Игорь Дудинский

Слух о том, что в город въезжает король, привел всех в боевую готовность. Все с восторгом ждали своего часа. Еще накануне, когда газеты сообщили о предстоящей потехе, каждый принял слабительное, которое подействовало как раз вовремя. Каждый успел запастись несколькими ведрами жирного и вонючего говна. Первые этажи опустели. Все переместились повыше, чтобы было виднее и удобнее.

 

 1

Из-за жары трупик несчастного Олександриго интенсивно разлагался. Все необходимое было сделано, но могильщики ни в какую не соглашались приступать к своим обязанностям. Один из родителей, чтобы чем-то себя занять, время от времени подходил к ним, пытаясь уговорить. Мух никто уже не отгонял. Остатки астральной влаги испарялись под сорвавшимся с цепи солнцем. Богиня Аня, чтобы досадить могильщикам, нарочно прибавляла интенсивность лучей. Она с демонстративно безучастным видом стояла чуть поодаль от всех. Ситуация даже забавляла, если бы не вонь, фонтанирующая из заколоченного гробика. Длинноногая Лариса, слоняясь от одного к другому, канючила о выпивке. Собственно никто не возражал. Томила лишь неопределенность и что делать с гробиком. Перспектива тащить его обратно не вдохновляла. Запрет на захоронение переставал действовать только на следующее утро. Было тоскливо и неуверенно. Обычное состояние богов.

От административного здания начинались белоснежные пространства. Идеальная гладь ослепляющей поверхности смыкалась с раскаленной синевой неба. Раз в двенадцать лет откуда-то сверху выпадал бумажный дождь, и кладбище обновлялось.

– Бесполезно, – один из родителей вернулся, махнув рукой в сторону могильщиков. Те полупьяно играли в домино. Некоторые вообще не присутствовали.

– Мы когда-нибудь выпьем, еби вашу мать, – доставала всех Лариса. Ее еще не внесли в список как полноценную богиню и она немного комплексовала. Ее культ запланировали только на следующий год, когда к власти должны были прийти ее знакомые. Их победа уже носилась в перегретом и наглом воздухе Москвы.

– И никак не договориться? – спросил бог Милош. Он был не отсюда и не до конца включался в происходящее.

– Они не согласятся. Ни за что.

– У меня предчувствие какой-то провокации с дальним прицелом, – небрежно вмешалась богиня Аня.

– Никакого, конечно, подвоха нет, – успокоил больше себя, чем ее один из родителей. – Просто все одно к одному. Завтра все встанет на свои места. Надо потерпеть.

– Его и убивали с расчетом, что мы сюда сунемся.

– Даже если и так, то чего они достигли? Ну доставили нам небольшие хлопоты. Подумаешь. Захотим – уйдем. Что нас держит?

– Все было подстроено. Алхимиков специально втянули в запой. Лучше пока не поздно свалить.

Она сказала правду. Алхимики, отдав остатки энергии алкоголю, не интересовались даже собственной участью. Все, с таким трудом склеенное одним из родителей, торжественно разваливалось на глазах.

– Во всем ты видишь чей-то коварный умысел. Кому они нужны. Просто сопляки. Распиздяи.

– Ну и облажался же ты с ними.

– Почему мы должны от каждой падлы зависеть? – возмущалась Лариса.

– Мы не так уж и зависим, – упрямо продолжал стоять на своем один из родителей. – Просто все могло бы завершиться веселее и достойнее.

– Поедем куда-нибудь.

– А он? – один из родителей показал на гробик.

– Оставим его здесь.

– Его же выбросят на помойку.

– Ну и хуй с ним.

– Мне бы не хотелось поступать цинично. Все же он был моим ребенком.

– Подумаешь, одной иллюзией меньше.

– Их и без того не так уж много осталось. Каждой дорожишь все больше, – невесело пошутил один из родителей.

– Ладно, плюнь. Здесь мы выпить все равно не достанем, – поторопила богиня Аня.

– За водку рассчитаемся иллюзией, – усмехнулся бог Милош, подставляя язык каплям. Он заказал дождь с растворенным кокаином.

– Не таскать же всякую заразу с собой, – возмутилась Лариса, ткнув ногой в гробик.

Кокаин подействовал мгновенно, обесценив Олександриго. Изъяны реальности стерлись и улетучились. Машинально сделали несколько шагов. Уходя. Могильщики, заметив, забеспокоились.

– Эй, свой мусор с собой забирайте.

– Да пошли вы, – огрызнулся один из родителей.

– Мы его выкинем, – угрожающе донеслось вслед.

– Да делайте что хотите, – крикнула Лариса. Она взяла у одного из родителей определенные предметы и демонстративно швырнула их около гробика. – Идем, хватит пиздаболить, – она потянула одного из родителей за руку.

Через пару часов они были среди белоснежных стен. Больше девать себя было некуда. Старая власть доживала последние месяцы, и скоро все должно было измениться. А пока в городе царило что-то вроде агонии, и там, за территорией, которая служила им убежищем, их могущество уменьшалось. Здесь же они имели право на все. Такие времена наступали всегда, когда реальность очередной раз выворачивали наизнанку.

– Что прикажете? – весело спросил один из родителей, глядя на богинь.

– Шампанского, – живо те отозвались, взбодрившись после скинутого с души груза. – И ананасов, конечно.

В ту же секунду все возникло. И что-то еще. Один из родителей представил, как бы им сейчас мешала вонь так ничего и не успевшего Олександриго.

– Спутаем им все карты? – предложил бог Милош.

– Я не хочу, – отозвался один из родителей. – А потом наши поступки мало что изменят.

– Давай, а то скучно, – поддержала бога Милоша Лариса. Она сразу же на все соглашалась, но ей тут же надоедало, и она обычно все бросала, не начав.

Бог Милош протянул руку и наугад захватил с неба несколько звезд, которые сейчас, среди дня, были невидимы. Потряс их в сомкнутых ладонях и, перемешав, протянул Ларисе. Она взяла одну и, потеряв интерес, не глядя положила возле себя.

– Сначала тяпнем.

– С вами каши не сваришь, – сник, слегка психанув, бог Милош.

– Ты хочешь быть хитрым, – упрекнул его один из родителей. – И себе на уме. Но у тебя не получается. Всем все видно. Значит, ты не умный.

– Если я не могу спокойно смотреть, как вас тут объебывают, – огрызнулся он, обидевшись.

– Для богов такое слово не подходит, согласись, –  заметила богиня Аня.

– Вы не боги, а овцы. Если бы не Лариса, давно слинял бы от вас к чертовой матери.

– Да неужели ты не понимаешь, что там тоже ловушка захлопнулась, – сорвался, закричав на него, один из родителей. И тут же взял себя в руки. – Ладно, выпьем.

Сегодня их устраивало шампанское. Впрочем, как и все в той реальности, которую они сотворили, какой бы стороной она к ним ни поворачивалась. Правда, в повседневном общении у них было принято жаловаться на ее убогость и ущербность и мечтать о каких-то Иных Местах, где им было бы лучше, но втайне они отдавали себе отчет в том, что никаких Иных Мест нет, и если они когда-то и были, то теперь на их долю осталась одна Москва, и от безысходности у них сладко щемило сердце. Тревогу же они гасили чем попало.

