – пожелал он на прощание.Мы остались одни. Девочка, ни слова не говоря, с демонстративной покорностью легла на диван и уставилась в потолок. На ней была белоснежная блузка, черная юбка и лакированные туфли, которые она даже не сняла. Я растерялся, не имея представления, что мне надо делать, и не нашел ничего умнее, как сесть рядом с ней. Она даже не пошевелилась.

– Ты по-русски говоришь? – спросил я.

В ответ она с легким презрением усмехнулась.

– Как тебя зовут?

– Амга.

– Ты откуда приехала?

Она явно не хотела продолжать разговор и отвернулась.

Я положил ладонь ей на грудь. Девочка даже не пошевельнулась. Я начал не на шутку «распаляться». Прильнув к ее лицу, я поцеловал ее в губы. По отсутствию реакции я понял, что могу делать с ней все, что хочу. Ощущение вседозволенности одновременно и испугало и распалило меня. Не зная, что с ней делать, я запустил руку к ней под блузку, натолкнулся на нежные маленькие выпуклости. Я вздрогнул и… почувствовал, что оплошал. От перевозбуждения у меня произошло обычное мальчишеское семяизвержение. Я бросился к двери и заколотил в нее. Кто-то повернул с той стороны ключ. Я прошмыгнул в коридор и на лестничную площадку.

На следующий день, находясь под впечатлением случившегося, я позвонил Виктору.

– Ты чего растерялся? Хочешь – приходи. Еще раз попробуешь. Мне не жалко. Предки на даче живут.

Мода на «рабынь» из провинции вспыхнула среди московской партийно-правительственной номенклатуры где-то в середине пятидесятых и продолжалась лет десять. Чтобы обеспечить своим подрастающим отпрыскам «нормальное половое развитие», в разные уголки страны направляли гонцов с заданием приглядеть хорошенькую и аппетитную девочку, каким-то образом «выкупить» ее у семьи под предлогом «получения образования в столице» и привезти в дом, чтобы подрастающие балбесы не искали рискованных любовных утех на стороне, чреватых венерическими заболеваниями и проблемами с беременностью несовершеннолетних подружек, а удовлетворяли бы свои сексуальные потребности «под присмотром родителей». Попутно такие «рабыни» выполняли обязанности домработниц. Отработавших свое девочек устраивали на стройку и поселяли в общежитие.

•

Ее назвали Амгуэмой. Ее отец и мать были чистокровными чукчами, хотя Амга и выделялась среди своих пяти сестер той вызывающей красотой, которая присуща как правило метискам, зачатым от русских. В условиях первозданной Чукотки, когда главный добытчик подолгу отсутствовал в семье, всякое случалось, а нравы на факториях и стойбищах царили нестрогие. Чукчи не прочь выпить, хотя официально при советской власти продавать им спиртные напитки строго запрещалось, чтобы они не спивались. Поэтому ради бутылки-другой иные мужчины шли на что угодно, в том числе даже уступали своих женщин заезжим геологам и летчикам.

Она родилась и до одиннадцати лет жила в яранге, на оленеводческом стойбище. В один прекрасный день к их жилищу подкатил бэтээр из расположенного неподалеку ракетного подразделения. Не слезая с него, солдатики спустили отцу Амги канистру спирта, а в ответ «приняли на борт», подхватив прямо за шиворот, одетую в меховую кухлянку дочь. «Заказчики» потребовали «свежатинку», а поскольку все имевшиеся в наличие сестры были им известны, пришлось рассчитаться с ними Амгой. Ритуал проходил каждый раз одинаково. Пока бэтээр возвращался в часть, солдаты успевали «принять» по кружке и по очереди поиметь девочку. Когда им надоедало, то они просто выбрасывали ее наружу. Считалось, что дети тундры сумеют по одним им известным приметам найти дорогу к родному стойбищу.

Зимой пятьдесят шестого, как часто случалось, повалил снег с дождем, вслед за ним снова ударили морозы. Земля покрылась слоем льда, который олени не могли разгрести копытами, чтобы добраться до корма – тундрового мха ягеля. Практически все животные пали, и начальство перевело отца Амги из оленеводов в охотники. Теперь он проводил основное время вне дома, отстреливая лисиц, песцов и белок, появляясь, только чтобы сдать шкурки и запастись патронами, а семья Амги Ульгиновой сменила ярангу на комнату в деревянном перенаселенном бараке в фактории в двухстах километрах севернее Эгвекинота. Зато девочка стала ходить в школу, где немного научилась читать и писать.

•

В начале пятидесятых побывав в составе съемочной группы ЦСДФ на Чукотке, московский художник Олег Кислов, будучи в душе «лириком», как тогда называли романтиков, без памяти привязался к экзотике далекого края и при малейшей возможности улетал туда. Писал этюды, охотился, выходил в Баренцево море с китобоями.

В один из вечеров его пригласила выпить пестрая компания командировочных. Их всегда много на факториях. Санинспекторов, шоферов, заготовителей. Разлили спирт, нарезали оленину. Ближе к ночи кто-то предложил побаловаться с чукчаночкой. Прошлись по комнатам. Первым подвернулся брат Амги, который тут же, в обмен на несколько бутылок пирта (так чукчи называют все алкогольные напитки), приказал сестре обслужить гостей. Бросили жребий, кому первому. Кислов отказался от своей «доли» и ушел к себе.

Проснувшись с первыми лучами солнца, он вышел на крыльцо. Стояло ослепительное лето. Солнце освещало верхушки зеленеющих сопок и отражалось в аквамарине порожистой и шумной реки. Каково же было его удивление, когда он увидел Амгу. Она сидела на деревянных ступеньках крыльца и грустно смотрела вдаль.

– Ты почему не спишь? – спросил ее Олег.

– Не хочется, – коротко ответила она.

– Как ты себя чувствуешь? – Олег не мог представить, как такое хрупкое существо могло выдержать десяток здоровенных самцов.

– Нормально. Только здесь болит, – она показала на низ живота.

Олег предложил ей прогуляться вдоль реки. Она покорно пошла за ним. Он не докучал ей разговорами – просто держал ее ладонь в своей. Потом он пригласил ее к себе в комнату, открыл консервы. Сделав глоток спирта, Амга потеплела, стала улыбчивей и разговорчивей.

– Хочешь, чтобы тебя больше никто не забирал? – спросил ее Олег.

– Ты будешь моим мужем? – ответила она вопросом.

Он страстно обнял ее и стал осыпать ее лицо горячими поцелуями, вложив в них всю нежность, скопившуюся в нем за все годы одиноких скитаний.

Они не расставались ни на минуту. Договориться с братом Амги оказалось делом пяти минут. Проблема состояла в другом. У Олега Кислова подходили к концу деньги, что вынуждало его лететь в Москву, чтобы их раздобыть, продав картины или взяв аванс в какой-нибудь редакции. К тому же Олег жил с матерью, и надо было подготовить ее к появлению Амги, за которой он собирался вскоре вернуться.

Последние дни перед разлукой превратились в непрекращающийся праздник. Они занимались любовью где придется – там, где накатывало. В ярангах у родственников Амги, в каяке – небольшой лодочке типа русского челнока, в заброшенных охотничьих избушках, куда добирались на оленях или собаках. Юная Амга искренне привязалась к сорокалетнему Кислову и отвечала на его ласки своими  – как бы в благодарность за то, что ему удалось разбудить в диковатом и замкнутом существе способность любить всей душой и сердцем.

•

В столице Олега подхватила и понесла привычная богемная стихия. Он пил и шлялся по приятелям, которым не умолкая рассказывал об Амге. С деньгами не ладилось. К тому же въезд на Чукотку стал режимным. Пограничники при приобретении билета требовали предъявить вызов. Встреча откладывалась, добавляя в костер кисловской тоски свежие дрова. К тому же вел свою разрушительную работу алкоголь, которым Олег, пытаясь спастись от депрессии, явно злоупотреблял. Собутыльники начали откровенно посмеиваться над его рассказами, обраставшими с каждым днем (в зависимости от степени опьянения их автора) все более фантастическими подробностями.

Между тем слух об экзотической девочке небесной красоты распространялся по столичному бомонду, к которому принадлежал Олег Кислов  – во-первых, потому что ярко заявил о себе в качестве художника нескольких нашумевших фильмов, во-вторых – как компанейский парень и завсегдатай ежевечерних застолий в Доме кино и ЦДЛ. К тому же советская интеллигенция переживала увлечение завезенными из-за границы романами Набокова. На одной из пьяных посиделок с участием Олега Кислова завязался спор о «Лолите». Кто-то пошутил:

– А вот Набоков уверяет, что нимфетки не водятся в арктических областях. Неужели, Олег, тебе удалось опровергнуть такого непререкаемого авторитета?

– Плевать я хотел на вашего Набокова. Летом я такую двенадцатилетнюю нимфетку с Чукотки привезу – вся Москва от зависти лопнет.

– И где же ты ее оставил? – вмешался в разговор знакомый Олега – художник, оформлявший интерьеры номенклатурных дач и квартир.

Распаленный спором, Олег в деталях описал, где находится фактория.

Между тем интерес интерьерщика был совсем не праздным. Получив заказ от семьи Прохоровых на отделку одной из их дач, расположенной на Николиной горе (вторую они приобрели в Тарусе), он часто общался с супругой хозяина, Ниной Абрамовной, изучая ее вкусы и выслушивая пожелания. В конце концов он стал для нее настолько «своим», что она поделилась с ним планами поступить так, как сделали некоторые их знакомые, и подыскать своему оболтусу «подружку» посимпатичнее, «чтобы на сторону не гулял».

– Если у вас есть на примете девчонка, вы уж скажите. Но только посмазливее – чтобы он от нее подольше не отлипал и чтобы на людях с ней показаться было не стыдно.

– А вы сироту из детдома возьмите, – предложил художник.

– Упаси Бог. У детдомовских дурная наследственность. Еще обворует. Или блядовать начнет.

Наутро после возлияний с Кисловым художник набрал номер квартиры Прохоровых и сообщил, что, кажется, нашел вполне подходящий вариант.

– К тому же юго-восточный тип всегда в моде. Вашему Виктору вся школа будет завидовать, – и он подробно рассказал все, что пьяный Кислов болтал на каждом углу.

Вечером того же дня Нина Абрамовна доложила о находке супругу.

– Надо комитетчиков попросить, пусть ее фотографию пришлют. Поглядим, что за красавица. Может, и мне сгодится, а? – подытожил разговор Прохоров.

Нина Абрамовна рассмеялась на шутку мужа, обязанного своей головокружительной карьерой ее связям.

Через несколько дней Нина Абрамовна уже показывала Виктору фотографию. Амга в длинном поношенном платьице и в вязаной материнской кофте с дырами стоит на крыльце барака.

– Что, нравится? – спросила Нина Абрамовна сына.

– Подходящая чувиха, – согласился он. – За японку выдать можно. Ладно, валяйте. Скоро у меня день рождения. Будет от вас подарок.

