Беседа московского арт-критика Игоря Дудинского с художником Вячеславом Савельевым

Мы разговаривали где-то году в 1979-м или 1980-м и передали на Запад (по чьей-то просьбе и чуть ли не через Кухинке). Дальнейшая судьба интервью мне не известна

– Что ты думаешь о сегодняшней ситуации в московском авангарде. Чем, по-твоему, были для нас знаменательны 70-е годы.

– Главным итогом 70-х я считаю появление в нашем авангарде второго поколения художников, к которому я себя отношу. Мы пришли вслед за теми, кого выявил 1957 год, и чье творчество формировалось в 60-е. Им первым было суждено принять эстафету авангарда у его великих основателей. И начать борьбу за право художника на собственное кредо. 60-е прошли под знаком без преувеличения великой борьбы наших старших соратников, которым мы обязаны всеми сегодняшними завоеваниями. Годом своего боевого крещения мы считаем 1974-й, а именно ставшую ныне легендарной бульдозерную выставку в Беляево. То переломное событие – целиком и полностью дело рук нашего поколения. Я подчеркиваю, что Беляево – прежде всего победа тридцатилетних, потому что именно мы, тридцатилетние, стали плотью тех драматических событий, душой которых были наши старшие учителя. А Измайлово (первая массовая официально разрешенная выставка авангарда) – уже закрепление победы, второй ответ властей (первым были бульдозеры) на предложение художников начать диалог. Который, собственно, длится и по сей день.

– Третьим ответом властей было вручение каждому художнику нонконформисту удостоверения члена живописной секции горкома графиков?

– То, что нам официально позволили объединиться и предоставили небольшое выставочное помещение, было, безусловно, центральным событием 70-х. Нам казалось, что, обретя официальный статус, мы сможем разговаривать с властями с позиции силы. И действительно, с принятия нас в так называемый «горком» диалог несогласных художников с властями вступил в новый этап.

– В Москве сотни всяких горкомов. Но когда интеллигентный москвич спрашивает другого: «Что сегодня в горкоме?» – то сразу всем понятно, что имеется в виду Малая Грузинская, 28.

 – Если учесть, что наше помещение на сегодня единственное во всем СССР, где разрешено выставляться авангардистам, и если сравнить его более чем скромные размеры с площадью всех выставочных залов Советского Союза и одновременно сравнить количество посещений официальных и горкомовских выставок, то победа авангарда над официальным советским искусством выглядит впечатляюще. Наша выставочная площадь только в пределах Москвы составляет, возможно, одну стотысячную всех выставочных помещений, а посещается она в миллион раз интенсивнее, чем все выставочные залы страны вместе взятые.

– Хотя, согласитесь, что официальное название вашего объединения – секция живописи при Московском городском объединенном комитете художников-графиков – звучит комически.

– Как бы что там ни звучало, но на сегодняшний день Грузинка, без всякого преувеличения, выполняет роль зеркала всего советского авангардного искусства. Поскольку каждый мало-мальски серьезный художник охвачен членством в горкоме и хотя и редко, но выставляется только в его залах, то получается, что, ведя разговор о горкоме и его проблемах, мы тем самым говорим о самых горячих и насущных проблемах современного искусства.

– Горком существует шесть лет. Сбылись ли ваши чаяния? Иными словами, стал ли ваш диалог с властями более конструктивным?

– Мы привыкли, что просто так, даром, «от чистого сердца» власть подарков не делает. Нам пошли на «уступки» – и мы не могли не насторожиться. Позволив объединиться недовольным и предоставив художникам видимость самостоятельности, чиновники преследовали тайную цель – ублажить нас, чтобы мы потеряли бдительность, расслабились. И едва отшумели застолья банкетов по поводу первых отвоеванных нами выставок (что и говорить – успех буквально опьянил нас до потери рассудка), как со стороны горкомовского (и бери выше) руководства хлынул поток распоряжений, фактически сводящий на нет всю нашу свободу творчества. Сначала запретили показывать работы на религиозную тему, потом закрыли доступ поп-арту, увидев в нем социальный подтекст. Затем добрались и до концептуального искусства. В конце концов (что и следовало ожидать) нам просто-напросто предложили писать на темы, которые стали спускать сверху. Мы привыкли, что в условиях нашей системы за каждый глоток свободы приходится платить дорогую цену. Сегодня горком мало чем отличается от других смирительных подразделений Министерства культуры, функционирующих под девизом: загнать индивидуальное творчество художника в рамки идеологических догм. Принудительный ассортимент тем с каждым месяцем увеличивается. Все сильнее ужесточается цезура выставкомов.