 

2

Не сговариваясь и не отрывая глаз от домино, могильщики решили, что их проверяют на вшивость, и в последний момент боги передумают.  Но когда те всерьез и основательно исчезли, могильщиков стали грызть недобрые предчувствия. Они были пешками в игре и прекрасно понимали свое место. Однако указания, которые им поступили, выглядели настолько туманными, что они не могли решить, как им себя вести. Инструкция предписывала «удерживать богов в поле зрения, не предпринимая никаких действий». Слово «никаких» было выделено.

– Что ли так что ли и того? – первым отреагировал, подав голос, могильщик по кличке Атташе. Когда-то он работал в советском посольстве в Вашингтоне.

– Пойди отнеси его на помойку, – приказал бригадир. Он знал не больше остальных и вынужден был сохранять многозначительный вид.

– Ладно, дай доиграть, – пробурчал Атташе, почувствовав, что приказание адресовано ему.

– Давай двигай, кому говорят, – повторил бригадир.

Атташе медленно и с подчеркнутой неохотой пошел исполнять. Взяв гробик под мышку, он вдруг на несколько секунд задумался, демонстративно кривя нос и воротя рыло.

– Может… – показал свободной рукой на белое уходящее за горизонт пространство, – бля… туда, – поклевал указательным пальцем воздух, – чем хуй знает куда?

– Сказал – отрезано, – подтвердил бригадир.

– Те-те-те, – пьяно передразнил Атташе, высунув язык.

– Так. Кто-то чем-то недоволен? Может, с лиловыми упырями кого-то познакомить? – нахмурился бригадир.

Хотя никаких упырей, а тем более лиловых никто никогда не видел, упоминание о них считалось самой действенной угрозой, повергавших могильщиков в смертельный ужас.

Показав бригадиру задницу, то есть выпятив ее в сторону стола с доминошниками и энергично повиляв, Атташе сделал несколько шагов в сторону противоположную той, куда ушли боги. Удовлетворенный бригадир перевел взгляд на костяшки.

– Не хуя баловать, – подшестерил ему кто-то из игравших.

Бригадир что-то пробормотал, соглашаясь, и все молча погрузились в прерванное занятие.

Тем временем Атташе с гробом под мышкой, убедившись, что линия горизонта отделила его от стука костяшек, остановился. До кладбищенской помойки было далеко. Оглядевшись, он опустил гробик на бумагу. Магическое принуждение, бессознательно оставленное богами, подстрекало облегчить задачу. Борьба с искушением длилась недолго, и через минуту он уже лез в карман за складным ножом.

Опустившись на колени, Атташе поддел лезвием угол ближайшего  листа. Бумага без труда поддалась. Потянув на себя, Атташе обнажил нижний слой, основательно с течением времени подгнивший.

Открывая бездну в нехоронабельный день, Атташе рисковал чуть ли не жизнью, но лень одолевала сильнее, чем страх, и он не долго колебался. Все заняло несколько секунд. Когда показалась труха, Атташе разгреб ее руками. Не задумываясь над чернотой, он подтянул гробик к раю отверстия и столкнул его. Останки Олександриго исчезли без звука и следа. Вечность, с которой не могли справиться даже московские алхимики, восторжествовала. Уже в который раз.

Атташе тщательно водворил отогнутые углы на место, с силой пригладив их, чтобы не оставалось следов.

Теперь Атташе предстояло подумать о себе. Быстрое возвращение вызвало бы подозрение. Поэтому лучшим решением было лечь и часа четыре подремать. Милицейские вертолеты утром уже летали, и вероятность того, что они снимутся еще раз, была минимальной. Тем более, что у Атташе была своя внутренняя убежденность, что дважды в жизни не горят, и он блаженно растянулся под изрядно утихшем после ухода богини Ани солнечным потоком. Оптимально для сна и отдыха обывателей лучи самоотрегулировались.

Оставление гробов клиентами в запрещенные для захоронений дни постепенно становилось обычным делом. В периоды смены метафизических декораций морги не справлялись с потоками трупов, и власти закрывали глаза на то, что мертвецов везли на кладбища, минуя мраморные столы прозекторских. Другое дело – кладбища. Здесь все должно было соблюдаться безукоризненно. По кладбищам сверяли часы. Кладбищенская точность была официальным государственным мифом, престижем державы. Любая попытка мало-мальски демократической дискуссии о расписании работы регионов для захоронений пресекалась в зародыше. Правда, кое-кому иногда все же удавалось сколотить на щекотливой теме идеологический капиталец. И причудливыми орнаментами сплетались страсти вокруг пустых и безликих пространств.

– Бля буду Атташе до помойки не дойдет, – разминая уставшие от ударов костяшками пальцы, предположил кто-то из могильщиков. Работа у них была не пыльная. Оплачивалась же она изрядно. Избалованный народ был, обнаглевший до предела. Даже риск потерять место уже не останавливал их, хотя увольнение и грозило самое меньшее беспросветной нищетой. Но – предпочитали ни о чем не задумываться.

– Он доиграется, – без особой злости фыркнул бригадир.

– Проверку обещали? – кто-то изобразил беспокойство.

– Да вроде бы нет, – пожал плечами бригадир.

– Нам-то с ихних дел хоть что-нибудь обломится? – кто-то осторожно поинтересовался.

– Вам что, бабок не хватает? – оборвал бригадир, мышиными глазками всех по очереди сверля. Потому и в авторитетах ходил. И московские любительницы от души потрахаться записывались к нему на палку за несколько недель. Имел он их тупо, без фантазии, по-животному. Как гвозди заколачивал. Но молва и мода свое дело делали. На него обращали все больше внимания. Москва по мере выветривания безлюдела, и каждый пердеж уже стоял на учете как культурно-социальный феномен. Бригадиру светило будущее. Кое-кто подумывал о приближении его к себе в качестве энергетического шута.

– Как бы нам, братцы, пиздюлей не выписали, – заметил кто-то.

– Ты знай свое дело делай да помалкивай. Корка с подкоркой в унисон должны работать, понял? – бригадир уже откровенно нервничал.

Инструкция для могильщиков объясняла кладбищенский феномен вмешательством внеземных цивилизаций и необходимостью улавливания Отдельно Взятых Мыслей. Считалось, что белый цвет аккумулирует осколки космического ментала и способствует их соединению в некие гигантские сгустки, которые вращаются на околоземной орбите, влияя на интеллектуальную атмосферу планеты. Предполагалось, что впоследствии все гипотетические спутники сольются, образуют единую космическую сферу, и тогда все начнет само падать в рот. Пропаганда навязла в зубах, белое безмолвие отупляло, и поэтому могильщики ни вслух, ни про себя задумываться не любили.

 

3

В трудовой книжке Эухенио Адмиралова, вот уже двадцать пятый год зажатой среди таких же в одном из сейфов некоего отдела кадров, была одна-единственная запись о приеме его на работу. Сейчас он шел сквозь благоухающий свежестью только что подстриженный газон. Вокруг что-то копали. Горячей воды не было уже неделю, что его нисколько не огорчало. Эухенио никогда не умывался. Он вдыхал флюиды зародившегося дела и, получив задание, весь отдался страсти внедрения. Должность его называлась по-старомодному точно – обсератель.