•

Тем временем Олегу Кислову повезло. В «Худлите» затеяли издавать полное собрание Шолома-Алейхема, и Олег, используя свое звание заслуженного художника РСФСР и пообещав «поделиться» с кем надо гонораром, добился права его иллюстрировать. Так что финансовые проблемы отпали. Отыскался и приятель, работавший редактором в «Красной звезде». Он выписал Олегу по его просьбе командировку в Эгвекинот – якобы для написания репортажа о пограничниках. Вскоре он держал в руках билет на самолет до Уэлена с посадками в Новосибирске и Якутске.

За восемь месяцев разлуки Амга прислала ему четыре письма с несколькими написанными неумелым почерком искренними словами. Мол, люблю, скучаю, жду. Кислов же чуть ли не каждый день бросал в почтовые ящики конверты и открытки. В Уэлене он целых двое суток, превратившихся для него в пытку, прождал рейс на Эгвекинот, откуда на «кукурузнике» добрался до фактории.

Все комнаты в гостиничном бараке оказались занятыми, и Кислову предложили переночевать в учительской школы, в которую ходила Амга. К счастью, они успели проснуться, и Кислов ушел перед самым началом уроков.

Олег всеми силами оттягивал возвращение в Москву, отдавая себе отчет, каким испытаниям подвергает выросшего вдали от цивилизации ребенка, с трудом освоившего буквы алфавита, не умеющего даже умножать и делить (из арифметический действий Амга научилась только складывать и вычитать, да и то в пределах десяти), переселяя ее в огромный современный город. Как встретят ее в школе, где ей предстоит догонять своих одноклассников? Если бы Кислов знал, чем обернутся его сомнения.

•

Привести в действие план по доставке Амги в столицу для Прохорова было задачей пустяковой. Для ребят из Комитета ничего невозможного не существовало. В окружном отделе народного образования выдали справку о том, что отличница учебы Амгуэма Ульгинова премируется экскурсией в столицу нашей Родины Москву, куда ее доставят на военном самолете.

За каждым шагом Кислова и Амги стали следить. Однако, к огорчению гэбистов, они не расставались ни на минуту, даже не отнимали друг от друга рук. На четвертый день терпение оперативников лопнуло. К Кислову подошла секретарша директора фактории и сказала, что его срочно вызывают по телефону из Москвы. Случились какие-то неприятности.

– Подожди, я сейчас, – сказал Олег Амге, предчувствуя недоброе.

В кабинете директора его ждал человек в штатском, представившийся «полковником КГБ».

– Я не отниму у вас много времени, – сказал он. – Вы часто и подолгу живете в наших краях, а мы еще так и не познакомились.

Дальше началась обычная светская беседа, которая длилась до тех пор, пока в кабинет не вошел человек и не подал полковнику знак.

– Ну вот мы и выяснили все, что нас интересовало. А то, знаете, у нас край режимный, пограничный, каждое новое лицо не может не привлечь к себе внимания. Так что извините за необходимые формальности и отнятое у вас время. Работайте, творите, желаем успехов.

Когда Олег вернулся к месту, где расстался с Амгой, ее там не оказалось. Он помчался к бараку. Играющие возле крыльца дети рассказали ему, что к Амге подошли четверо, втащили ее в бэтээр и увезли. Она кричала, что не хочет никуда ехать, и звала Олега. Кислов бросился к брату, решив, что тот, нарушив уговор, снова «продал» ее солдатам. Тот клялся, что ничего не знает.

На пятый день мучительной неизвестности он обратился к директору фактории, и тот по-дружески намекнул ему, что будет полезнее, если он перенесет поиски Амги в Москву.

– Предупреждаю, я вам ничего не говорил, – сказал он на прощание.

Кислов шел, сам не зная куда. Когда кончились строения и началась бескрайняя тундра, он упал на землю и в исступлении стал вырывать пальцами мох.

•

Внешне казалось, что перемену в своей судьбе Амга восприняла равнодушно. Только перестала разговаривать, что, в общем, устраивало всех членов семейства Прохоровых и их прислугу. Как хочешь ее обзывай, что угодно с ней делай – в ответ не услышишь ни слова. Насильственный переезд в город и разрыв с привычной жизнью вызвал в ее душе потрясение. Секс с Виктором и его приятелями вызывал у нее отвращение, потому что ее сердце принадлежало Кислову.

– Рыба бесчувственная, трахаться не умеешь. Вот здесь гладь. Лучше с трупом спать, чем с тобой, – орал на нее неутомимый Виктор, который тем не менее первое время успевал «приложиться» к ней за день раз десять.

По вечерам, опустошив семенники, он засыпал прямо на ней, и она выкарабкивалась из-под него и перебиралась на тахту, стоявшую в той же комнате. Утром, едва открыв глаза, Виктор первым делом перемещался туда же. Быстро сняв напряжение, шел чистить зубы и принимать душ.

•

Вернувшись в Москву, Олег Кислов впал в беспробудный запой. Ни о каких иллюстрациях к классику еврейской литературы речь уже не шла. Престижный заказ передали другому художнику. Приятели подначивали его насчет «арктической нимфетки». Он бросался на них с кулаками, после чего долго и безудержно бился в истерике. Через несколько недель он случайно встретился со своим злым гением, разрушившим его счастье. Преуспевающий оформитель интерьеров с гаденькой улыбочкой дал ему адрес, по которому живет Амга (само собой скрыв от него свою подлую роль). Напившись, Кислов пытался штурмом взять охраняемый милицией подъезд. Его скрутили и увезли в отделение. Пока с ним справлялись пятеро охранников, он орал на весь двор:

– Амга, Амга!..

Она услышала и бросилась на улицу, но было поздно. Милицейская машина уже увозила связанного и избиваемого Кислова.

За дебош в «правительственном» дворе Кислова посадили в Лефортовский изолятор. На следствии он сказал, кто дал ему адрес. Возмущенные Прохоровы тут же отказались от услуг интерьерщика и позаботились, чтобы их примеру последовали другие заказчики. Кислову дали пять лет общего режима и отправили в лагерь под Потьмой. Через год Амгу, надоевшую Виктору до того, что он несколько раз ее избил, родители, опасаясь неприятностей,  отправили в Тарусу и поселили в качестве прислуги на своей даче, где в их отсутствие проживали дальние родственники – к счастью для Амги, престарелые, и ее никто не домогался.

Однажды, когда она шла в магазин за хлебом, к ней подошел молодой человек лет двадцати пяти, извинился и сказал, что работает экскурсоводом и часто встречает ее на улице. Ее подкупил его мягкий, интеллигентный голос, деликатные манеры, и она ему доверилась. Они условились встретиться на следующий день, чтобы побродить вдоль Оки. Их свидания постепенно переросли в дружбу. Алексей Купцов выбрал Тарусу, потому что после заключения, где он оказался за то, что вместе со своими единомышленниками печатал на машинке листовки с призывами типа Россия для русских, ему нельзя было приближаться к Москве ближе, чем на сто километров.

– Тебе нужно научиться что-то делать. Хочешь, мы с тобой вместе придумаем, чем тебе заняться? Я снимаю угол у одинокой пенсионерки и по вечерам совершенно свободен.

Она согласилась. Алексей стал приучать ее к книгам – сначала детским, а потом и взрослым. Постепенно перед ней начал открываться мир  – такой огромный и разнообразный, что в нем каждый человек всегда мог найти занятие по душе. Однажды, когда они болтали, сидя у него дома (хозяйка подрабатывала ночной сторожихой), Амга подошла к Алексею и с благодарностью его поцеловала.

•

Они стали жить как муж и жена. Купцов познакомил Амгу с творческими людьми, жившими на дачах в Тарусе. Ко многим из них они стали  ходить в гости. В шестидесятые годы к любому из тех, кто отсидел  по политической статье, интеллигенция относилась с пиететом, и диссиденты не делились по национальному признаку. Художник Михаил Рывкин подарил Амге акварельные краски, и она пыталась ими рисовать то, что видела вокруг.

– У нее обостренное чувство цвета, – не уставал он нахваливать свою ученицу.

Как-то ей на глаза попался зарубежный журнал мод, который она весь с начала и до конца с упоением перерисовала – правда, изменив некоторые модели по своей прихоти. Рывкин попросил оставить зарисовки ему на память и на следующий день сел на речной трамвай и поехал в Алексин, где на швейной фабрике работала директором его приятельница Галина Дмитриевна.

– Слишком профессионально для дилетанта и смело для профессионала, – оценила она творчество Амги. – Чувствуется советское образование. Скорее всего Текстильный. Или Строгановка. Пытается сказать новое слово в современной моде, но зажимают проклятые консерваторы. Понимаю, что пришел просить за молодое дарование. Но у нас должность модельера не предусмотрена по штатному расписанию. Впрочем, если твоя протеже неприхотлива, могу зачислить ее на ставку инженера. Сто двадцать рэ. Жильем не обеспечиваем.

Увидев на следующий день Амгу, Галина Дмитриевна едва удержалась в кресле. Затем протянула ей фломастер, принесла образец женского полупальто и попросила его «усовершенствовать».

– Уж не гений ли ты, деточка? – серьезно спросила она, посмотрев на результат.

•

Амга и Алесей перебрались в Алексин, где сняли угол. Из-за нехватки кадров местные власти закрыли глаза на то, что бывший диссидент стал работать учителем истории в местном ПТУ, а Амгу Галина Дмитриевна отправила в вечернюю школу.

– С работой придется подождать, пока паспорт получишь. А так твори, выдумывай, пробуй. У меня давно руки чешутся внедрить что-то свое. Вместе и поколдуем.

Через месяц Галина Дмитриевна взяла Амгу в Москву на показ моделей одежды, предлагаемой к массовому производству. Ее свежие наброски отдала в редакцию журнала мод. Их высоко оценили профессионалы, а газета «Комсомольская правда» и журнал «Юность» опубликовали материал о самобытном таланте с Чукотки.

После десяти лет, проведенных в Алексине, имя Амги Ульгиновой стали произносить наравне с входившим в моду Славой Зайцевым. Со своей коллекцией, пошитой во Всесоюзном Доме моделей, она поехала в Париж, где имела ошеломляющий успех.

•

Во второй раз я познакомился с ней в шестьдесят девятом году, когда Всесоюзное радио заказало мне очерк о современной моде и ее создателях. Амга с удовольствием, как мне показалось, пригласила меня в свою просторную и стильную двухкомнатную квартиру на Новом Арбате. Еще раньше от московских художников, обитавших в Тарусе, я узнал, что она стала местной знаменитостью, и хотел съездить взглянуть на нее, но меня удерживало то, что когда-то произошло между нами в квартире Прохоровых.

– Проблемы в основном с мужем. Ему упорно не разрешают жить в Москве, а я должна постоянно здесь работать, – посетовала она.

Я спросил ее об Олеге Кислове.

