Вспоминает писатель Игорь Дудинский

Впервые опубликовано на сайте Большой ялтинской энциклопедии 11 июля 2021 года

Андрей Карагодин

Только что на телеканале «Культура» вышел четырехсерийный документальный фильм «Последний тусовщик оттепели». Его главным героем стал Игорь Дудинский – легендарная фигура московской богемы, писатель и журналист, хроникер всех важных культурных событий Москвы с пятидесятых до наших дней. Специально для «Большой Ялтинской Энциклопедии» Игорь рассказал о своем первом визите на Южный берег Крыма, который состоялся летом 1953 года.

Крым я считаю одним из самых главный мест, которые сформировали мое мироощущение. И, конечно, сегодня, спустя много лет, когда мне есть что и с чем сравнивать, я все больше убеждаюсь, что в детстве мне невероятно повезло очутиться в самом прекрасном и совершенном уголке на планете. Куда бы я ни приезжал, я первым делом сравниваю место, где оказался, с Крымом. И всегда не в пользу нового места. Потому что в Крыму аккумулирована и вся Италия, и Испания, и Греция, и все что угодно – лень перечислять. Проезжайте по старым дорогам Южного берега – и все станет ясно. Количество, ассортимент физических удовольствий может быть сколь угодно разнообразным, но качество наслаждения от ауры места – с Крымом даже отдаленно несравнимо. Главное, что такой энергетики, как в Крыму, нет ни на одном курорте планеты. Тут со мной, не сомневаюсь – многие согласятся.

А впервые я оказался на благословенной крымской земле в 1953 году. Мне было шесть лет. Я еще не ходил в школу. Мой отец Илья Владимирович Дудинский работал в газете «Правда» – в отделе стран народной демократии, как он в то время назывался. В то время летние месяцы мы всей семьей проводили на ведомственной даче «Правды» на станции Правда Ярославской дороги. Но летом 1953-го отец решил подлечиться в санатории «Горное солнце» в Мисхоре. Санаторий был расположен на морском берегу у самого подножья Ай-Петри. Война застала отца в Ленинграде, где он учился в аспирантуре Финансово-экономического института. Он сразу пошел добровольцем на фронт, воевал, пережил блокаду, и там подхватил туберкулез. Поэтому время от времени он отправлялся в какой-нибудь легочный санаторий. «Горное солнце» в те годы считался самой крутой туберкулезной здравницей СССР. На его пляже находилась знаменитая Русалка, а неподалеку от входа, на шоссе был источник с девушкой с кувшином и злым разбойником Али-Бабой.

Отец уехал, а мы с мамой остались на госдаче в Правде. Но папа все-таки захотел, чтобы мы с мамой к нему приехали. Хотел показать мне море. Редакционная «Победа» привезла нас на аэродром в Быково, где мы сели в самолет Ли-2 (который приземлялся на заднее колесо). Отец тогда был известным специалистом по странам народной демократии. Только что у него вышла книга «Распад единого мирового рынка», написанная в соавторстве с Владимиром Алхимовым – тоже известным экономистом-международником и к тому же Героем Советского Союза. Они ее писали в том числе и в нашей коммуналке номер 124 на Дровяной площади, дом 9/10 (ныне Хавская улица, 3). Дядя Володя Алхимов, когда приходил к нам, то вешал на стул свой пиджак со Звездой Героя, от которой я не мог оторвать взгляд и украдкой приглашал соседских детей на нее полюбоваться. У отца еще не было его «Победы», которую он купил в 1954 году, и за ним каждый день редакционный диспетчер Домна Александровна присылала машину, которая возила его в редакцию и обратно.

Полет до Симферополя меня не удивил. Он проходил днем, и я ни на секунду не отрывался от иллюминатора, разглядывая проплывавшие под нами бесконечные разноцветные прямоугольники. Мне казалось, что я вижу пейзажи, которые мне знакомы. Самолет был небольшой – пассажиров на десять-пятнадцать. В аэропорту Симферополя нас ждал папа на санаторской «Победе», которая довезла нас до места. Отец снял для нас комнату в частном секторе – у кого-то из обслуживающего персонала, прямо возле санатория, а сам жил в отдельном просторном номере. Первым делом показал нам санаторский пляж, где я купался каждый день. Папа сразу помог мне доплыть до Русалки, которая каждый день находилась в поле моего зрения. Мы покушали, а вечером папа взял меня на берег, где была полукруглая веранда с топчанами, подушками, матрасами и одеялами, упирающаяся в море, и весь санаторий ночевал прямо на ней под огромным навесом. Я всегда спал рядом с папой – на соседнем топчане, и он каждый вечер рассказывал мне какую-нибудь фантастическую историю – или про Ай-Петри, чья вершина была точь-в-точь над нами, или про маленьких человечков – снов, которые по вечерам залетают в нос и уши к детям, чтобы они крепче спали, или про обитателей подводного царства. Я был безмерно счастлив. Утром я шел к маме в нашу комнату, она давала мне судок – такое приспособление в виде трех закрепленных одна над другой кастрюлек с общей ручкой, и я отправлялся на кухню, где мне наливали первое, второе и третье, потом возвращался к маме, мы завтракали и перемещались к папе на санаторский пляж.