Эухенио гордился именем, которое он себе придумал. В нем, как он считал, было нечто демоническое и наводящее тень на плетень. Фамилию же мало кто и знал. Адмиралов втайне считал себя богом и ему было достаточно. Он был примитивен и неприхотлив и довольствовался крохами, хотя, напиваясь, заставлял себя воображать мир, лежащим у его ног. Тех же, кто реально управлял мирозданием, он не знал, но заочно завидовал. Каждый день он считал поворотным, надеясь, что наконец получит доступ к кнопкам и рычагам. То, что в Москве уже не оставалось мест, куда бы его пускали, его не смущало. И хотя на век любого из нас дураков хватит, настал день, когда дураков в Москве больше не оставалось.

Чтобы хоть как-то его использовать, Адмиралова переселили в Ленинград, подыскав ему роман. Город, где все что-то лихорадочно издавали, оказался для него чужим. Стучать на интеллигентов Адмиралов брезговал, а кроме них в городе никого не было. Не найдя себе применения, он пропьянствовал там три года, от нечего делать доведя до белой горячки и уложив в дурдом свою любовницу – золотоволосую особу туманного возраста, единственную на весь Ленинград питавшую отвращение к пишущим машинкам. Денег Эухенио не платили, и ему даже пришлось торговать яблоками. Но когда в Москве стали появляться боги, час Адмиралова пробил. Его вернули.

Абракадабра жизни и эфир провоцировали. Времени не оставалось. Толком ничего пока не было. Блага неопределенных очертаний вплывали в сознание. Мажорные облака  влекли и бодрили. Эухенио в своих неизменных темных очках всегда приходил на готовенькое. Двое алхимиков, обработанные специальным газом, изнывали в ожидании. Оставалось взять из голыми руками. «Боги – цель, алхимики – средство», – выбрал себе в качестве девиза Адмиралов. Вскоре он был на кладбище.

Завидев Эухенио, бригадир накрыл могильщиков стеклянным колпаком, чтобы те не слышали, о чем они будут шептаться. Никто друг другу не доверял. Как и все функционеры равного ранга, оба не договаривали, темня и создавая иллюзию значимости и осведомленности. Сверху информировали противоречиво. Режим загнивал, и по большому счету было не до того. Эухенио уверили, что бригадир поступает в его полное распоряжение. Одновременно бригадиру точно так же давалась неограниченная власть над Адмираловым. И хотя оба знали цену подобным указаниям, каждый считал, что очередную партию предназначено выиграть именно ему.

– Как дела? Все флору коллекционируешь? – бодро поприветствовал бригадира Эухенио.

– Ты дошутишься. Сотрет тебя космос в порошок. Быстрее, чем ты думаешь, – пригрозил бригадир.

– Говорят,  источник излучения накрыли. Часом не в курсе, а? – юродиво поинтересовался Эухенио.

– Что, близок локоток, да не укусишь? – насторожился бригадир.

– Если хочешь знать, моя вообще не понимай, на что твоя намекай, – уклонился от разговора Адмиралов.

– Может, ты и про альтернативное существо впервые слышишь? – ехидно поддел бригадир.

– Моя на такие пустяки не разменивается, – беспомощно пролепетал Эухенио, пораженный осведомленностью собеседника. Он был уверен, что операция держится в полной тайне.

– Оно конечно. Кто-то же должен черновую работу выполнять, – окончательно добил Адмиралова бригадир.

– Они у тебя не задохнутся? – злобно показал на колпак Эухенио. Раунд он проиграл.

– Ты о своих проблемах беспокойся. Я в своих как-нибудь разберусь, – сказал бригадир, даже не взглянув на начавших корчится в предсмертных судорогах могильщиков. Те бессмысленно хватали друг друга за что попало и по-рыбьи ловили ртом отсутствующий кислород.

– Предлагаю договориться. На разумной основе. Ко взаимной выгоде, – выдавил Эухенио. Он понял, что терять ему нечего, и надеялся наверстать свое хоть на финише.

– Бездна не выдаст – свинья не съест, а денежки вперед, – сменив тон, фыркнул бригадир. – Ты вечный неудачник, Адмиралов. Когда все спали, ты воровал, а теперь рассчитываешь, что тебя примут за состоятельного человека. К тому же ты постоянно пытаешься выдать туфту и халтуру за качественную работу. Кому ты лапшу на уши вешаешь? Сегодня блефовщики вроде тебя уже не в моде. Всех интересует только количество, которое тебе уже не осилить. Слишком ты истаскался. Ты что-нибудь слышал о Михнево? Нет, конечно. Потому что ты никогда не в курсе главного. С тобой даже не считают нужным делиться информацией. Так вот. В Михнево у них основная лаборатория. И там, под сенью яблонь, наконец прочитали твои тексты шестидесятых. Кроме того, один твой знакомый, который тебе не по зубам, подарил алхимикам несколько волосков из шерсти козлобеса. Они сначала не поверили, а потом сделали анализ. Тексты твои гроша ломаного не стоят. Обстоятельства против тебя, Адмиралов. Козлобеса, как промежуточное существо, собираются канонизировать, а ты, Адмиралов, всю оставшуюся жизнь будешь гоняться за альтернативными химерами. Скоро тебе не поставят и бутылки портвейна, – давая понять, что говорить больше не о чем, бригадир поднял колпак, освободив могильщиков, которые с вылезшими из орбит глазами, изредка вздрагивая, лежали на земле.

– Поживем – увидим, – внутренне сосредоточился Эухенио. Поднапрягшись, он поискал в уме зацепки. Главным козырем, конечно, был электрический хуй.

Электрический хуй был главным козырем Адмиралова. С ним он связывал чуть ли не все свои надежды. Правда, изобретение отличалось вопиющим несовершенством. Во время демонстрационных запусков из него клубами валил густой черный дым и раздавался оглушительный треск. Все разбегались кто куда. Сколько Эухенио не убеждал комиссию в абсолютной надежности конструкции, присутствующие не решались выходить из укрытий до полной остановки прибора. Кроме того, слишком велики были издержки. Хуй сжигал столько электроэнергии, что окрестные города по несколько недель сидели без света. Тем не менее электрический хуй мог бы служить аргументом, призванным предоставить Адмиралову (по его, правда, представлениям) полный карт-бланш.

Тексты же шестидесятых на первый взгляд были посвящены чисто прагматическим проблемам активного охмурежа. Суть их сводилась к тому, чтобы систематически и целенаправленно рекомендовать девушкам посещать кое-какие метафизические достопримечательности. Далее следовал примерный экскурсоводный текст с рекомендациями необходимых интонаций, соблюдение которых было призвано вызывать в объекте что-то вроде сексуальных судорог с истеричными выкриками о ниспослании победы священному императору Гелиогабалу, последующим паданием навзничь и одновременным раздвиганием ног. Адмираловские разработки пришлись по душе тогдашнему поколению редакторов, были опубликованы, автор сорвал свою долю аплодисментов, и все было бы вскоре забыто, если бы Эухенио в порыве маньки величкиной не пустил по московской интеллектуальной элите слух о неком зашифрованных в его текстах знании, обладатель которым сможет обрести физическое бессмертие. Эффект оказался диаметрально противоположным. Журналы изъяли из библиотек, у подписчиков произвели обыски, Адмиралову навсегда запретили прикасаться к перу. Однако аромат шел, обрастая оттенками и наэлектризовывая. Правда и вымысел переплетались. Кое-кто, попадая в орбиту Адмиралова, навсегда исчезали из поля зрения. Последними, кто собирался пожертвовать собой ради эксперимента, были московские алхимики. Один из родителей решил, что для Адмиралова будет слишком жирно. Изменить ситуацию могло появление альтернативного существа.