– И все-таки горком, как единственное в стране объединение инакомыслящих художников, существует, ваши выставки продолжают буквально взрывать и будоражить Москву.

 – Да. Но с тех пор, как существует горком, не прекращаются слухи о его разгоне. Мы бунтуем. Потому что мы – художники и не желаем поступаться собственной свободой.

– Какова тактика вашего диалога с властями?

– Единственной реакцией на любое давление, преследование везде и всюду, во все времена было есть и будет стремление к единению. Если, скажем, нескольким художникам отказали в праве на персональную выставку, то что им остается, как не объединяться? Представьте себе несколько ярких художников. И каждый горит желанием во что бы то ни стало отстоять свою творческую индивидуальность. К тому же все они – люди смелые, к тому же ими движет желание увидеть свое творчество оцененным. И если к тому же они еще и личные друзья – то вот уже готовая, сформировавшаяся альтернатива диктату власти, то есть объединение художников внутри горкома. Коллективно используя тактику бури и натиска, куда проще добиваться желаемого. За несколько минувших лет в ответ на нарастающие ужесточения возникло несколько таких товариществ – группа 20-ти, группа 10-ти, группа 17-ти.

– Не заложена ли в самой идее дробить горком на группы тревожная тенденция? Нет ли тут опасности, что со временем каждая из групп может превратиться в горком-в-горкоме, что кто-то внутри группы попытается захватить лидерство, чтобы впоследствии использовать свое положение?

– Руководство, поднаторев в баталиях с художниками, научилось извлекать выгоду из любой возникающей ситуации. В дело пущен классический принцип – разделяй и властвуй. Художники, как известно, народ тщеславный, эмоциональный. Поэтому для профессиональных интриганов – то есть наших руководителей, нет ничего проще, как посеять смуту, кого-то с кем-то стравить. Конечно же, каждая очередная группировка тут же ставится в такие обстоятельства, при которых вынуждена добиваться своих целей за счет своих же единомышленников. Не удивительно, что каждая группировка постепенно превращается в этакий мини-горком со своими лидерами, стукачами и провокаторами. Само собой, лидеров откровенно подкупают.

– Из твоих слов напрашивается вывод, что горком – кость, которую власти бросили художникам. Пусть, мол, за нее между собой грызутся – лишь бы в политику не лезли. Ты согласен?

– Со стороны, возможно, так оно и выглядит. Внутри горкома хватает и склок, и доносов. В самом деле, грыземся мы иной раз не на жизнь, а на смерть. Но дело в том, что подоплеки нашей «грызни» человек непосвященный совершенно не знает. Суть же в том, что идею бульдозерной выставки, идею Беляево – как идею борьбы художники подхватили молниеносно и с восторгом. Но! Тут я должен сделать досадное уточнение. Фактически ее подхватили только молодые художники – то есть мы, тридцатилетние. И как только возник горком, то буквально с первых же дней внутри нас произошло резкое разделение на, так сказать, активных и пассивных. Причем в пассивных – сразу же занявших конформистскую позицию, по иронии судьбы оказались те, кто первыми подняли знамя борьбы за право художника выставляться – то есть старшее поколение нонконформистов.

– Яростные нонконформисты 60-х – 70-х с комфортом вписались в официальную культурную программу, превратившись в конформистов? Знакомая ситуация. В свое время, когда в начале 60-х несколько молодых и непризнанных гениев основали группу поэтов СМОГ, то первыми, кто потребовал от властей убрать незваных «конкурентов», были тогдашние «левые» поэты – во главе с Евтушенко, Вознесенским и Ахмадулиной. Они они обратились в идеологический отдел ЦК КПСС с просьбой укротить пыл молодых новаторов с площади Маяковского, которые наступали им на пятки.

– Видимо, история повторяется. Как ни парадоксально, но именно компромисс с властями дал возможность старшему поколению авангардистов беспрепятственно популяризировать себя на Западе. Сегодня наши духовные учителя, мягко говоря, почили на лаврах, предпочитая больше заниматься коммерцией, чем искусством. Словом, их элементарно купили – за покорное поведение им позволено неограниченно выставляться (в первую очередь на Западе) и продавать свои работы иностранцам – как в закрытых валютных салонах, так и напрямую в своих мастерских.

– А что если такая форма отношений между художниками и властью – идеальная?