– Моя головная боль. После лагеря он совсем спился, звонит, грозится покончить жизнь самоубийством. Откупаюсь от него деньгами. Даю ему на водку. Он злится, но берет. Поговаривают, что у него застарелый цирроз и ему недолго осталось. Иногда, если он трезвый, пускаю его переночевать, но сплю в другой комнате.

Мы стали часто общаться. Я приглашал ее на свои семейные торжества, где она сводила с ума моих знакомых, не раз бывал у нее в Тарусе. Она купила там дом, в котором поселила Алексея Купцова. Он жаловался мне, что Амга живет с ним из чувства благодарности, и ему честнее было бы поговорить с ней о разводе, чтобы развязать ей руки, но он ничего с собой не может поделать.

Однажды в середине восьмидесятых на каком-то дипломатическом приеме она встретила Виктора Прохорова. Тот после окончания МГИМО работал в МИДе. Само собой ее карьера не ускользнула от его внимания.

– С тобой хотел бы поговорить отец, – сухо сообщил он. – У него к тебе деловое предложение.

– Разве он еще жив? – удивилась она.

– Ему восемьдесят, но он держится. И кое-что соображает. Заезжай, не пожалеешь. Адрес, надеюсь, помнишь.

Через два дня она припарковала свою «Волгу» возле до боли знакомого подъезда. Милицейский пост возле него сняли, и только будка с выбитыми стеклами напоминала о том, что он здесь когда-то был.

Прохоров-старший сразу перешел к делу.

– Есть деньги, которые необходимо срочно во что-то вложить.

– Партийные? – догадалась Амга.

– Допустим. Так вот, могу предложить вам возглавить крупную международную фирму. Кое-кто приобретет за рубежом на ваше имя несколько предприятий легкой промышленности, способных выпускать одежду на все вкусы. Вы будете разрабатывать модели, которыми мы наводним страну.

– И в один прекрасный день меня уберут?

– Какой смысл? Нам нужны ваше имя, талант, красота, обаяние, энергия и предприимчивость. Тем более, что вас будут постоянно консультировать и контролировать.

Что побудило Амгу, взвесив все «за» и «против», ответить согласием, сказать трудно. Скорее всего она переоценила возможности, которые обещала перестройка предприимчивым людям, и слишком серьезно отнеслась к происходящему. К тому же она слишком вошла в роль деловой женщины – и не смогла вовремя остановиться.

Вскоре после путча девяносто первого года она ушла из Дома моделей и основала собственную фирму «Универсум», обозначенную в справочниках как «российско-кипрское совместное предприятие», владеющее своей собственной авиакомпанией. Пошитую в Турции и Китае одежду с итальянскими этикетками на грузовых самолетах гигантскими партиями доставляли в Россию, вытесняя отечественный ширпотреб. Амге удалось привлечь к работе талантливых модельеров, которые проектировали удобную, стильную и демократичную молодежную одежду, успешно соперничавшую с европейскими образцами. В девяносто третьем году в справочнике «кто есть кто» Амга Ульгинова упоминалась как самая преуспевающая женщина России.

•

Спустя год случилась беда. Среди ночи меня разбудил телефонный звонок. Алексей Купцов (к тому времени он развелся с Ингой, которая купила ему квартиру возле метро «Аэропорт») срывающимся от волнения голосом сказал, что Амгу только что арестовали в Петербурге, куда она выехала на один день для конфиденциальной встречи с Собчаком, и что она сидит в Крестах. Он просил о помощи, но что я мог? Первой мыслью было позвонить Виктору Прохорову. Он, как выяснилось, уже все знал от отца.

– Здесь какое-то недоразумение, – бормотал он, явно нервничая. – Сначала надо выяснить, что ей инкриминируют. Я уже послал в Питер нашего адвоката.

Тревожные потянулись дни. Виктор считал, что Амгу приплели к одной из бесчисленных афер 90-х с участием высокопоставленных чиновников, и из-за нежелания посадить прямых виновников кое-кто хочет сделать козлами отпущения косвенных.

К счастью, где-то через полгода его (или чьи-то еще) усилия увенчались успехом, и Амга, осунувшаяся, постаревшая, но по-прежнему такая же эффектная, открыла мне дверь своей квартиры. У порога стояли массивные чемоданы.

– Хотела с тобой попрощаться. Я через полчаса уезжаю. Никто не будет знать, где я. Когда все здесь изменится, я с тобой свяжусь. Приедешь ко мне в гости? Не беспокойся, там мне будет комфортно. Я успела купить небольшой отель на модном курорте в Испании. Попробую раскрутиться. К сожалению, уже под другим именем. Славно все-таки, что ты тогда меня не трахнул. Могли бы сейчас наверстать упущенное, но… как-нибудь в другой раз и в более подходящей обстановке, ладно? Сейчас за мной заедут, поэтому тебе пора сваливать. Ну, до встречи… Кстати, знаешь, что такое по-чукотски Амгуэма? Нет? Тогда не поленись и выясни. Кстати, многое про меня поймешь.

 

 

 

*художника Шемякина советскому народу

 

Впервые напечатано в газете «Вечерний звон». Париж, 1999 год (номера уточняются)

Вышло в виде книги в издательстве «Магазин искусства» в 2002 году

Глава первая

Всю ночь у меня пили. А утром, часов в семь, едва я успел выпроводить последних еле державшихся на ногах гостей, раздался звонок в дверь. С трудом соображая, я открыл. На пороге стоял диссидентский поэт Ебашкин, пишущий под псевдонимом Гречка. По случаю раннего часа он был как ни странно совершенно трезв, хотя такое с ним случалось не часто, и тут же, не сняв плаща, устремился к столу. В руках Ебашкин почему-то держал пустую пол-литровую стеклянную банку.

Но увы – погуляли мы лихо, допили все подчистую, а потому кроме нескольких рядов до донышка опустошенных бутылок предложить мне Ебашкину было нечего. Убедившись, что выпито все до капли, Ебашкин на меня напустился:

– Как тебе не стыдно. В семь утра – и уже пьяный. Спиваешься, старик. Вернее, окончательно спился. А еще надежда русской литературы. Ведь мог бы великим писателем стать, если бы не пил. А вы куда смотрите? – напустился на мою жену Ебашкин.

Та, по понятным причинам тоже не слишком отчетливо соображая, все же чего-то там сформулировала:

– Мы… одно событие… отмечали. А вообще-то он не пьет. Читать далее →

Впервые напечатано в «Unio Mistica. Московский эзотерический сборник». Издательство «Терра», 1997 год

То ли из зыбкой импрессионистической яви, то ли из идиллических снов проступая. Величественностью очертаний. Фрагмент за фрагментом. То уплотняясь в отчетливость форм, то растворяясь до призрачного, едва различимого марева. Тишина и добротность стен, окон и потолков. Вспорхнув, мелькнет белый передник прислуги. Тут же исчезнув. Чуть слышный скрип паркета, как отзвук чего-то. Солнце в зените. Жаркая прохлада поддерживается специально природой для отдыха и работоспособности. Заросли и река за ними фильтруют заботы. Смягчая. Деловито купается из охраны или шофер или с кухни, смешавшись с жужжанием пчел, шмелей, стрекоз и жуков, а тем более плеском и как отдувается, фыркая, сопротивляясь воде. Если идти, то никогда не дойти, как в походе, где завтра еще предстоит. Слоняясь без дела, все равно почему-то не скучно. Атмосфера полна предвкушений и выдумок. Что бы еще. Приобретения чередуются с обещаниями и впечатлениями, сирень заслоняет аллею, оттуда берутся не вмещающиеся в вазы букеты такие разные, что лень различать и рассматривать. Цветы отражаются в картинах, множась и повторяясь, выбегают в распахнутость пространств, за витражи веранды, за верхушки сосен, за облака, за скворечники, в бесформенность хвои. Живое, сбивая с толку насекомых, переходит в оцепеневшее, чтобы воплотиться в имитации, в роскоши запечатленного, в тяжелых и жирных мазках. Под стать. В тон.

Усиливалось, на лету обрываясь, насильно доносясь, уточняли фруктовый суп шпроты зимняя еда пожалуй не стоит морс судак ничего подходит ассорти такое и такое посмотри что есть то есть икра какая осталась крабы конечно ветчина салат само собой с майонезом баклажаны обжарить потушить думаю будет достаточно ведь клубника мороженое еще. Коридор возможностей узок, зато бесконечен – чем не свобода. Вот компас тебе. Чтоб об ориентирах не забывать, в детстве дарили всегда. Милые пустяки повсюду. Скука везде, где отсутствует то, что сию минуту, то есть счастливое счастье незыблемости и стабильности. Можно решать, воплощать, ошибаться, подписывать, исправлять и обдумывать. Чтобы не сбиться и не растеряться, вечность поделили на пятилетки, примирив судьбу с планом пятнадцать министерств впервые смету расширили даже не верится предварительно обмозговать собираемся нет не останутся они же здесь рядом в. Звонок телефона приятен как ванна с трофейным шампунем и хвоей, как ананасная мякоть, как созидательный взрыв. Целесообразно ли объявлять ну набор само собой боюсь один комсомол не потянет ты как считаешь сомнительно не будем спешить а то всех заведем а потом на попятную впрочем опять же подумаем. Простор категория социалистическая, пусть не для всех пока, но показывали, как должно быть и будет. Территория обязывала к. Масштабам свершений, дерзости и ответственности, не допуская доделок и переделок. Замыслы соизмерялись соответственно величинам. Мобилизуя и бодря. Коммунистическим нарзаном кипя и пузырясь. Вселяя.

Погода не ошеломляла капризами, покоренная, смирившаяся, усмиренная. Подчинившись. Эра рефлексии миновала, оставшись далеко позади и уступив место здоровью, расчетам, формулам и чертежам. Деталь соединила воедино время, место и функцию. Наконец образовался избыток, позволивший расслабиться и улыбаться, ложи заголубели нейлоном, демонстрируя морозные узоры бюстгальтеров и комбинаций. Отъедались кормящие матери, наливались добротным младенчеством, увлеченно наблюдая, как растут многоэтажные стены. Состязались в кладке золотые руки каменщиков. Мазохистски отдавались рекорды настырным. Нипочем планки, толщина, расстояния. Материя количества иллюзорна, как твердыня и оплот капитала. Если просыпаться с рассветом, больше останется на упражнения, ты уже встала, хлопочешь, румяная моя, чайник урчит, сквозь занавески вселенная сон стережет, как пограничник. Одержимо искали. Единственное. Кратчайший путь. Точность доставалась ценой точности, производя более точное. Плодотворными ночами человеческий мозг, усовершенствованный физиологами, созидал чудеса, не экономя на совершенстве. Каждое утро убеждаясь в свежести асфальта, перламутре стекол, прозрачности озона, зеркальности луж. Суть заключается в стабильности и предсказуемости. Не раздражая сенсациями, ублажал репродуктор. Вытащив себя из пропасти за собственные волосы, уж отныне только вперед и ввысь. По шоссе, мягко шурша шинами, мчались, обгоняя друг друга. Черное, кремовое и лакированное составляло элегантность. Вдоль высоких заборов, за одним из них птицы поют, пахнет спелой травой, даже дубы сохранились.