 

4

– Учитесь плавать. К вашим услугам опытные тренеры, а также многочисленные бассейны и побережья столицы, – произнес первую часть как бы пароля Адмиралов, переступая порог московской лаборатории.

– Хенечка, а правда, что тот, кто ссыт против ветра, не должен бояться обмочиться? – тут же последовал как бы отзыв. Его с детской торжественностью продекламировал старший из алхимиков – Саша.

– Предлагаю сначала выпить, а потом создать секретную организацию, – с места в карьер начал Адмиралов. – Два бога, два алхимика, один ваш хуй знает что. Итого – пятеро. В самый раз для управления мирозданием.

– Нас, конечно, ждут великие дела, – робко промямлил второй алхимик – Олег, – но я против того, чтобы торопиться. Не лучше ли запастись терпением и лет десять подождать. В сущности время еще не пришло, и вообще мне кажется, что мы вообще не доживем.

– По-нашему, по-божески мыслишь, – обрадованно заорал Адмиралов. – Посвящаю тебя в высшую степень посвящения. Вот, учись у Олега, – обратился он к Саше.

От счастья Олег потерял сознание. Оставив его лежать на полу, Адмиралов с Сашей сели за стол, уставленный бормотологическими препаратами. Пропустив первый стакан, Адмиралов начал говорить, а Саша, раскрыв рот, жадно его слушал.

– Назовем их условно Идеолог, Организатор, Палач, Жертва и Предатель. Здесь вся космическая механика. Но каждый должен знать в лицо только двоих. Тогда нам удастся соблюсти полную конспирацию, и вся система будет исправно функционировать. Идеолог имеет право вступать в контакт с Жертвой и Предателем, Организатор – с Палачом и Жертвой, Палач – с Предателем и Организатором, Жертва – с Организатором и Идеологом, Предатель – с Идеологом и Палачом. Причем все должны выдавать себя не за тех, кто они есть на самом деле. Идеолог должен представляться Организатором. Организатор – Предателем. Палач – Идеологом. Жертва – Палачом, а Предатель – Жертвой. Таким образом, – вдохновившись препаратом, пел Эухенио, – Идеолог должен быть уверен, что знаком с Палачом и Жертвой. Организатор – что с Идеологом и Палачом. Палач – что с Жертвой и Предателем. Жертва – что с Предателем и Организатором. И Предатель – что с Организатором и Идеологом. Теперь самое главное. Никто не должен подозревать, кто он есть на самом деле. Идеолог пусть думает, что он Предатель. Организатор, что он – Жертва. Палач, что он Организатор. Жертва, что он – Идеолог. Предатель, что он Палач.

– Ух ты. Гениально, – руки Саши автоматически сновали от реторт к мензуркам.

– Подожди. Еще не все. Для полноты картины надо добавить, что никто не имеет право подозревать о существовании тех, кого он не знает в лицо. Идеологу даже в голову не должно прийти, что есть какой-то там Палач или Организатор. Организатору – что есть Идеолог и Предатель. Палачу – что есть Идеолог и Жертва. Жертве – что есть Палач и Предатель. Предателю – что есть Жертва и Организатор, – Эухенио перевел дух, итожа обобщения. Пора было конкретизировать.

Очнувшись, Олег потянулся губами к руке Адмиралова.

– Человек должен спать только с тем, дорогой Олег, в кого он влюблен, – назидательно произнес, отдергивая руку, Адмиралов.

Утром выпал первый снег, по сугробам побежали ручьи, и весь город стал кататься кто на чем. Эухенио вытащил припасенный пузырек с протухшей спермой одного из родителей, добытой им по случаю, и украдкой, улучив минуту, когда Саша зашелся в восторге, подлил по несколько капель во все, что находилось перед ним. Борпрепы тотчас же нейтрализовались и исчезли. Обескураженный Саша долго хлопал глазами, недоумевая, куда все делось. Чтобы продолжить, нужно было срочно что-то продать. Но ничего не имело общественной ценности. Адмиралов намекнул, что можно было бы избавиться от Олександриго. Саша охотно согласился, и они пошли к магазину, возле которого скучало десятка с два надеявшихся перехитрить самих себя.

Вопреки ожиданиям, Олександриго в силу своей специфичности не вызвал интереса. Перспективы были жестокими и тревожными, а главное – неопределенными, и поэтому брать на себя ответственность за живность никто не решался. Саша нервничал, суя Олександриго под нос околачивающимся. Адмиралов ухмылялся. На противоположном конце города, в аристократическом районе, один из родителей ничего не знал.

– Переводчикам не хватает колбасы. Нечего на говно переводить, – кривлялся Эухенио. – Все надежды правительства на вас, алхимиков.

– В конце концов можно удочерить какую-нибудь сиротку, – бормотал Саша.

– Правильно. Будем продавать ее иностранцам, – вставил Олег.

К ним подошел милиционер.

– Мы простые советские педерасты, – Адмиралов показал ему свое удостоверение.

Милиционер, смутившись, построился в строй. Друзья снова были свободны.

Звонок Адмиралова застал одного из родителей за кормлением искусственных голубей. В их глазах впоследствии можно было бы увидеть судьбу короля. Но сейчас они оставались матовыми и не прозрачнели. Очевидно, требовалось другое зерно – более огненное и менее землистое.

– Ты не знаешь, почему сначала все было так хорошо, а потом стало так плохо? – закинул удочку Адмиралов.

– Потому что раньше ты был честным вассалом, – попробовал объяснить один из родителей. – А теперь ты суверен мелкой шпаны.

– Эй, мы все тебя ненавидим, – выхватив у Адмиралова трубку, крикнул в нее Саша.

– Свинья ты последняя, – добавил туда же Олег.

– Не видать тебе ни принцессы, ни былой совы, ни Аргентины, – пригрозил Эухенио.

– И вообще сразу видно, что тебе в детстве казан на голову упал.

Один из родителей, не отнимая трубки от уха, свободной рукой убавил одно и прибавил другое. На индикаторе наконец появился нужный цвет.

– Ты, Адмиралов, кажется, доиграешься. Пользуешься, что я сентиментален и не сжигаю трупы тех, с кем провел юность. Но дождешься, быдло, что я тебя в зубной порошок превращу.

– Руки коротки, – испуганно огрызнулся на том конце Эухенио, бросив трубку. – Пора с ним кончать, – приказал он алхимикам.

Из-за угла, плача и причитая, появились две огромные мамы. Они подбежали к Саше с Олегом и сунули их лица к себе в пах. Эухенио Адмиралов вдруг побелел и стал осыпаться.

Один из родителей наблюдал за изображением. Сначала было все, что обступало его. Потом завертелись причудливые фигуры, опустилась черная линия перпендикуляра, и изображение исчезло.