– Тут опять же есть одно но. Со стороны может показаться, что возникли какие-то идиллические отношения. Мол, не лезь в политику, занимайся своим искусством, и никто тебе не будет мешать. Но, увы, если бы не злополучное но. Дело вот в чем. Жизнь показывает, что духовный голод в нашей стране продолжает принимать ужасающие размеры. Вы можете представить духовный голод на исходе двадцатого века? Лично я – нет, не могу. И если ничтожной горстке художников разрешили делать, что они хотят, писать, что они хотят, то такой полумерой тотальный голод никак не может быть удовлетворен. С каждым годом зритель предъявляет художнику все более высокие критерии. 70-е годы потребовали более активного и энергичного вторжения художника в духовную среду – по-настоящему дерзких тем, максимально откровенного разговора с аудиторией, а старики, как мы их называем, к сожалению, в своих холстах не продвинулись дальше своих открытий 60-х годов. Они как нащупали каждый свою единственную тему, так до сих пор ее коммерчески эксплуатируют. А искусство без постоянного притока свежих идей развиваться не может. И то, что старики сами сознательно остановились на полдороге и застряли в далеком прошлом, еще полбеды. Настоящая драма в том, что они не позволили молодым двигаться дальше – то есть выходить за пределы отвоеванной ими территории. И уж совсем стало дело дрянь, когда наши бывшие наставники ополчились против нас заодно с властями.

– Быть может, художническое чутье опытных мастеров подсказывает им, что ваше поколение еще не достаточно сформировалось эстетически, не окрепло для того, чтобы представлять современный авангард на внешнем рынке?

– Увы, если бы ими двигала забота о чистоте искусства. Жизнь показывает, что они руководствуются исключительно боязнью конкуренции. Простой пример. Стоит нам о себе в очередной раз громко заявить – например, устроить большую и шумную экспозицию, как мы сразу привлекаем к себе огромное внимание – все наши работы мгновенно раскупаются. Понятно, что тем самым мы отнимаем солидный кусок пирога у стариков. Отсюда и постоянная внутригоркомовская грызня. Старикам выгодно, чтобы нас, нового поколения активных, вообще не было. Что в результате получается. Пассивные грызутся только с нами, активными, а мы вынуждены вести борьбу на два фронта – с властями в лице курирующего нас руководства горкома и с законсервировавших сами себя стариками. Я хочу, чтобы зрители не судили поверхностно о ситуации внутри горкома – мол, кинули им кость – грызитесь. Нет, тут вопрос чисто поколенческий. Ведь на смену старому рано или поздно обязано прийти новое.

– То есть проблема разделения нашего искусства на конформистское и нонконформистское по-прежнему актуальна даже внутри горкома?

– Противоречия между двумя группами художников и между властью и одной из групп горкомовцев свидетельствует о том, что создание горкома не решило принципиальной проблемы. Нас по-прежнему вынуждают оставаться нонконформистами. Конечно, сказанное не означает, что мы сначала нонконформисты, а потом художники – как было в 60-е. В 70-е, с сегодняшними высокими критериями мастерства, мы в первую очередь считаем себя творцами и с гордостью и душевным трепетом исполняем свою миссию. Но одновременно в каждом из нас продолжает жить дух Беляево. Мы родились в борьбе и не перестанем быть нонконформистами до тех пор, пока не останутся в прошлом времена, когда буквально каждую выставку приходится пробивать с нечеловеческими усилиями, когда продолжают преследовать наших товарищей, когда нас постоянно вынуждают шантажировать руководство горкома, что если наши требования не будут удовлетворены, мы через наших друзей – западных корреспондентов обратимся к мировой общественности, в ЮНЕСКО, в ООН и так далее. Словом, пока не отпадет необходимость бороться за свои права – человека и художника.

– Насколько мне известно, художники, которые эмигрировали из Союза на Запад и уже успели завоевать там известность, тоже не слишком охотно допускают работы вашего поколения нонконформистов в западные галереи. Там ведь тоже своих интриг хватает.

– Я считаю, что наши коллеги, которые активно включились в культурную жизнь свободного мира, просто обязаны обеспечить своим оставшимся в СССР товарищам достойную рекламу. И тогда наши проблемы на девять десятых были бы решены. Традиции сплочения всегда были сильны среди старшего поколения нонконформистов – ведь в 60-е им приходилось объединяться для борьбы с советскими идеологами. В 70-е, уже по приезде на Запад, они поняли, что им необходимо продолжать держаться вместе, чтобы не раствориться в интенсивной и напряженной художественной жизни. Однако стратегия сплочения, которая помогает художникам выживать в тоталитарном обществе, в условиях свободы становится губительной для национального искусства. Пропагандируя самих себя, как единственных и лучших художников, вырвавшихся из-за железного занавеса, они тем самым сами способствуют воздвижению того же занавеса не только между своим творчеством и нашим, но и между культурами Запада и СССР. Проще говоря, перекрывая доступ на Запад новым авангардным идеям из среды советских нонконформистов, они наносят невосполнимый ущерб и нашему творчеству (поскольку лишают нас поддержки в нашей борьбе), и самим себе (обрекая наше национальное искусство топтаться на месте), и западной культуре – поскольку современное искусство способно развиваться только за счет взаимообогащения национальных культур.