Стиль формировался попутно, вбирая усилия миллионов. Как губка впитывала система элементы вертикалей, приспосабливая их к воле героев. История апофеозно сконцентрировалась в фокусе истеблишмента, воплотилась в вальяжную грузность мешковатых костюмов, обтягивающую мишуру платьев, в запотевшие бокалы с, визиты к гомеопатам, массажисткам и косметичкам, в аромат беззлобных, дозированных сплетен о своих. Первичность сознания манифестировалась вторичностью появления и возникновения, которым неизменно предшествовало называние и определение. Или наоборот. Нюансы заостряли проблемы в эпохи непрочных и хлипких устоев, когда распоясывались даже микробы и разбалтывались болты. Поэтому о неэффективности предпочитали умалчивать, на глазах богатея. Подразделяясь. Этикет подразумевал соблюдение церемоний. Расписания приемов составлялись загодя и не таили неожиданностей. Судьба страны простиралась в унисон с чаяниями отдельных индивидов. Строгость канонов обеспечивала честь уму. Дозированность ассортимента позволяла изощряться и выявлять резервы. Если постоянно заниматься чем-то одним, не отвлекаясь на постороннее, рано или поздно достигается максимум. Превосходя. Обеспечение условий гарантирует стопроцентную мобилизованность. Привезут, увезут. Сутки вмещали втрое длинней и объемней. Восходя и нисходя, сталкивались вихри, ход часов замедляя. Показатели спрессовались до ощутимости. Насыщая. Коллективы процветали автономно, делясь излишками. Изобретали универсальное. Печень, сердце. Взаимозаменяемость органов приближала перспективу бессмертия. Окрыляя.

Предстояло ничего особенного, всего лишь очередное свершение, призванное. Продвинуть, рванув, и обогнать, обеспечив, приблизив. Восстанавливать не имело экономического смысла, целесообразнее сообразить заново, и вот. Сколько возможностей, если взять ноль за точку отсчета и циркуль установить. Воткнув острием. Линия беспрепятственно тянется напрямую, кусая себя за чей-то хвост, а кого-то за свой. Изгибаясь, мешают ей скалы, пустыни, леса, океаны. Не вопрос заменить. На. Тоннель, скважину, просеку, насыпь. Параллели исправить, спрямить меридианы, полюса переставить, к чему воевать, если исправны разведка, политика, интеллект, географические карты. Уже год экспедиция радует, шифровки забрасывая за горизонт. Надежный начальник из-под земли придумает самое нужное народному хозяйству в конкретный момент. Извлекая. Даже то, чего нет. Металл поместить под лучи, синтезируя свойство за свойством. Поверхность переплавляя на минус, активизируя плюс. Нагревать контрастно, урывками, тогда элементы сомкнутся, вещества прекратят улетучиваться, масса резко возрастет. Вытесняя и расширяясь. Так мы заставим возникать и плодиться. Вдоволь на всех лишь бы без перебора, чтоб стимул не иссякал защищаться. Рефлекс. Потрогай. За тысячи тысяч отсюда найдено это. Задействуй. Умножатся домны, локомотивы, турбины. Для переброски изыщутся средства, лишь бы на пользу, потерпят, не привыкать. Приоритетнее то, что дороже в стоимостном выражении. Критерий полезности. Емкость физической силы. Эффективность отдачи исчисляется в рублях, умноженных на общее число производителей. То есть всех.

ТАСС, информируя, сообщает. Бюрократами на сегодня законсервировано миллиарды миллиардов. Новаторами выдвинута программа триединства. Докопаться, доказать и внедрить. Побочный продукт образуется в виде надстройки. Разоблачение с последующей передачей для. Наказания. Отсюда по схеме продвижение дела раздваивается. Первая часть, финансируемая из госбюджета, вторая хотя и тоже. Карман не бездонен. Поэтому. Откуда-то же не иссякает. В аппарате химичат, кроят, темнят. Издержки как бы не в счет. Лишь бы известно и соблюдали. Заботило же. Метод. Иными словами, социальная технология, как выразился. Объективную данность не денешь, не переселишь на луну, напрасно витать бесполезно. Придется исходить из. Ведь преодолели же нескрещиваемость, теперь осталось экстраполировать на. Обобщив. На примере тех же китайцев. Истоки абстрактны, однако каков результат. К нашим услугам две лаборатории. Точнее, три, потому что американцы, преследуя корыстные интересы, тем самым невольно. Способствуя. На ус, как учит народная мудрость. Поддержка энтузиазма имеет цель переключить. Объективно на одном из этапов революция борется с оседлостью. Некоренное кочевье благоволит к перманентным переменам. Отсюда исторические заблуждения и высшая правота. От крестьянства одна головная боль. Пролетариат же изначально и по определению неподсуден. Царизм оттолкнул непоседливых и нетерпеливых, нашедших пристанище. Мы же наоборот. Инстинкт перекройки нами обуздан, вернем блудных детей на круги, потенции ждут, застоялись, да и проект согласован на подпись. Совещание в час.

Все предметы, от дубовых буфетов в буфетной до хрустальных пепельниц в гостиной, занимали те места, которые они облюбовали самостоятельно. Хозяева лишь слегка подсказывали, намекали, и послушные, преданные вещи с удовольствием располагались. Постепенно сложился и отладился ритуал, требующий внешней вальяжности и постоянной готовности служить. Всего несколько лет назад окружающее и составляющее повиновалось эксплуататорам, страдая без надежд на контакт с теми, кто пилил, строгал, клеил, полировал. Под ударами артиллерии, танков и авиации рухнули мифы о превосходстве, погребенные под руинами, спят вечным сном. Зашевелились воскресшие интерьеры, мебель и люстры, фарфор и зеркала. Советский солдат их бережно брал, вынося и укладывая в студебекер. Разбитые трассы латали, чтобы не повредить. Новая, обновленная родина обреталась даром, как естественное следствие диалектики. Никто не имеет права никем угнетаться. Кровати, наволочки, скатерти, салфетки, приборы воскресли, на них обращают внимание братья по классу, оценивая и замечая. Еще предстоит затянуться моральным травмам наследия. Тевтонцы, глумясь, запирали в особняках и коттеджах от посторонних, голодных и враждебных, глаз. Восстав, даже бездушные бревна не стерпели. Мстя. Чтобы долгожданный покой заслужить, обретя в тридцати километрах, где редкий свет фар, скользя, высвечивал убегавшего в лопухи зайца, настигая, а дождь доверху наполнял покрашенные суриком бочки с запахом и лягушками, которыми почему-то не пользовались, но почему-то считалось, что они для чего-то необходимы. Особенных якобы свойств вода.

Прежде чем погрузиться в, приходится смахивать опавшие лепестки, расчищая бумаги, папки, придвигая. Бывалое кресло услужливо и терпеливо. Цифры добры к специалистам, внятно растолковывают затраты и прибыль. Таблицы доводят до совершенства общее полотно. Единый некогда рынок распался, конкуренты превратились в партнеров, привыкнут со временем, поропщут, повозмущаются и успокоятся, смирившись и оценив преимущества накрывать в павильоне попроще без всяких там люди свои водку в основном шампанское вряд ли будут если только для дам и светленького под рыбу по парочке того и другого скромнее сервиз салатовый тот из Венгрии кого удивлять. Слаженность зависит от стабильности установок и принципов. Синхронность начинается там, где процветает взаимопонимание. Как только опекаемому внушается смысл, сразу же следует продуктивность. Иерархия зеркальна и постоянна, как ни опрокидывай пирамиду. Катастрофы сдвигают материки, переворачивают вверх дном даже плазму, но низ и верх неизменны, пока перемещается праздный и легкомысленный ветер. Как апогей совершенства стремится к вечному двигателю, так общественный идеал тяготеет к бесконфликтности, когда действие не рождает сопротивления, копируя гармонию ножа и масла. Противящееся не предусматривается, вынесенное за скобки. Явление сходит с исторической сцены, как только истощается импульс. Оно исчезает через самоуничтожение, хотя механизм до конца не ясен, аналогично электрическому току.

При обстоятельствах крыши и перила покрываются инеем, от которого степенно тянется сизый туман. Накатывает прилипчивая лирическая дребедень, воспоминания о неустроенности, какой-то далекий циклон беспокоит за сушей. Гуляя, видели рожь. Континент вступает в борьбу с островами, забирая лишнюю влагу, высыхает и трескается кожа дивана. Тучен, ядрен урожай, град окреп, если случаются южные смерчи, помнится, обнажилось черное дно. Шиповник, калина, дальше луг с васильками и клевером, что-то блеснет рубашку смени не забудь лучше бежевую в тапочках неприлично парусиновые к брюкам поглажены или толстовку в кабинете убрать разбери на столе не успеем цинандали хванчкара в самый раз. Репутация соблазнительна аскетизмом и строгостью. Непринужденность аналогий подтверждается сосредоточенностью оттенков, куда падает взгляд. Центр невысок, чтобы видеть, не заслоняя, как стелется по. Симметрии избегая. Принято было. Неброско и элегантно, как женские гибкие пальцы. Память о Германии. Насильно ничего пресечь невозможно. Если отсутствуют симптомы, решение верное. Сквозь железобетон трава не пробьется, не то что асфальт. Качество стыков проверяется на герметичность зазорами. Есть сомнения, что стоит нанести еще раз. Испытания подтвердят, не переживай. Расслабься. Лягушиный концерт что ни пруд, тает воображаемый снег тополей, раскаленный полтинник разбрасывает искры зарниц, килограммы азота поглощает ненасытная почва, гарь, лежалая пыль, голоса разнотравья, малинник. Тянет в дрему оттого, что так надо.

Всякий идеал либо задан, либо предначертан. Воля извлекает из этнического хаоса смысл и выстраивает этапы. Политика преобразует историю в направление. Предоставленный самому себе разум слеп, хотя и не лишен обоняния. Односторонность рассудка ведет к гносеологической деформации и утрате онтологического чутья. Базисный опыт хотя и выпрямляет самосознание нации, но не направляет ее потребности в русло необходимого. Наличие абсолютной обусловленности возвышает рассудок до тяги к совершенству, одновременно снижая адаптацию к восприятию установок. Смещение адекватности реакции, вызванное длительностью пребывания частей и подразделений Советских Вооруженных Сил, заставляет критически переосмыслить. Практические мероприятия по замещению приоритетов ни в коей мере не упраздняют возражений, принципиальный характер которых. Слишком медлительны санкции, узки полномочия, нерасторопны прихлебатели, черт бы их побрал. Невыносимо безучастно свидетельствовать, как спадает накал. Европа развратила, развязав и ввязавшись, пусть и расплачивается. Собственный дом изнутри подточить семьянин не позволит. Святость устоев бесследно вывела пятна заблуждений, уклонов. Карикатурно пигмеям исподтишка ухмыляться, уроки не впрок. Периодически для профилактики не вредно и дустом. В России всегда кто-то кукиш в кармане или камень за пазухой. Тешась и нервы собутыльникам щекоча. Лишь бы прокукарекать. Ущербность разъедает, физкультура цементирует, тренировки обкатывают. Закаляя и обтачивая. Не потакая инстинктам, идее служа. Всматриваясь зорко. Поверх.