 

5

Необходимость пополнять арсенал средств вынуждала богов на контакты с алхимиками, которые занимались тем, на что боги не хотели тратить время. Один из родителей считал, что если даже Олег или Саша и имеют осведомительские контакты, власти до поры не станут препятствовать экспериментам хотя бы из любопытства. Главное, чтобы о существовании альянса не стало известно кому-то еще, поскольку в последнее время правительство жестоко и до основания уничтожало все, что хотя бы в виде слухов выходило за рамки группирующихся по интересам. Чтобы максимально предотвратить возможные оплошности, один из родителей в конце концов уговорил алхимиков ограничиться михневской лабораторией, появляясь в Москве лишь в исключительных случаях. Кроме того Михнево имело еще одно преимущество. Высокопоставленные чиновники давно облюбовали небольшой окруженный болотцем живописный островок неподалеку от подмосковного городка, основав там дачный поселок, где в раннем детстве познакомились Олег и Саша. Аристократизм места гарантировал отсрочку расплаты. Благоприятствовало и осеннее отсутствие обитателей.

С железной дороги доносились тревожные стуки. По вечерам наплывал таинственный туман, который держался до позднего утра. В пруду, изредка нарушая стойкую тишь и гладь, плескалось что-то большое и чешуйчатое. Тяжело падали яблоки. Все было закреплено навечно и доставалось по наследству.

Клок шерсти, хранящийся у одного из родителей, был единственным, зыбким и блеклым, доказательством существования козлобеса. Смущенное напоминание об основательно покрывшейся пылью веков истории. Могло ли оно спасти тех, кто верил в революцию? Все зависело от способности одного из родителей посвятить жизнь созданию альтернативного существа. Действовать следовало тактично, чтобы не вспугнуть неокрепшие души излишней заинтересованностью. Тень Адмиралова активно промышляла поблизости, соблазняя бессмысленным. Козлобес возвышался над горизонтом золотым сиянием светлого будущего. Его актуализация приближала возвращение вечной весны, но никто не имел сил для борьбы за то, что еще не настало.

О козлобесе давно никто ничего не слышал, потому что его след терялся в гегемонистом секторе Москвы, куда не ступала нога интеллектуала. Поиски исключались. Удушливо-вампирическая атмосфера за каких-нибудь два-три часа необратимо разрушала любые духовные начала.

– Ты уверен, что он бессмертен? – с сомнением поморщилась богиня Аня. – Там же вакуум. Нет жизни.

– И в том, и в другом надо убедиться. Или наоборот, – одного из родителей не оставляла мысль о свидании с козлобесом. Он терялся. Тянуло к своим, в элегантно сопротивляющийся мир доброжелательных советов. Но возня с алхимиками не позволяла зайти к Алисе, без которой не было онтологической целостности.

Саша и Олег, купаясь в ласках богов, заметно наглели. Куражась и ревнуя одного из родителей, они требовали нешуточных впечатлений.

– Скелетик без мясца не лакомство, – по-свинячьи ухмыляясь, непонятно на что намекал Саша.

– Главное, чтобы нас сняли для рекламы, – вторя ему, застенчиво скалился Олег. Чувствуя интерес Адмиралова, оба играли на так называемых противоречиях.

– Тут третьего не бывает, – терпеливо доказывал один из родителей. – Если вы обеспокоены выживанием – группируйтесь по интересам. Рано или поздно обломится. Или освобождайте принцесс. Сражайтесь с драконами. Только в буквальном смысле.

– Ты заботливый экскурсовод, – подтрунивала над одним из родителей богиня Аня.

– Скорее пионервожатый, – язвительно поправляла ее Лариса.

– Нашли время балагурить, – в отчаянии роптал один из родителей. – Ведь все против нас. Кто только не мечтает, чтобы нас не было. Вон, оглянитесь. Калейдоскоп масок. Целый карнавал. За всеми, конечно же, стоит кто-то один, но именно поэтому его невозможно разглядеть. Один убийца перед казнью заметил, что все равно его молекулы бессмертны. Что еще ему оставалось. Но он, сам не понимая, о чем говорит, тем не менее абсолютно точно определил то, что скрывается за миллионами масок. Против нас – всего лишь совокупность молекул. Безликая множественность неких элементарных и безмозглых сущностей. Поодиночке с ними не справиться. Нужно со всеми и сразу. Иначе мы просто исчезнем.

Просвета не предвиделось. Опека уплотнялась. Одурманенный переулком Аксакова, один из родителей бессознательно укорачивал радиус загула. Алхимики то и дело норовили свалиться куда попало и отключиться. Бросить их на произвол судьбы не хватало ни сил, ни решимости. Все было грязь и слякоть. Повсюду маячили размытые очертания церкви апостола Филиппа.

Почувствовав необходимый подъезд, один из родителей затолкал в него свою ношу и позвонил. По ту сторону двери в гулкой тишине возникли и приближались шаги. Саша истошно мяукал, кукарекал, мычал. Олег лаял, ржал, блеял, кудахтал. Оба стояли на коленях и целовались. Алиса с тихим сочувствием смотрела на одного из родителей. Клубок переполз через порог и, икая, распутался.

– Я уже много месяцев тебя жду. Зря ты своих сопляков приволок. Неужели так необходимо кого-то постоянно вербовать под свои знамена?

– Просто я все еще верю, что есть талантливые ребята, которые мучительно не удовлетворены тем, что им навязывают. Я считаю, что мне с такими по пути. Я предлагаю им набраться мужества и поэкспериментировать.

– Кончится как всегда глубокой жопой.

– Кончится как и все на свете. Словами на прибрежном песке, которые смоет первая же волна.

– Я бы тебе помогла. Но я себе не принадлежу. В другой игре участвую. Поверь, все более чем серьезно. Не вникай.

– У тебя перед кем-то обязательства?

– Когда-то надо платить долги. Тем более, что их слишком много накопилось.

– Он – кто?

– Так. Кое-кто. Творит философию тьмы.

– Тогда почему я о нем не знаю?

– Потому что если тебе кажется, что ты контролируешь все, что происходит, то ты заблуждаешься.

– Значит все еще трагичнее и безысходнее, чем я думал.

– И всего-то? – Алиса насмешливо сощурилась.

– Еще мне кажется, что у тебя на душе неспокойно. Какая-то неприятность или забота тебя гложет.

– А что, заметно?

– Для любящего и проницательного взгляда.

– Скоро мы больше никогда не увидимся. Ты и так чудом меня застал, – объяснила Алиса.

– С ним? – сердце одного из родителей сжалось от животной тоски.

– У меня нет другого выхода. Иначе его убьют. Я должна его увезти. Он не трус, и ни от кого не бежит. Я его убедила, что так будет благоразумнее. Его ведь давно решено убрать. Но кое-кто его отстоял. И в результате предложили вот такой компромисс.

– Неужели они еще чего-то решают, обсуждают, предлагают?

– Форму же надо соблюсти.

– Зачем?

– Там тоже друг за другом следят. Создают видимость политической деятельности. Чтоб не к чему было придраться.

– И куда?

– Алиса мотнула головой, показав.

– Там не поймешь, что и происходит, – один из родителей попытался побороть уныние. – Все время кого-то казнят.