– Если художник, зарекомендовавший себя как «типичный представитель» московской школы, перебрался работать на Запад, порвав все связи с родиной, можно ли его считать художником московской школы?

– Пока жива идея творчества, тот, кто ее несет, будет стремиться к свободе. Истинный художник ставит процесс творчества выше всех ценностей. Для него творчество – воистину как воздух. Угроза лишиться самого главного в жизни – воздуха неизбежно вынудит художника эмигрировать. Но истинный художник всегда останется самим собой, представителем своей школы – в какой бы точке планеты он ни обосновался. И опыт русских художников 10-х, 20-х, 30-х годов, вынужденно оказавшихся в Европе, прекрасно подтверждает мои слова, служа прекрасным примером взаимообогащения национальных культур.

– И все же, наверное, было бы непростительным упрощением сводить все сегодняшние проблемы художников твоего поколения к борьбе за цензурные послабления.

– Проблема цензуры – ключевая, центральная, узловая. Если она будет решена, многое распутается само собой – как по-щучьему велению. Например, проблемы чисто профессиональные. Не секрет, что ярлык «авангардиста-нонконформиста» в Москве сегодня сверхмоден – неспроста в наш горком рвутся все кому не лень. Еще бы. Только у нас в горкоме гарантированно продается абсолютно все, что мы выставляем. Бесчисленные мальчики и девочки, которые сонмами вертелись при художниках, сегодня готовы жизнь отдать за удостоверение. Подсмотрев и усвоив пару чисто технических ходов-приемов (что при разнообразии и хитроумии современной техники живописи проще простого), наглые дилетанты тоже желают называться «нонконформистами» – мол, чем мы хуже других? А наше руководство, чтобы окончательно дискредитировать авангард (по принципу чем хуже – тем лучше), охотно принимает всех подряд. Понятно, что с помощью всякой джинсовой молодежи, количество которой в горкоме с каждым годом катастрофически увеличивается, так удобно мутить воду, чтобы потом в ней ловить рыбку. По большому счету – черт с ними, пусть живут. Но ведь они во что бы то ни стало стремятся выставляться. А где? Конечно же, в нашем крохотном зале – ведь в Москве больше негде. А за счет кого? Выставочную площадь нам в ближайшие годы не расширят. Получается, что за счет нас – профессиональных художников. Тем самым создается иллюзия низкого уровня всего нашего неофициального искусства. Мы-то себе цену знаем. Но смогут ли сегодняшние зрители разглядеть сквозь мутную воду и оценить именно нас – истинных новаторов и первооткрывателей?

– Сам собой напрашивается вопрос о перспективах.

– Представь, что отношение к нам со стороны властей изменится. Не можешь представить? Тогда скажу прямо. Дело художника, творца – заниматься искусством, создавать шедевры, говорить от имени искусства и представлять его во внешнем мире. Когда же творца загоняют в такие обстоятельства, при которых он вынужден бороться, кривить душой, юлить, плести интриги, говорить и действовать от имени каких-то «групп», когда он ни о чем другом не может думать, как только о том, чтобы, к кому-то примкнув, не прогадать, кому-то угодить, чтобы урвать кусок повкуснее. Тут уж не до творчества. Мы-то знаем, до какого маразма докатилось в такой атмосфере официальное искусство. Поэтому – ни в коем случае не поддаваться никаким искушениям. Позволил власти нащупать твою слабинку – будь уверен, что с тебя не слезут, пока не проглотят. Не так, так этак. Аппетиты у наших чиновников от культуры, как известно, растут пропорционально твоим уступкам. Толкнет ли тебя инстинкт самосохранения искать спасения в очередной «группировке» – попался. Будешь вынужден поступиться своими интересами. Попытаешься существовать вне группировок, как пытались многие – истощишь силы в единоборстве и в лучшем случае эмигрируешь, как поступили многие. Так что если заглянуть в будущее, то скорее всего ничего кроме унылого застоя и топтания на месте нас не ждет. Ведь если каждый будет тянуть одеяло на себя – никто не согреется. Выиграют все те же циничные и расчетливые мальчики и девочки, которые при существующем раскладе скоро станут единственными и полновластными хозяевами положения. Но ведь не во имя же их комфортной жизни стоило разжигать искру Беляево.