Направленность и очередность внешне пока вполне импонируют. Беспрекословно. Полы аж протерлись, ступеньки пообламывались от бесконечных взад и вперед. Оказывается, не входили, не выходили, не спускались, не поднимались, лишь имитировали вытиранием ног. Вера и выгода парадоксально переплелись в симбиоз. Серьезность приносит успокоение, вдумчивость сосредотачивает на. Матереем, остепеняемся, не обращаем внимания на узелки, из которых впоследствии разовьется в дальнейшем интрига. К счастью, перепахав, не перегнули, потому что иначе. В погоне элементарно увлечься и. Непоправимо, как однажды перетравили пчел. Запущенное безуспешно остановить и удержаться самим, рикошет неминуем. Урезонив, предложили честь по чести, как Соединенные Штаты. Сравним киловатты и тонны. Вызревшее в недрах выплеснулось, сбывшись. Рискнули, не ожидая, и неожиданно обошлось. Несмотря на. Вялость инициативы, нестыковку ведомств, несвоевременность графиков, воровство по мелочам, досадно, не научились, ведь если украсть кусок паровоза, то не поедет и сразу заметно. Пропажа же целого расценивается как будто и не было, спишут. То же о сбоях в снабжении. Полупустой вагон, недовес скандальнее вовсе отсутствия. Задним числом накладными уладят. Перерождение произойдет посредством усвоения, как скоро повсеместно на согласительной основе. Никогда прежде сущность договора не обнажала настолько вульгарность намерений. Здесь многозначительная пауза. Каждый пункт вопиет о бессердечии и безжалостности, ни признака сочувствия, провоцируя на виновность. До понедельника многоточие. Страница сто восемнадцать.

Внушалось же, мерещась. Богатая Англия контрастна Испании в летаргии. Новый свет уступил, в большинстве кое-где запоздала стабильность. Различия и противоречия между предпочтениями еще уже в середине прошлого века, проявляясь и обнаруживаясь. Колониальное золото бессмысленно и бесполезно при созерцательном образе действия. Средневековье детерминировано католицизмом, нищета поощряла натуральную общину, спорили, пили цейлонский чай или нет конкистадоры. Вот удачный пример. Натуральность хозяйства тормозит и снижает процент, затухает торговля, корыстолюбивая церковь лицемерна к стяжателям и банкирам. Распрощайтесь с иллюзией там, где зерно импортируют, как в Аргентине. Землевладельцы ленивы деньги пускать в оборот, обрабатывать даровые гектары. Скотоводство компенсировало нехватку мануфактур и железных дорог. Протестантская этика упразднила запреты и императивы, способствуя безудержной наживе. Нищим в рае отказано конституцией, гражданский разлад либерален, консервативны законы, назойлив американский уклад, сравните с отсталой Россией. В тринадцатом хлеб не критерий, мол, столько, что вдоволь на всех, если вместе. Вековая аграрность исключает индустриализацию и атомную бомбу в ближайшие дни на пороге. Парадигма Востоку не Запад, выключателем щелкнуть, как диктор объявит, что футболисты торопятся на стадион, созрел полновесный, румяный, союзнички свихнулись с позиции силы, неужели опять интервалы с мукой. Мимикрируя в инспирированный космополитизм, соглашательство выступает под лозунгами интернационализма всех мастей и оттенков, как палитра рассвета над морем или дружный хор подголосков. Заглушат, уймутся.

Условные знаки знания поколения расшифровывают на собственные лады. Источник информации величина переменная, слово. С легкостью и доступностью перебрасываются предметы обозначениями, завязывая эфемерные взаимоотношения между. Мечта укрепляет организм лучше гимнастики, воплощаясь в призрачности посещающих звуков. Логика марксизма обосновывает полноту и предметность бытия, насыщает доказательства фразами и предложениями, ткет полотно гармонии в хаосе искаженных, напластовавшихся представлений о. Отправной точкой эволюции стало недовольство вообще, сконцентрированное до состояния густоты и сумерек. Мираж бескровного благополучия обобщал и гармонизировал стремления угнетенных, отдалившихся от непосредственного общения с. Теории завоевывали полушария,  быстрее чем. Оплетая. Комбинируя и манипулируя грамотностью, притупляя органы восприятия, удовлетворяя праздное и никчемное любопытство соблазнами. Чудовища инстинктов опасно неприручаемы. Вздорные черти ревизионизма, мечущиеся в вожделении отношений, будоражат и пьянят тревогой утраченных возможностей. Распыленное воздействие на себе подобных приводит к недоразумениям разлада. Не замечая. Окружность, двигаясь по оси к центру, не ощущает направления, если бы не магнитная стрелка. Климат решителен и кардинален в показаниях. Забавны гипотезы, но антинаучны. Восприятие явления препятствует его сопоставлению с перечнем наличествующего. Чередуясь, как вдох и выдох. Отбор в выживании продлевает восполнение параллельно с дальнейшим. Обезьяна не предвкушает, а расходует поступившую извне потребность в отражении отличительных родовых признаков. Атрофируясь до патологии, оперирующая психическим первоисточником созерцательность стремится к восполнению и компенсации. За счет.

В июле в ЦК и Совмине коридоры просматриваются насквозь, путевки увязаны с рекомендациями здравоохранения, Подмосковье не в счет. Прилагается обиходная памятка по наилучшему ощущению с расписанием и примечаниями применительно к. Оптимально. Холециститу, аденоме, подагре, гастриту. Для бездетных вожделенный сезон в сентябре, хотя и без молоденьких студенточек, но зато. Гадание на кофейной гуще. Посрамив пресловутых, профилактически пресекли, переселив, стронув громадину, не опоздав, угрозе предупреждающий ход нанеся. Ликвидировав слаженность и потеснив. Вздор, вымыслы, бред гипотезы о циклах и фазах. Смоделируем гром, повторим хоть свинец, механический навык. Календарная сетка подачи уложена в сроки, пропущена через фенологию даже. Канва пунктирна, как шпалы. Заблуждения жаль истреблять, но придется ради отказа. Провинция и без того поощряет мещанство. Небезобидная дикость иронии краски яиц, одинаково чужд любой компромисс в идеализацию. Лидерство пересажено и привилось, не вплетясь с азиатчиной геополитически. Сбивая с толку и стрелку на запасной тупик переводя. Загорая, позволили себя с магистрали. На курортах пока, в Москве же интриги, как ни пугай. Иерархия власти поощряет догматиков, развели нерадивость, гирлянды бездельников и демагогов, трупы книг и собраний на полках, буквы мертвеют, станки воскресают, и только инъекции газет врачуют, родня типографию смысла с романтикой улицы. Каноны пропорций линейны, анатомия гибка и пластична, мускулы обладают размером с плавки или купальник за балюстрадами в полосках топчанов и шезлонгов. Фото на память с русалкой, объекты воспевания в ассортименте, фасоны по образцам предшественников. Распыляется зрение, не до. Привет со знойного берега песка и гальки. Декорацию красоты выполняют архитектура со львами, ботанические растения и.

Перебродив, вот отстоялось же. Сказалась изношенность градусов напряжения. Преобразовав. Пристанище остатков чудес обезжалено, но сварганенное для циркуляции халтурно, как эпопеи. Заброшенность в обанкротившееся обречено на изоляционизм тайных братств. По пульсу отныне сверяют часы. Эпикурейцы в Кремле уравновешены правилами самоконтроля, что подразумевает конструктивность и плодотворность застолий, где экстаз балансирует, инсценируя похоть одними и теми же между искренностью и. Фальшь виртуозна, наивность кондова, вульгарна, аляповата, остроты состязаются в многомерности, исключается тот, кто не уловил скрытый намек. Среди колкостей, едкостей ухо востро, экстравагантность позволена в саркастических дозах, ненавязчивость дифирамбов молодежи навевает уверенность. Откуда что взялось. Эрудиты до мозга костей. В пикировке разложат хоть Черчилля с кликой. Европейский покрой разит наповал. Без репетиций надлежаще будет исполнена неброская роль, если досконально усвоить и вызубрить, подглядев, переняв бутафорию и антураж. Шаблоны обоюдоостры и примитивны для посвященных, раскуси и валяй, стараясь не переборщить, держась середины и чуть слегка либеральнее, подтрунивай, соглашаясь, но чтобы корректировка в сторону послабления, риск подобает мужчине, как мужество, польсти безопасности ради. Предохраняясь и отводя. Переключая. Зауважают, если не от тебя, но по-твоему. Интересы, но во имя миллионов простейших.

Что-то не так в кровожадности Гитлера и антагонизме устройств. Вероломство с претензиями не составляет причины. Если оба фронта, то почему не поставлен вопрос о загадке. Не понимали, что происходит, взамен предлагая, оцепенев. Братья и сестры. Замаскированный шок недоумения сквозь призму истмата мирового господства. Клевреты растерянно перебрасывали стрелки на картах, убеждая в оплошности возражений. Переговоры ненавязчиво напоминали о несущественности различий. Вынужденный прибегнуть к терминологии Молотов тут же списал ее на идиотов. Дипломатический блеф мотивов нацисты, самооправдываясь, усугубили пропагандистским ширпотребом, что по их близорукости обернулось стройной концепцией. Индия противоположна Англии, хотя и Финляндия стратегична не меньше проливов. Спокойствие уверенности на Востоке не адаптировало интересов сторон, альянс в результате. Стратегия затянута и убога, десант до весны отложили, Муссолини увяз. Трансильвания в благодарность за нейтралитет югославов, сухопутный бросок. Венгрия медлила, Болгария камнем на шее, не упоминая, уступили. Не раздражая. Черчилль усиливал Атлантику тяжестью бомбардировок, остров инициативой владел, пасуя против подлодок. Перемирие с Францией двое суток эвакуация англичан, отсрочка, быть может, аристократический жест, невольная дань аристократизму. Рейх перенапряжен, нехватка сырья и блокада. Помощь Британии неисчерпаема из-за оттуда откуда-то из-за, авиация шутя достигает румынские промыслы. Эффект поставок перекрыл соблюдавших эмбарго, благо вентиль у нас. Кейтель настойчив и последователен, возражая никогда не упускал неизбежность уж слишком полярные мировоззрения возможность уклониться от столкновения лучше не оставлять преемнику. Взяв на себя.

От неподвижности распирается мироздание, едва ли не лопаясь. Было бы куда перехлестывать лишнему, не обратно ли. Плотно пригнанный ветер замер, спрессовавшись, застыв. Остановился навечно, превратившись в параллельную глыбу, в которую помещено то, внутри чего все, что вблизи. Ни души, хотя постоянно что-то меняется, напоминая о невидимой, но осмысленной заботе. То мотор подвозимого, продуктов или из прачечной. То эхо смеха, то хруст. Зияние верного сейфа, откуда. Секретно.