– Там его в обиду не дадут. На первых порах по крайней мере.

– А дальше?

– Уж от тебя я такого вопроса меньше всего ожидала, – Алисины глаза вспыхнули недоумением.

Алхимики наконец утихомирились и, беспомощно обнявшись, сопели на полу.

– Я к тому, что при малейшей перемене ситуации вам не поздоровиться, – один из родителей поспешил смягчить оплошность.

– Все мы не бессмертны, – от Алисиных слов потянуло холодом отчуждения.

Остаток недели один из родителей провел в Михнево. В понедельник утром, машинально побродив среди деревьев, направился к станции. Саша и Олег размягченно отсутствовали. Чуть шевелясь, пускал мутно-вялую слюну Олександриго. Пни и кочки за ночь обросли колючим инеем. Электричка подошла к Москве. На обледенелой платформе ежились от ветра богини. Один из родителей с благодарностью и нежностью привлек их к себе.

– Все. Хватит размениваться на пустяки. Наша революция, в сущности, сплошное творение мифа о Полине.

И, подумав, добавил:

– Или об Алисе.

– Если бы было возможно все переиначить, – спросила богиня Аня, – ты бы кого из них предпочел? – Она уже не ревновала.

– Ради Алисы я мог бы попробовать выиграть. Но привередничать поздно. Нам послана Полина.

 

6

Место, куда опустились, держа в когтях Сашу и Олега, обе мамы, находилось неизвестно где. Бетонная, местами повалившаяся ограда формально разделяла территорию на две части. На одной располагался курорт «Дурдом», на другой – дурдом «Курорт». Друзей поместили по разные стороны забора.

– Купи костюм. Советский, добротный, – обратился к Саше его сосед по палате. Он выдвинул из-под койки чемодан, доверху набитый пиджаками и брюками. – Примерь, если не веришь, – он протянул Саше нечто бесцветное и бесформенное. – У нас таких не шьют.

Саша, мало что понимая, принял от него шмотки.

– Скоро я буду богатым. Миллионером, – мечтательно-убежденно произнес сосед.

– А я, Хенечка? – спросил Саша. Все произошло настолько стремительно, что он по инерции продолжал принимать окружающих за Адмиралова.

– Тебе не обязательно, – самодовольно засопел сосед. – Ты и так привык.

– Зачем мне? – Саша, приподняв тряпки до уровня глаз, внимательно их оглядел.

– Одевать. Чтоб красиво было, – пояснил сосед.

– Если, Хенечка, надо, я сейчас, – залепетал Саша. – Потустороннее ведь велит, – и он стал суетливо напяливать на себя одежду.

– Не боись, к лицу, – обрадовался сосед, откровенно любуясь на захлебнувшегося в вышедшем из берегов костюме Сашу. – С тебя пятьдесят тысяч.

– Ну Хенечка… У меня же нет, – оправдываясь, Саша вывернул пустые карманы.

– Как следует поищи, – не отступал сосед.

– Ну вот, не веришь – сам посмотри, – услужливо-приглашающе пробормотал Саша.

Сосед, обрадованно ерзая, с готовностью сполз с койки.

– Русский дурак… Вор, – деловито обшаривая Сашу с головы до ног, приговаривал он.

Саша внезапно насторожился и, судорожно изогнувшись, икнул. Сосед, решив, что Саша хочет его забодать, отпрянул. Саша порывисто вскочил и прижал ладонь ко рту.

– Эй, пока не заплатил – сними, – почуяв недоброе, предусмотрительно, но поздно заметил сосед. Струи уже фонтанировали из-под Сашиной ладони.

– И-и-и-и-и, – матеро-кабаний визг забетонировал пространство. Заломив руки, сосед пулей вылетел в коридор.

Саша, неуклюже барахтаясь, выплыл на мелководье. Ему стало душно. В дверь, привлеченные шумом, то и дело заглядывали оплывше-бесформенные клубни лиц.

– Фирмач? – кивнул Саше один из любопытствующих.

Саша из осторожности молчал.

– Привет там вашим передай, – гость заговорщицки сжал Сашино плечо. – Наши за войну, а иностранцы – за мир.

– Он по блату, – подсказал кто-то за Сашиной спиной.

Вдруг всех как ветром сдуло. Палату, грузно вытеснив воздух, заполнили два санитара. Тут как тут был и следователь.

– Француз в посольство побежал. Жаловаться, – дебильно гнусавил из-за их спин знакомый голос.

– Где источник излучения? – прищемив Сашин нос, лениво, но твердо процедил сквозь зубы спившийся мясник. – Колись, падла вонючая, а то…

– Я не знаю, как улица называется. От памятника Гоголю повернуть. К Арбату… – не успела сформулироваться угроза. – Могу показать. Там всего один подъезд. Прямо с переулка. Квартира на первом этаже слева, – гундосил, трясясь и заикаясь, Саша.

– А раньше ты где был, а? – наклонился к Саше человек в форме морского офицера.

Неподалеку бурлила жизнь. Все были недовольны собой и объясняли свое состояние одиночеством. Олег, выпив у киоска бутылку пепси-колы, вспомнил, что в прошлой жизни он был американцем. Обретя уверенность в себе, он отправился на поиски Адмиралова.

– Дяденька, ты алхимик? Сделай рубль, – подвернулся ему бесхозный ребенок.

– Увы, космос – давно уже всего лишь кладбище планет, юноша, – надменно вздохнул Олег, тут же спохватившись, что отныне говорить по-русски ему не пристало.

– Джони… кам хиа, – джинсово-вельветово донеслось со стороны.

«Ценность мужчины измеряется внешностью сопровождающей его девушки», – пронеслась в голове Олега фраза из учебника.

– Шейм он ю… мисчивос бой, – провоцирующе наклевывался роман.

«Наличие детей закрывает доступ на конкурс красоты», – предостерегающе щелкнул аргумент.

– Э-э… – после доли колебания пренебрег Олег.

– М-м? – лисья вздернулась мордочка.

Олег ударил себя кулаком в грудь и сказал:

– Ольег.

– Вот кантри? – деловито сверкнули зубки.

– Ноу кантри. Денди, – гордо пояснил Олег.

– Сори? – хищно сузились глазки.

«Безразлично, какое у девушки лицо или фигура – главное, чтобы одежда на ней была прекрасна», – перегорел последний предохранитель.

– Ноу френдз, ноу проблемз, ноу лав, – отчеканил Олег.

– Мам, он врет, он пьяный, – запищал механический октябренок.

– А мани… – она потерла указательным пальцем о большой, – есть?

– Во, – рискнул, проведя ребром ладони по горлу, Олег.

– Хочу духи-и-и-и, – канючил, путаясь под ногами, начинающий паршивец.

– Покажи, – чиркнула спичка недоверия.

«Если девушка торгуется – значит она любит», – не позволил ей разговориться Олег.

– О, импосибл, – гневно возмутился Олег. – Секрет. Подписка. Андестенд?

– Ну-ка, хмырь косой, поди сюда, – метрах в пятидесяти от Олега затормозила черная «волга» с золотистым номером Института Полярных Исследований и зловещей антенной на крыше.

Олег, удержав упавшую душу в пятках, сделал несколько деревянных шагов.