Отец был прекрасным пловцом. Он же вырос в Ростове-на-Дону, где практически ежедневно переплывал Дон. И в первое же утро я стал свидетелем скандала, который случался каждый день нашего пребывания в Мисхоре. На пляже были буйки, за которые заплывать было нельзя. Но отец, как только входил в воду, забывал обо всем на свете. Он вообще не замечал никаких буйков. Плыл себе и плыл, пока не исчезал из виду. К его плавкам всегда была приколота английская булавка – как он говорил, на случай, если сведет ногу. Спустя час после его исчезновения, с мамой стало плохо. Она потеряла сознание. Прибежавшая женщина-врач откачала ее с помощью нашатыря и стала жаловаться, что специально уходит с пляжа, когда отец отправляется в свои заплывы. Она точно так же пару раз падала в обморок, будучи уверена, что Илья Владимирович утонул. Поэтому наблюдать, как он исчезает из виду, было выше ее сил. Отец проводил в море часа три, после чего возвращался и посмеивался над нашими переживаниями.

Каждый день мы ездили смотреть какую-нибудь достопримечательность, заходили в какой-нибудь ресторанчик, покупали фрукты на развалах. Помню, первое, что меня поразило, было обнесенное оградой деревцо в парке, которое называлось араукария чилийская. Как мне объяснил папа под большим секретом, огорожено оно было, потому что если к нему прикоснуться, то мгновенно умрешь на месте – настолько оно ядовитое. Я был не в силах оторваться от волшебного растения – целый час стоял и не мог отвести от него глаз.

Большое впечатление в Крыму на меня произвел Хаос – нагромождение каменных валунов. И еще, как ни странно, фруктовый суп, который каждый день давали и в санатории, и в местных столовых. Я впервые в жизни открыл, что суп может быть фруктовым, и не мог успокоиться. У меня такое просто не укладывалось в голове. Все время брал у мамы обещание, что в Москве она теперь будет меня кормить только фруктовыми супами.

Огромное удовольствие мне доставляло плавание на лодках с веслами – благо при санатории была своя лодочная станция, пользоваться которой можно было сколько угодно и в любое время. Я быстро научился грести, и был счастлив, когда мы с отцом совершали объезды окрестных бухточек.

Хотя с папой мы виделись каждый день (плюс каждую ночь засыпали рядом на самом берегу под шум волн), он все-таки как всегда жил своей личной жизнью. Маме он объяснял, что вокруг много известных людей, с которыми он должен общаться по работе. И действительно – он был нарасхват. Все мечтали затащить его в свои компании. Он был настоящим интеллектуалом, потрясающе остроумным собеседником и любимцем девушек. Мама, конечно, его жутко ревновала, но он не шел у нее на поводу и вел себя как свободный человек.

В те дни в санатории отдыхала дочка тогдашнего главного редактора «Правды» Дмитрия Трофимовича Шепилова – Вика, Виктория. То есть дочка главного начальника отца (того самого – примкнувшего к ним). Она часто сопровождала нас в прогулках по побережью. Они с отцом вели себя как близкие друзья. Я ничего не берусь утверждать, но зная, что отец не пропускал ни одной девушки, можно было предположить всякое. В любом случае дружба и общение с Викой льстили самолюбию отца. Он ей искренне любовался и всячески ухаживал.

Постепенно я оброс знакомствами среди своих сверстников и много времени стал проводить на пляже в обществе местной ребятни. Ныряли за рапанами, жарили мидии на кусках жести, прыгали со скал в море, шлялись по поселку.

Думаю, мы с мамой провели в Мисхоре недели три. Несколько раз встречали рассвет на Ай-Петри, что тоже отпечаталось в памяти на всю жизнь. Мое первое свидание с Крымом запомнилось так, как будто оно было вчера.

Возвращались в Москву тем же путем. Доехали на «Победе» до аэродрома в Симферополе, снова сели на Ли-2 и прилетели в Быково.

Больше в детстве я в Крыму не был. Так сложилось, что проводил летние месяцы на Кавказе – в пионерских и спортивных лагерях. Дело в том, что мамин брат – дядя Эдуард – был главным военруком СКЖД, и поэтому курировал несколько ведомственных мест отдыха на черноморском побережье от Туапсе до Адлера. Так что все детство я отдал Кавказу. В Крым я стал ездить много позже, уже в зрелом возрасте. Но это уже сюжет для другого романа.