Ликвидировать бельмо Гибралтара Франко отверг, ключ уплыл от Канариса. Поступившись гарантиями, Болгария присоединилась. Переворот на Балканах свержением регента и предложением пакта усилил интенсивность развязки. Непревзойденный объект генштабистских шедевров феноменально стремителен, всего девять дней. Волновые налеты сравняли Белград и похоронили лакомые Салоники. Прощай, ультиматум. Исполняется срок передышки в четыре недели, конец. Вот пунктуальные факты заблаговременных уведомлений. Пожелания Сталина. Инструкции Риббентропа. Восточный поход разрубает гордиев узел. По просохшим дорогам прям сокрушительный натиск. Загвоздка просчета в обмане и саботаже, ведь Москва ни к чему, если рядом Донбасс и Кронштадт. Прагматизм бесноватого фюрера наверняка разбился о тщеславие генералитета. Распутица сыграла по правилам, притормозив. Невосполнимость потерь рационализировала оборону, предвестник. Кризис командования разразился после того, как пришлось уступить и последствия. Адаптация принципов в перспективе зависит от обстоятельств поверьте самая лучшая не вынесет без кровопролития негде сразиться полигон театр действий. Восток. Даже сюда Садчиков влез, покромсал. Умудрясь.

Прозрачный заиндевелый трепет издают переливы бесчисленных струй. Обнаженными купаются в листве корни и тропинки. Пух застревает в паутине, обманывая. Где нет экзотики пальм и кипарисов, скудно. Скитается по очерченному отведенным периметром кто только не. Похожесть сплошная на отравивших импрессионистов. Воображение приготовило подарок, подобие стога сена, отрывисто, поминутно. Мягкость ландшафта без пейзажных излишеств подступает вплотную к помпезному, громоздкому и витиеватому орнаменту. Одна из построек почему-то постоянно упрямо заколочена, как не расположиться на тяжелой выступающей туше полусгнившего пня. Непривычно, когда долго не дергают, требуя, предлагая довольствоваться перламутром пыли и слоновой костью луны. В июне не принято набирать крапиву для супа. Около пруда побеги специальные, чем не огород. Хрюкнул блуждающий еж у ботинка. Вьется, шурша, хвост ящерицы, схвати, не оторвется, враки. Стрекозы еще. Ландыши засохли и пожухли. Поблекнув. Затарахтело, угомонившись. Некий отрезок скорее всего стерся. Разрозненные эпизоды не склеиваются, получается концерт из номеров без конферанса. Обобщение остаточности наблюдаемых случаев и их результативности. Догадка. Вдохновенно стремление к отрицанию, эшелоны познания зачаточны, прикладная полезность равна чуть ли не единице. Логика классифицируется по позициям. Вначале неопровержимость, затем достижение и уж потом воцарение. Услуги авторитетных учреждений проверяются конкретностью называния. Механизация приложения таланта синхронна убыванию целесообразности. Аналогия с кузнечиком. Несовершенства не исправляются без привлечения преподавательского состава. Притеснение перпендикулярно нерасторопности. Ремесло оттачивает навык, а цензура слог, да.

Свинцовая точка опоры препятствует погружению в водоворот страсти, предшествующий происшедшему. Исход. Одиночество безгранично того, кто рискует. Возвращение чревато воспоминаниями, углубление открытиями. Подступают угрызения в поспешности и необдуманности, раскаяние. Убеждение колеблется из-за буквальности и очевидности. Не наваждение. Похоже на шифр. Козел золотой с бородой и рогами в звезде, перед ним рыцари в белоснежных мантиях молятся, фашистская свастика из четырех ног, согнутых в коленях под прямым углом, чуть поодаль смутные дети наблюдают трогательно, не прочитать, что. Готический шрифт. Предчувствие гигантского, таинственного, к чему неизбежно не приобщиться. Знакомое в чем-то, узнаваемое, вроде передачи эстафеты. Необратимо спятишь, еще пробираясь, крадучись. Происходило, повторяясь дважды и трижды, цикличность искрящейся мглы. Повод для преодоления ничтожества, чей насмешливый хохот распаляет на подвиги. Рассудок взвешивает последствия. Не попрощавшись, сбежать. Или исчезнуть вовсе, бродя, ломая судьбу. Проклятая кровь замедляет полет, воодушевляя, приманивая. Циферблат мельницы. Переставь, открой и проникни. Канава вдоль кладбища, репьи, лебеда, расплывается радуга линий. Кто трусливый бессмысленный автор бессмертия, ненавидимый за распоряжения. Сегодня где-то встречаются те, кто воскресли после сожжения. Ежечасно воссоздается с тех пор, пока не захлебнется в порождаемом. Патриции воспроизводятся раздельно, как и плебеи, но не размножением. И те, и те навсегда. Попадая. Вожди не имеют ничего, кроме оболочки стремлений. Двойственность идеологии проявляется в помощи через ложь. Пропагандируя ерунду, внушает главное. Серьезное оборачивается безделушками, фантазии шизофреников пророчествами, предсказания аферистов угадыванием сути, примитивный мел лечит любые болезни, искоренители мракобесия суеверны, как дремучие бабки. Для получения ответа достаточно переправить вопросительные знаки на восклицательные. Ничтожные избраны рупором, но не мешает соблюдать дистанцию. Чтобы не зазнавались.

Перевод. Несправедливо охаиваемый, ругаемый, видимо, правильнее поносимый Люцифер, я тебя приветствую. Великолепие озаряет избранных, отражаясь и избавляя находящихся на полпути между бездной и бесконечностью свидетелей ускользнувшего и мимолетного. Под потоками лавы раскаленно пустует святилище с колоннами, точь-в-точь станция метро. Ослабленные перемалываются в муку для верных сынов родины. Крещенные восстанием покоряются иным, боеспособным кумирам. В сердцевине германской чащи заперты своды могилы, содрогаются кости от громкого гула, серый рассвет сужается до пугала на огороде, журавля или цапли. Подсыхает костер под стальным котелком с наваристым чаем. Испарилась выпуклость, великаны скукожились до карликов, сантиметр растянулся до метра, тонкий волос впился, ужалил, беспощадный цыпленок вылупился из паров ртути, распугав всех умоляющих о снисхождении. Гордым тиранам принадлежит могущество верящих в них. Волшебная спичка отделяет пламя от всего остального. Выпутавшись из сетей предвзятости. Обрети мгновение. Лужи придают морщины, излучина скрывает следующий поворот и острова с камышами, пора. Коротко блаженство без референтов, удовлетворение утешительно спокойствием, краснеет импортный песок аллеи. Номенклатура безлика и вне биографий, компромат изолирован и обеззаражен, женись хоть на поповской дочери, для завистников недосягаем. Благородство отпускается избранным по блату в строгих пропорциях. Равновесие поддерживается интимными весами и дозируется в соответствии с информационными вкладами. Периодичность, регулярность и неуклонность в обретении благ гарантируют безукоризненную исполнительность и продуктивность. Если и прозеваешь, напомнят.

Национальный фактор объединяет в коллективы и общности. Взаимосвязь вполне гармонирует с численностью. Совокупность движений величина постоянная. Самоутверждаясь через приобщение к интересам различных уровней, большинство автоматически обнаруживается под господством меньшинства. Монолитно единство взявших ответственность за. Спонтанность и жертвенность побуждают к самосохранению. Физические тела удерживаются притяжением к ядру, расщепление которого влечет освобождения и последствия, когда распадается даже хаос и крах электронов. Тяготение к центру закон сохранения целого. Убеждения стабилизируют вытеснением чуждого, адаптируя ячейки и клетки к условиям поведения. Культивация колыбель насилия. Без покровительства программы опадают и вянут. Разработки равнозначны удельному весу обороноспособных ресурсов алмазов, никеля, олова, слюды, апатитов, сурьмы. Медведь с мечом острием к дракону. В основном и главным образом Север. Делится на. Где разместить и что отпадает. Фундамент успехов и благоденствия поставляет сырьевая продуктивность полигонов, сокращая продолжительность в целом. На повестке дня преодоление физиологических последствий авитаминозов и ротации кадров. Обеспечение путевками экономит тарифы для поправки и подкрепления. Еще напасть. Комплексно обследованные миграционные потоки бассейна реки Вилюй выявили онкологию и пищеварительный тракт. Контейнеры для обзаведения подтянутся позже, когда и как только начнут окупаться. Рекультивация пастбищ затянется, зато поголовье оленей компенсирует нехватку с учетом безграничности терпения контингента, финансы позволят интенсифицировать автотракторный парк, запас запчастей обеспечен, вертолетный налажен конвейер, приходная часть баланса уверенно обгоняет, жилплощадь неуклонно бронируется, и хотя круглый год ледоколы сокращают простои перевалочных баз, мертвый груз долгосрочности кредитов замораживает себестоимость завозимого впрок. Девальвация сбережений побуждает к оседлости и обустройству, подбросить придется обуви, тканей, белья. Разветвляется сеть общепита, нормируются коэффициенты, восполняются привлеченные нормативы, резервируются кредиты, размываются критерии районирования, утилизируются отходы карьеров и приравненных местностей.

Из недр темноты мерещатся мелодии звуков, дрожь ранней росы, алеющие полосы зари пламенеют лиловым, чуть приоткрылась завеса, упав, распластавшись, пополам разорвавшись, восход энергично движение набирал, ворочаясь неуклюже. Отпрянула тайна одна, а на смену другая ей. Засияло, расщедрившись, сбиваются в стаи грачи, облетая, развести бы грибов, пирогов, карасей, напечь, насолить, наварить, с вяленой воблой и пивом в обнимку под ручку и кружкой и сушкой соленой в обыкновении утихомириться без обязательств по договорам, если само не идет, бесполезно толкать, понукать, честнее забыть и забросить, вернувшись в дальнейшем к истоку. Поначалу почти незаметно, как падает напряжение, но настойчивость ощутима ближе к последнему всплеску, за которым нарастает порядок. Сферы пересекаются в фактических плоскостях через наблюдаемое симметрично уровню скрытого. В сердцевине зенита сменяются равноденствия сезонов и мод. Взгляды столь же подвержены капризам нюансов, как цеха и котельные в тундре. Генеральная линия подавляюще массивна и нежна для того, кто причастен. Жесткость незыблемости обеспечивает спираль неуклонности, иначе нас похоронят. Продовольственная автономия выручит и вознесет над потоками. Как ни тешься несбыточным, убаюкиваясь желаемым вопреки, а придется, увы, подгоняют инвестиции в отрасли, манипулируя и обращаясь в бюджет помалкивал бы я прослежу овсяную кашку обещал диету рюмочку так и быть соки минералочку только что обострение пожалуюсь Поскребышев на днях интересовался санаторий смотри. Посмотрим. Игриво портфелем помахивать из величавых дверей до персонального, даже мотор урчит оптимизмом, горделиво раскормлена шея шофера. В Кремль.