– Влезай. Смелее, – дверцу приглашающе распахнув. – Страшнее смерти все равно ничего не будет. Тэк-с. Что ж мы от вас, юноша, ничего про переулок Аксакова, 16 не слышали?

– Я же не знал. Я по телефону… открытым текстом… всем подряд. Думал, если не вызываете – вам не интересно.

– Индюк тоже думал, да знаешь, чем кончил? Кажется, голубь, с тобой тоже все ясно. Поехали-ка.

 

7

Из брака огня и холода, из кусочков льда, вмурованных в Солнце, рождаются божественные дети. Лучами света, тонкими, неуловимыми вихрями рассеиваются они по пространству. Случайно попадают они и сюда. Грациозны и хрупки существа, управляющие мирозданием. Космическим произволом помещаются они в центр ада. Но так или иначе приспосабливаются, и только такие же, как они сами, способны их отличить. Приметы же их – бесплодие и красота. И шансов на встречу друг с другом у них нет.

Под враждебным небом, среди ядовитых укусов звезд длилась жизнь девочки Полины. После появления на Земле ее до времени поместили в бункер. В последние часы войны она могла сыграть поворотную роль, но не нашлось никого, кто бы осмелился коснуться ее тела. На ней был священный знак. Ее ресницы прикрывали два лиловых омута. И легкий шрам в виде двух извилисто перекрещивающихся лилий бледнел на ее виске. След кометы.

Взятая по контрибуции победителями, Полина выпала из времени, вызвав недоумение исследователей. Они не видели в ней смысла. Впопыхах ее не расстреляли, отдав в детдом. Она растворилась среди остальных, стараясь, чтобы постепенно о ней забыли. Так и произошло. Отныне ее судьба стала холодна и умеренна.

Иногда Полина, не обнаруживая себя, телепатически общалась с невидимыми хрустальными дворцами Северного Полюса. И тогда неистово щелкали датчики, приводя в бешенство все разведки мира. И хищно дырявили воздух ракеты, и гремели взрывы, обращая в серебристую пыль гигантские массивы айсбергов.

В правительственном заявлении утверждалось, что действует международная оккультно-террористическая организация. Боги клеймились как ее агенты. На поиски возмутителей спокойствия были брошены все имеющиеся в наличие резервы.

Душной августовской ночью в экзистенцию одного из родителей вошла любовь. Пикантный привкус опасности сопутствовал волшебной дрожи. Интуитивно он почувствовал Полину и ее недоступность даже для богов. По магическому раскладу ее явление связывалось с концом истории. Но ничто не умаляло его счастья. Он был архитектором, построившим и уже разукрашивающим здание своего экстаза, и его могущество было при нем как никогда. Слишком он ждал и верил, чтобы отказаться от достижения невозможного.

Полина пребывала вне иерархии категорий, и отныне ее облик зависел только от одного из родителей. Для начала ему было необходимо погрузиться в безбрежность одиночества, чтобы ничто не могло ограничить его прихоть. Главным препятствием были световые ориентиры, которые в бесполезном множестве попадаются повсюду. Свобода обреталась за фантастическим берегом, о чьи скалы бились, обращаясь вспять, волны времени. Трижды для страховки очертив предохраняющими знаками каждое из их убежищ, один из родителей покинул богинь. Символы должны были сохранять силу до его возвращения.

Всего, однако, предусмотреть не удалось. Не вынеся страха подполья, сдался властям бог Милош.

– Ну и гниловатый же народец ваши импортные боги, – фыркнула богиня Лариса, когда под утро их окружили. К счастью, Милош не владел ключами от всех формул и рецептов, и они успели взорвать дом, не повредив себя, и улизнуть. Напрасная суета обреченных.

В центральных газетах появилось покаяние. Милош объявлял себя, а заодно и всех богов, шарлатанами и шизофрениками. Делался вывод, что никаких богов вообще нет, и монополия на контакты с потусторонним принадлежит правительству. Спустя несколько дней в Москве объявилась аферистка, называвшая себя Хлориком. Ей сопутствовал соответствующий запах. Помелькав по салонам, она объявила, что ее моча – самое эффективное средство для борьбы с богами, и предложила правительству свои услуги. Она не прогадала. Ее выделения стали закупать для дезинфекции мест общественного пользования. Мероприятие вызвало массовый падеж шилвочек – небольших, величиной с кошку зверушек, передвигавшихся по-человечьи, на задних ногах, и обитавших между этажами некоторых жилых домов. Поскольку они выполняли функцию астральных санитаров, под угрозой оказалась сама метафизическая среда Москвы. Но уже не было никого, кого бы хоть что-то волновало.

У одного из родителей ничего не получалось. Не ставилась даже первая точка, от которой можно было бы идти дальше. Возникала, маяча и мешая, какая-то завеса – не то пена, не то туман, сквозь которую беззвучно мерцали, перекатываясь с места на место красные глаза погибающих в муках шилвочек. Дальше уже простирался чистый ужас, способный растворить все, и один из родителей чуть было не поддался искушению применить его золотое свойство. У него оставался еще алмаз, пользоваться которым было нельзя ни при каких обстоятельствах. Им резалось последнее стекло, за которым начиналось то, куда не могли проникнуть даже боги. Чтобы не потерять возможность возвратиться, он бросил его в бездонную пену.

С утверждением плана «Гарпия» для богов фактически все было кончено. Послав импульс в никуда, они предупредили Полину о засаде, и она успела покончить с собой. Оперативникам достался только ее труп, который они срочно доставили в лабораторию, но излучения прекратились практически мгновенно. Потеряв интерес к Полине, ее тело наспех сожгли в тюремном крематории, как обычно поступали с казненными. Поняв, откуда исходит вызов, правительство весь свой гнев обрушило на богов, которые с удовольствием приняли вызов и смогли наконец посвятить оставшееся время единственному, что оставалось у них в запасе. Великому Колдовству.

Из не успевших сформироваться идей, из мельчайших капелек голубой росы пополам с кровью, из ощущения безнадежности и обмана, из мылких побегов окончательной весны, из паутины снов и привидений, из крысиного семени и зародышей аксолотлей соткали богини сеть для ловли саламандр. С помощью спасающихся от мора шилвочек один из родителей протянул ее по сорока девяти объектам. И уже чуть ли не сразу забилась в ней разная бредовая живность.

Отобрав дюжину крупных саламандр, боги отпустили остальных пленников. Приступили к пытке. Платиновыми щипцами, смачивая их в дистиллированной воде, терзали боги органы своих жертв. Только так, силой и безжалостностью, можно было заставить огонь возвратить Полину.

Когда содрали чешую с шестой саламандры, духи не выдержали. Из бушующего пламени постепенно стали появляться небесные черты. На всякий случай, чтобы закрепить победу, замучили еще две саламандры. Мертвая Полина мертвенно мертвела под мертвым небом мертвецов. Уже возможно было воскрешение.

Взяв колоду карт, боги раскидали ее по поверхности. Спровоцированные потоки вызвали ответные колебания родственных элементов. Полина, вырванная из цепких поцелуев небытия, безмятежно спала. Бледно-голубое розоватое облако зари новой вечности медленно выплывало из-за галлюцинирующих предметов.