Пески Каракумов почему бы, если. Канал. От Амударьи к Копетдагу. Плюс газопровод. Встряхнем караванные тропы, потревожим следы динозавров, саксаул и осоку, перероем седые барханы, под нулевой цикл пригодится отборный цемент и бетон под ногами. С кем тогда тягаться, как не с усердными предками, загромоздившими. Вереница приглашений безоткатно нанизывается в гирлянды солистов, ведь широкое тяготеет к расширению, как интенсивное русло, что ж, еще вновь и вновь оденем в гранит, заодно и украсив строго и холодно, как озноб восхищения. Назначить кого бы. Лояльность приверженности не критерий, а господство доктрины при поощрении и выдвижении. Не полениться и вкратце. Затюканное сокровенно. Назойлив синоним обещания юности и тяги к подготовке готовности. Карьерист и ценитель наиважнейшего, притворщик, хитрец, гурман, англоман приготовил тушеное вымя, пригласив поразить пижонством сидений с шелухой из оставленного случайно запретным и волнующим. Иногда снята осторожность, пылко натянута слизистая, перетираясь. Презерватив, преферанс дурной тон настаивающих обстоятельств, попробовать избежать. Состав кандидатур безупречно подсунут, застенчиво мнутся, не моргнув, наобум, от малейших сомнений в правоте доказательств, подавай результат, выдвиженцы прожорливы в искушении, глотают не распробовав, нет чтобы посмаковать, сопоставить, взвесить, пересмотреть, отказаться. Неразвитая нахрапистость погубит эстетику акцентов, прилипчива легкость согласия, хозяин медлителен, а не поспешен. Растяжимые понятия сужаются после иммунитетных бесед. Вкрапления присутствия и принадлежности неясны, едва уловимы и копятся диалектически, чтобы обнаружиться всем. Монолитно открывшись. Сверхзадача неуловима, подспудна, изначально внутри, докопайся до интонаций.

Простота субъективна, довольствуясь собственностью и прозябая. Вынашивая. Балласт реорганизуется в пользу ассигнованиями. Пульсируют метеостанции, теодолиты замеряют углы, ненавязчиво присоединяя. Застолбили не только в границах и сопредельную геологию. Несовершенство обкатается, пригладится, поглотившись настоем крутым. Привязанности сковывают, разъяснения знакомят с отчетливостью, святая святых органичности энтузиазм и терпение во имя слияния в нерушимости. Поражать и изумлять регулярностью и постоянством державности, при необходимости не исключен и славянский козырь несмотря на междоусобицы докучающего надоедливостью выхолащивания и погрязшего Тито. Не задохнуться в закупоренном помогает постепенность и вкрадчивость строгости. Любой диалог подстрахован уравновешенностью спорадических контактов. Куда они денутся. Объяснения кощунственны, унизительны и превращают в имманентный товар этнографии, в джаз для слепых подражателей. Интерпретация зарубежного чревата сползанием к чуждому и неприемлемому, покушению на завершенность, заражением местности мира, гонкой вооружений, чистоганом, попранием, паразитизмом и эксплуатацией. Рецепт братской интеграции спасительно целенаправлен безболезненностью адаптации. Благодатна стагнация надстройки, если базис стремителен и мускулист. Квалифицируем как ударную самодеятельность стахановцев. Способности изначально доступны без условий для всех. Пренебрегая проверкой, подставляешь статус первенства, приверженцы чечевичной похлебки не перевелись. Препятствия преодолеваются без превосходства одаренности, заслуга. Зазнайство благоговеет перед рефлексами обладания, канонизируя ущербность. Набальзамированный муляж троцкизма блуждает в заимствованиях, но как аккуратно. Профукав запал утопизма, изощряются в начетничестве вопреки достоверности, скоротечен черед их настал.

Пластика стремительна, лучистые глаза и волосы вечно навеки, мрамор пудры, легких оттенков помада, мама мечтала, подтверждение журнал из Америки с Орловой, Серовой, холодок Голливуда обжигает боязнь недовоплотиться в сказку, еще с десяток фашистских любимиц, с ними спали лорды концентрационных лагерей, напряженная статика готова взорваться извержением, интимом, свечами на скатертях среди белоснежных салфеток, спасением откровенно признаться, что вот бы так, есть все предпосылки, но оковы, увы. Соблюдать и приспосабливаться под. Внешность всегда современна, с опережением. Приходится сетовать в узком кругу. Опустошенность легкомысленности ради венка из ромашек безупречна, как вещь, как модель. Портные терзались. Гармония жанра и темы в сопротивлении метафоре. Муж блядун под крышей ее. Иногда разыгрывала трауром в расцвете, безвольным овалом, застенчивостью чарующей грусти жемчужин превыше расхожих суждений и мнений в антураже эмблем и рискованных поз. Вызывающе сексапильна, ордена на жакете. Даже. Специально для крупных планов надергано отовсюду. Доброжелатель в очередной раз демонстрирует надуманность и несостоятельность мечты романтизма, бесконфликтность безмятежности. Предчувствуя. Выдает изначально заложенное в крови от рождения, хотя тяга к равновесию в отношениях. Умиротворенность эпична с налетом тревоги, надломом. Не собираясь, почему бы и нет, страх пересилил опасность проснуться, очнуться, вот круг завершен, замкнутость вариантов исчерпана, напоминая о давно отработанном. Необходим вдох позолоты, инъекция намеков на близость, иначе без конца выпадает из предназначенного, не спасает идейное наследство, впереди неудачи маячат, как тучи сгустились. Ничего не гарантирует от. Хотя пока флирт и невинен, но зависит от высокопоставленных товарищей слишком.

Ход многопланов, начало укладывается в конец, ритмически возвращаясь. Отношения сплавляются в липкое месиво, как использованная американская жевательная резинка. Стремительность зигзагов виляет, заманивая. Зловещее оборачивается прикосновением к. Дальше по прохладным выступам, округлостям, перебирая, ощупывая. Раздражители побуждают к реагированию, весомость конкретности отягощена стремлением. Взвесить и пересчитать. Двойственность реализации слабости в кульминации плотского. Всего понемногу, не увлекаться отчаянно. Сосредоточенность позволяет ограничиваться самодостаточностью. Очищаясь. Критерии условны и относительны, принцип позитивен. Если бодрствовать, бормотание подскажет выход, подтвердит подозрения, внесет объемность и ясность внятности. Спонтанность привычна наполовину, как благородство без денег. Болея, осторожничаешь, разбавляя подвернувшееся дозами. Испорченное благопристойно, особенно протрезвев. Неужели и правда. Бесполезные и пустые остатки некогда разумных манипуляций. Воображение разнуздано спектаклями аберраций, иллюзиями обманов и. Умозрительное косвенно, но не органично, в субстанциях инертной материи дремлют взрывные заряды, свет распространяется на этаж, не шире, так и люди. Приспосабливаясь, интимное перерастает в противоположность, освобождаясь от нагрузок неудобств. Сопутствуя воспитанию, распределение потребует непрерывно совершенствующихся приспособлений, на первых порах примитивных, колесных, впоследствии же, по мере изощрений, и поршневых показываю только чтобы усвоил не такая дура спасибо скажи блондинка боевая подруга очередная Вики мало тебе еле отмазали или на старое когда успеваешь другая бы идиотка размениваешься черт с тобой пожалеешь спохватишься поздно.

След от пощечины воображения по-прежнему пылает, горя и не угасая. Все еще. Рисунок сцеплен изнутри, отлит и не допускает копий, повторов. Самостоятельности отдельно взятого эгоизма. Иначе раздор круговой поруки. Предсказания и толкования ложно обожествляют. Наделяя, но не уполномочивая. Проявление смелости в облике критических выступлений и вопросов к апологетам. Образовалось посредством сгущения субстанций. Тела имманентно подвешены, возникнув из дисбаланса пропорций. Стихийные бедствия провоцируются теми же злополучными смещениями. Обладая, допустима беспечность. Уже на стадии зародыша отчетливы свойственные качества, которым пока негде разместиться. Когда улетучиваются остатки, источник очищается, при приближении определяясь по отсутствию специфического запаха. Имущественное положение равноправия одновременно и неразъемлемо, как два крыла или. Спектр. Барометр отзывчивей, чем самочувствие, причем неизбежность диктуется направлением. Блефовали, подводя к результатам заведомым. Поддавшись радикализму сиюминутности, лишили последователей стремлений. Остывшее тяготеет к спокойствию, перенапряжение к пассивности безделья, согнутое к выпрямленному. Покой движения всего лишь вынужденный отдых, иррациональная жажда пожара в крови, бескорыстия второго дыхания и третьей молодости, ничем не мотивированной и не подкрепленной свидетельством супруги. Предохранительный клапан встроен не без изящества, буфер смягчает не правильностью натурализма, а диалектической правдой художественности. Палка о двух концах, отсюда десятки тысяч ощутимых различий. Установленное гармонией потомство небольшой группы планомерно распространяется по ареалам. Высокомерие нуждается в укороте, лишь бы без нарушения долга. Деспотизм излишен, обязательность не превышает установленного максимума, затем страх исключенности, обеспеченность достоянием, влияние доверчивости, отрада кратковременности мига. В просветах и швах потенциал развала, только запусти, отсюда и забота первоочередная о них. Смазывать, удалять налет, дезинфицировать, счищать наросты, шпаклевать, уповая на перенасыщенный смыслом знак. Завися и подчиняясь, плавно и торжественно разрезаем гладь, умиротворяя бури. Разногласия нарушают диссонансами и выпадают тускнеющим фоном, блеклостью протуберанцев, глумлением над. Бочка обручем цела.

Приблизительно так. Еврейский субстрат утекает вместе с удельным весом. Водораздел в комментариях узнавания черт диалога. Ортодоксальная поступательность внимания к пониманию и убедительности. График отлажен по часам, уяснен и усвоен так, что ни изобразить, ни превзойти физически. Процветание без смут, в совершенстве единства и плодородия. Прокормим в сто раз калорийнее. Озон атмосферы и флоры прольет урожайность на горы, долины, равнины, вулканы и гейзеры испарят ледники, оранжереи отрегулируют свойства, прачечные химически напитают веществами для стирки стерильной, формации обобществятся, потомки обнимутся с нами хоть завтра, открывается наиглавнейшая выставка, славословят горнисты ансамблей, их фанфары, мундиры о дружбе звенят, в эйфории расположены мы ко всем, кроме. Умысла вязь витиевата, изощряются в ухищрениях зодчие, шпили царапают фюзеляжами, замедляется бег, тяжелея, хрестоматии пухнут статично. Ажур ассоциаций синхронно повторяется в вариантах орнаментов вдоль животворных артерий державы, мимо кудрявых квадратов лесозащитных полос. Подтекст эмпиричен. Пайки и пакеты выравнивают заслуги благих намерений, а тем более переживаний. Наглядное влечет убедительностью. Неосязаемое, паразитирующее на эмоциях, желанно вдвойне болтает драпали Харьков после Москвы как поперли за неделю котел Керчь шарахнули по всей линии как обухом облапошили единственный раз подкачали пополнение не обучено дыры заткнуть не развернулись поставки ленд-лиз сдрейфили Калач не больно пообороняешься ни кусточка продержаться штрафбаты выручили не мудак стоп-приказ расписано как по нотам по личному усмотрению на месте командиры решали. Основоположники не сочиняют декреты, а приказывают достаточно для исполнения. Необратимо пирог поделен без лишних кусочков до крошки. Подернулась химерической рябью устоев труха.

Из-под податливого, упругого мха, чавкнув, просочился и как промокашкой подошвой впитается. Мгла еще оловянна, мутна, но уже серебриста, искажая. Мыши или суслики, шныряя среди, колышат. Трусливы не по причине какой-то. Копошатся даже камни внутри и под. Сигары растут в камышах и осоке. Порезаться тянет специально. Не щебет, а сплошное брюзжание. Заброшен и утонул бакен, ворона на нем об него чистит клюв. Простор подогревается как в кастрюле, булькая ручьем из родника. Спрыгивают сверху шишки, стукаясь. Вдоль мелководья плывут веники чего-то. Из трясины расползается гадость из пены гнилая, лопухам нипочем. Пробирает зябко. Сыро, недаром рябина. Капусту рубили, кочерыжки себе и козе. Фабула прослеживается вспять, до альтернативы честной второсортности, безоговорочности веры в возвращение к. Бесплатному. Сангвиническая пытливость, дотошность перманентной законченности. Само возьмется, достанется, засучив рукава. Деньги человекоподобны, чудо вдохновенно и ради еды, пищевой трудодень обеспечен, каждому свой по потребности, остальное в библиотеках и клубах. Устаешь, когда прекращаешь, силы черпаются из беспрерывности. Если сердца откликаются, неосуществимого нет. Как теннисный мяч от ракетки отскакивает стяжательство. Стимул. Опередить, протирая штаны, в уважающей гордости, даже на танцах обойтись без сомнений стоянка локомотив меняли ресторан на станции с Извольской студентка в торгпредство распределили вышли перекусить здоровается однокурсник ее на плацкарту не хватило в общем едет теснотища жалуется не прилечь на сто грамм без закуски наскреб пригласил его коньячком угостил икоркой лососинкой довольный развезло он мне завидую с девушкой в мягком тут опять в духоту трястись молодой человек меняю ваш возраст на международный вагон девушку в придачу быстро соглашайтесь передумаю хохочет толковый малый с диссертацией ему помог пришлю не пожалеешь. Накапливая, застыть, замереть. Потребляя.

Нацеленность на безостановочное приобретательство толкает к исчерпанности намерений вопреки удовольствию. Промедление противоречиво. Инспирированные промахи отмечены рецензентами. Замечания разочаровывают. Нагромождение искупается новизной и парадоксальностью недостатков. Внимание чревато краткостью, упоминания претенциозно утомительны, эпитеты пагубно однообразны и монотонны, преемственность двойственна, хронология вопиюще тенденциозна, абсурд мотивирован неувязками, характеры удостоены характеристик, лоскуты и заплаты неуклюжи, бестолковость идиллического бахвальства сочетается с произвольностью интерпретаций, репутация узурпирована дефектностью пьедесталов, передовицы отделываются анонимными умолчаниями, совместимость последовательно членораздельна, популяризация казенна, условна и начинена уродливыми противопоставлениями, искупление подспудно отторгается, утомленное наваждение прерывисто чередуется с обманчивой путаницей предрассудков, налицо предпосылки. Недурно. Чутко вибрирует распорядок, импонируя самоотверженностью тренировок. Выносливость атлетов и чемпионов намагничена переживаниями болельщиков. Гипертрофированное самодовольство посредственности нейтрализуется индифферентным варьированием антитез. К арсеналу пороков приплюсовывается реабилитация рецидивов варварства. Сусальны, слащавы судороги упадничества. Бриллиант углерода аморфен, шлифуй и грани. Депрессия сутула, фарватеры вероломно профанированы. Маскировка. Амплитуды уродств третируют утилитарными бестактностями, кулуары обветшали, калибр агентуры унифицировался, шершавый силуэт толщи тектонически расплющился, склоны, некогда заскорузлые, и вовсе скукожились, выпятив жабры и ребра, сквозняк, распоясавшись, возбужденно дегустировал гербарии, жеманно ерошил ресницы, сдувал жар со смущенных щек, съеживал герань, щекотал между. Ютясь и третируя. Еще подсекал колени, благоухал, дребезжал, потрошил, разгонял комаров. Свинец век. Булыжники. Мокро. Моросит. Повседневность оркестром, барабаном грохочет. Эллипс загарпуненного кита распластался. Лодка среди винегрета листвы незаметна.

Параллельно нащупывали на ощупь неведомые тропинки, в одержимости азарта прокладывая. Шлейф былой мощи восстановлен, унаследовавшись, доставшись. Даром. Перманентность амбиций не позволяет надеяться на безоблачность отношений даже при. Возврат к континентальной стратегии. Ресурсная база оборонных доктрин резко повышает интересы пролонгации индустриальной идентифицированности. Национальная безопасность расширенно совпадает с. Компенсировать вдвойне, втройне виртуозностью дипломатии. Инструментарий готовить для умеренных вариантов с преобладанием оптимизма. В дальнейшем тенденция противостояния, включая перспективу действий в изоляции вопиющего военного превосходства. Топливная самообеспеченность диктует необходимость тончайших имитаций компромиссов и одновременно границ допустимого. Способность к регенерации системы сдерживания превосходит обесцененность наращиваемого. Геостратегические интересы целесообразны концентрации воли океанского флота. Ставка на внутреннюю поддержку обременительна. Отсюда. Дальнейшее перераспределение бремени при исчерпанности долгосрочных ресурсов конструктивного участия Запада. СССР способен выигрывать больше, чем возможность условий клишированной мишуры и риторики. Угроза со стороны представителей силовых структур генерируется в динамике вакуума. Вовлеченность в миротворческие операции глобально соответствует ближним и дальним орбитам. Китайский фактор вынуждает к сохранению хотя и показного партнерства с учетом грядущей дестабилизации и склонности к территориальной экспансии. Предотвращение сугубо политическими методами неэффективно, регулирование сдерживания трактуется как поочередная смена приоритетов. Коррекция относительно незначительна и конфиденциальна. Дозированная утечка материалов умеренно полезна, в том числе и разоблачения агентов разведывательного сообщества компартий и прочих левых движений, не исключая обвинений в разбое и терроризме. Без подыгрывания и ублажения планомерно умножали, опутывали, поглощали, приращивали. Деля и забавляясь. Восхищая.

Исхлестанный, наглотавшись чем и когда попало, даже метелью невидимой, горлышко фляги пузатой трофейной машинально вот она. Ущипнув. Пар первобытный похож на холодец, закусить бы с соседями по коммуналке беспечно в складчину невзрачно как в общежитии, сортируя кого, по намекам способностей сети расставить, тасуя, отбор и улов крохоборен, жерехи, голавли в чешуе плотвы и ершей, уключины едко скулят, монограммы, виньетки, муар витиевато бликует, весло погружая ровно на треть или две, жестянка, чтобы черпать, серебристая тень в заблуждение вводит или метафорический омут, оглянись, тлеет бархатистая отмель, мерещится жирный паук в очертаниях, траурна гладь чернозема, впечатлительны всплески русалок, их плечи покаты и дерзок бестелесный растрепанный смех. Руку сунь, рак не цапнет, сезон завершен, отутюжен, слякоть нейтрализуется стужей, особенно если мазохистски бродить просто так от трафарета зияющих дыр вдоль колоннады фрагментов до мохнатых пепельниц гнезд, унимая и переваривая целлулоидный зуд. Потея, солируют железы, испуская сокровенный желудочный сок. Оптика вкрадчиво расплывается. Клякса. Татуировка плавников, перепонок. Бревна свалены тесно, в опилках и стружке. Зуб под пломбой заныл слегка погодя. Лоснясь, взрывается рыжий омлет, угрюмый жасмин некрофильствует, линяют эластичные гусеницы, взбит сугроб, пушистые шишки топорщатся, лаконична геометрия лапника, ртуть в термометре вероломно пульсирует, сиротливо уходит с капелью под снег аммиак. Сизый голубь простит, обласкает, щекотливым резонансом утешит, эксцессы предотвратив, обязанности дубликата исполнит, любовницей прикинется, событием смачным из ряда вон. Рокировкой. Отсрочкой.

По девяти часовым поясам распределен аргумент обстоятельств. В хаос не сунуться, обожжешься, как в крематории, нашествие захлебнется любое. На перекрестке путей сообщения свинья летаргически растеклась, провоцируя пнуть. Персонифицирована в веддических сагах, наводнениях гиперборейских, арктическом кельтском нордизме, ханствах татарских, островном атлантизме дождливом, золотой византийской имперскости, жреческом сверхъестестве, старчестве ортодоксальном пустынном, диких логовах волчьих, изуверской аскезе, индийском факирстве, голубом иудействе хасидском, тамплиерских орденских клятвах, пустоте белизны гималайской, эллинском аполлонизме. Загромождая. На козе не объехать, оцарапаешься о частокол ойкумены. В окрестной трясине увязнешь, буксуя в тинистом иле или илистой тине. Синкретична ворсистость щетины, еретична модальность копыт, редуцирован декаданс пятачка. Трансцендентально розовеет нирвана небытия, превосходя располагаемое в промежутке. Припасть бы, всосаться, постигая топонимику выемок и ложбин. Чистоплотны помои, пучится прорва утробы, безмолвствуя в соборности знаменательных дат, танатофильствуя суицидально, рыцарский панцирь надраен, как эполеты, бутонами пуговиц мундир пузыриться, фосфоресцируя клавиатурой наград, расчленена на республики, мелодичны пропорции выбросов серных и ртутных, стратосфера кумачом препарирована, аэростатами залатана аккуратно, бриз и флюгер, воркуя, беседуют, шоколад, бутерброды с икрой лососиной, маршруты в планшетах, прочищены уши локаторов, расчески и грабли антенн насторожены, герметично закупорены парикмахерские и ателье. Созерцательно хрюканье. Бисер запаян в кубышку, закопан, зарыт на полпути между Индией и Лукоморьем, пощекочи, раздразнить попытайся, вожделенно африканство охоты, эквивалентно в чем-то корриде, колхозники прелестей лишены равнодушно, копошатся где бы ни уродилось, хотя поголовье и без того, бойни забиты, исправны, окорока, карбонад на прилавках, пухнет процент облигаций, подписчиков уйма, мотоциклы урчат на проселках, парадигмы императивны, оледенение и потоп.

1992