Оккультно-фазовый синхротрон бережно, не повредив блаженного кайфа ее забытья, расщепил миленькую девочку на молекулы. Один из родителей, глотая сбегающие слезы, собственноручно уложил каждую в микроскопическую капсулу из сплава палладия, иридия, родия, рутения и осмия. Подул ветер. Один из родителей, чтобы растянуть прощание, не спеша, одну за одной клал капсулы на раскрытую ладонь. Подхваченные очередным порывом, уносились они в бесконечную даль.

 

8

Наступили холода, и дощатый сортир за городом перестал спасать от непогоды. Время, отведенное для развлечений, осталось позади, и сейчас богов точила досада, что они им так и не воспользовались. Дальше их ждало только худшее. Бодрясь, они объяснялись друг другу в любви. Самое аристократическое занятие.

– Научишь меня гадать по запахам? – прошептала богиня Аня одному из родителей. Они спешили, потому что впереди их ждала вечная разлука.

– Зачем? Друг о друге мы все знаем, а кроме нас никого нет.

– Некого искать. Как грустно, – жалобно сказала Лариса. Вокруг один за другим гибли миры.

– Если отказаться, то будет не так мучительно, – предложил ей один из родителей.

Лариса отрицательно помотала головой. Ей предстояло исчезнуть первой.

– «Вы летите без крыльев. В голове полная ясность. Все текуче, спокойно, светло. Ваша девушка скользит к вам со словами «Ва-а-ау». Только благодаря нашему портативному трансмутатору окружающей среды вы узнаете, что такое секс в невесомости», – машинально прочла вслух богиня Аня. Чтобы чем-то себя занять, она перебирала торчавшие из матерчатого мешка рекламные проспекты.

Все вышло не так, как они думали. Они начали, и ими же все заканчивалось. Но зато они чувствовали себя победителями, и им оставалось только вести себя элегантно, как перед объективом кинокамеры.

– Ему хуже, чем нам, – упрямо сказала Лариса.

– Разве такое может быть? – один из родителей попытался улыбнуться.

– Он ведь тоже бог, правда?

– Нет, он всего лишь король.

– Тогда мне лучше, чем вам.

– Лариса, любимая, запомни, я сейчас скажу тебе самые заветные слова. Ты такая же богиня, как Аня и я. И ты не хуже нас знаешь о небесной постели на троих, – дотронувшись до ее щеки, горячо произнес один из родителей. – Все, что случилось с Милошем, произошло неспроста. Мы должны были остаться втроем. Так и произошло. Нам троим выпала честь поставить последнюю точку, и выше нашей миссии ничего нет. Пойми.

– Нет выше, чем есть, – задумчиво подтвердила Лариса.

– Правильно. Когда нас не будет, мы перестанем быть иллюзией.

– Я не уверена.

– Все произойдет помимо тебя. И даже если ты поддашься слабости, ничего не изменится.

– Нет. Мне даже интересно. Я ведь никогда не мучилась.

– Главное, не умолять о снисхождении. Даже если тебя охватит ужас, потому что он пострашнее боли.

– Оставить вас вдвоем? – спросила богиня Аня.

– Прекрати говорить глупости, – оборвал ее один из родителей. Сквозь щели было видно, как перегруппировываются войска для последнего штурма.

– И любви больше не будет, – сказала Лариса. Одновременно с ее словами вязкая жижа медленно проступила сквозь пол, коснувшись их ног.

– В сущности мы никогда не пренебрегали пикантными ощущениями, – поморщился один из родителей. Запах напомнил ему, как Лариса впервые отдалась ему за флакон французских духов. Ей тогда было двенадцать лет, а на дворе стояло самое начало семидесятых, и еще не успел улетучиться из Москвы дух предшествовавшего десятилетия. В то время были счастливы все. Можно было спокойно вынуть из головы мозги, повесить их сушиться на батарею, а самим идти гулять. Или куда-нибудь уехать, но телом все равно оставаться в шизофренической Москве. О, кокаин! И фашизм был тогда иррациональнее, и девушки нежнее и разговорчивее. И функционировало в одном из подвалов место, где производили богов.

– Хотите я воскрешу колокол поцелуев? – предложил один из родителей, поддавшись остроте воспоминаний. – Тряхнем стариной.

– Тише, Аня заснула, – приложила палец к губам Лариса.

Богиня Аня сидела, поджав под себя колени и утопив в них лицо. Концы ее волос скрылись под все прибывавшим слоем говна.

– Я не сплю, – отозвалась богиня Аня. Она вслушивалась, как далеко отсюда лучезарный король переступал последнюю черту.

– Ну зачем ты. Мы же договорились, – упрекнул ее один из родителей.

Богиня Аня, нарушив уговор, пыталась облегчить участь короля.

– Все равно ничего не выходит. Наша воля на него не распространяется, – вздохнула она.

Король сам отделил свое королевство от них, и все, что происходило там, совершалось только по его прихоти. Боги не могли даже утешить его подданных.

– Главное, что нам не в чем себя упрекнуть, – успокоил ее один из родителей. – Просто к нам обращались, и не было случая, чтобы мы не откликнулись. С такими же как он мы вели себя простодушно.

– И была их жизнь всего лишь бегством от одних ползающих по стенам тараканов к другим – ползающим по другим стенам, – пробормотала богиня Аня. Ей все же удалось подключить к королю энергию ада. Теперь инфернальный поток поддерживал в нем силы.

– Эй, засранцы, мы не хотим из-за вас говно нюхать, – крикнул в мегафон полковник.

– Оно ваше – вам его и нюхать, – тихо огрызнулся один из родителей.

– Если бы ударили настоящие морозы, все бы замерзло, и им легче было бы добраться до нас, – печально констатировала богиня Лариса.

Полая область планеты неумолимо заполнялась тягучей и зловонной биомассой. И некому было адресовать последние просьбы.

– Вот забавно. Совсем не в природе богов – надеяться. И если бы было на что, то только на ад. Безумие какое-то. Знаешь, что никакого ада нет, а все равно фантазируешь, – растерянно произнесла богиня Аня. – Даже мы, боги, вынуждены прикидываться беззащитными.

– Мы – человеческие боги, – один из родителей вскинул обе руки вверх. Обе богини, последовав его примеру, сделали то же самое.

Подземная птица, приносящая им вести, воскресла, но было слишком поздно и бессмысленно. Она пыталась преодолеть плотную стену сжимавших ее со всех сторон испражнений. Крылья не расправлялись. Лететь было некуда. Птица удивленно вскидывала голову, не понимая, что происходит.

Все происходило буднично, так, как если смотреть с высоты птичьего полета на огромный ночной город, в котором по районам выключают свет. Вот тьма поглотила кусок. Потом еще фрагмент погас. И еще.

 

В знойных песках голубых льдов обозначалось начало пока еще несуществующей Империи, во имя которой бодрствовали несколько одиноких воинов. Коротая бесконечную ночь, они от нечего делать заходили в город и принимались будить спящих, хотя их занятие даже им самим казалось абсолютно бессмысленным. Создавалось впечатление, что они покинуты командованием с каким-то стратегическим умыслом. Тем не менее отряд упорно ждал рассвета, чтобы сняться и идти навстречу раскаленному песку голубых льдов.

 

1985