Впервые напечатано в газете «Вечерний клуб» от 10 июня 1995 года

Игорь Дудинский, для своих – Дуда, для остальных – чуть ли ни дедушка радикального загульно—мистического крыла московского андеграунда. Однако были вре­мена, когда он был юн и жаден до жизни – особенно до альтернативных ее проявлений, и впитывал все его ок­ружавшее всеми фибрами души. Конечно, сейчас он от­нюдь не удалился от дел, однако в его характере по­явилась новая черта – соберет вокруг себя штук сто – двести внуков и внучек и, поглаживая их, бедненьких, по головкам, вспоминает минувшие былинные дни, ес­тественно, передавая по кругу бутыль с мистическим числом «777».

– Согласен ли ты с весьма распространенным мнением, что нынешнее время – золотой век для андеграунда?

– Удельный вес предста­вителей андеграунда в любой культуре и во все времена практически одинаков и со­ставляет где-то три-четыре сотых процента. Приблизи­тельно на каждые три-четы­ре тысячи художников, лите­раторов, музыкантов, при­держивающихся установок господствующей идеологии или, говоря обобщенно, об­щепринятых норм, приходит­ся один бунтарь и экспери­ментатор, который ищет и предлагает по-настоящему альтернативные идеи. Такое соотношение сохранялось и в 60-е, и в 70-е годы. Таково оно и сегодня. И не важно, что нынешние «господствую­щие» ценности разительно контрастируют с прежними. Главное, что и сегодня суще­ствует мощный поток официального (назовем его буржу­азным) искусства, а парал­лельно с ним и подчас далеко от него текут самостоятель­ные ручейки, где уже не вода, а какой-нибудь керосин. При­чем я не вижу греха в том, что всегда были и есть талантли­вые артисты, стремящиеся ублажать общество, потакать общепринятым нравам. Но следует иметь в виду, что точ­но так же всегда были и есть те, которые бросают вызов сложившемуся порядку ве­щей, что всегда небезопас­но. Сегодня – потому, что ка­кой-нибудь всесильный зао­кеанский фонд не даст тебе денег (то есть даст, но не тебе, а твоим идейным противникам), и тебе придется вместо того, чтобы конструировать тексты, торговать в палатке или служить на побегушках у очередного богатенького Буратино.

– И все же это не столь опасно, как в 60—70-е годы, когда покушение на идеологию приравнива­лось к уголовному преступлению.

– Тем не менее именно в те годы сложился весьма чет­кий и сплоченный круг людей (в Москве человек сто пятьдесят), которые самозаб­венно экспериментировали над собственными судьбами (ведь в те годы эксперимент в искусстве, политике, рели­гии автоматически означал эксперимент над самим со­бой, над собственной жиз­нью). Тогда не существовало границ между жанрами, и, скажем, Владимир Буковский занимался политикой как ис­кусством, а поэта Леонида Губанова сажали в дурдом как политического лидера.

– Кто были наиболее яркими фигурами? Дисси­денты?

– Многие исследователи часто путают андеграунд с официально-либеральной оппозицией. Сахарова и Сол­женицына не считали в наших кругах за «своих». Наоборот, мы, считавшие себя истинны­ми, бескомпромиссными ан­тисоветчиками, испыты­вали к ним определенную не­приязнь – мол, тех же щей, да пожиже влей. К концу 60-х обозначились наиболее яркие, узловые, объединяю­щие фигуры андеграундной богемы. Причем их авторитет основывался не только на ка­честве их творчества, но и их «общественной» роли – если хотите, миссии. Своим при­сутствием они объединяли остальных. Туда, где они по­являлись, сразу же устремля­лись многие. Такими короля­ми богемы были Юрий Мамлеев, Игорь Холин, Леонид Губанов, забытый, к сожале­нию, Михаил Каплан (это литераторы). Из художников, само собой, Анатолий Зве­рев, Дмитрий Плавинский, Борис Козлов с его салоном в Настасьинском переулке. Из «политиков» – Владимир Буковский, Юрий Галансков. Из профессиональных тусов­щиков – Лариса Пятницкая. Еще многие веселые бражни­ки, которым все давалось без труда, потому что пьянка и работа слились для них в единое и неразрывное целое. В 60-е невозможно было оп­ределить, где кончается хеп­пенинг и начинается настоя­щая жизнь. Узловыми фигу­рами были и держатели са­лонов. Елена Строева и Юрий Титов, Гейдар и Елена Джемаль, Олег Трипольский и Римма Заневская, Николай Кук и Лика Кириллова. Сегод­ня каждый из них нашел себя и занимается своим делом, а тогда они просто держали двери открытыми, и каждый мог войти в их дом и всласть посплетничать, нафилософ­ствоваться и отвести душу в проклинании ненавистной советской власти.

–  Мог бы ты назвать наиболее трагические и наиболее благополучные судьбы?

– В среде андеграунда каждая судьба, как правило, несет на себе отсвет триум­фа и трагедии одновремен­но. Анатолий Зверев, Леонид Губанов прожили жизнь в ни­щете, зато жили, как короли, — под аплодисменты почита­телей и собутыльников, пили, гуляли, сколько хотели, оста­вались по-настоящему сво­бодными. Правда, погибли от пьянства. При этом ни Зве­рева не выставляли, ни Губа­нова не печатали, ни многих других, пишущих «в стол», без надежды опубликовать хотя бы строчку, зато их творче­ство знали все, кому нужно. Умерли они в самом начале перестройки. Еще бы чуть-чуть продержались – и увиде­ли свои вещи изданными. Владимир Буковский отсидел черт знает сколько лет в ла­герях, зато теперь он поли­тический деятель междуна­родного уровня и с пробле­мой денег, по всей вероятно­сти, не сталкивается. Зато ему наверняка мучительно наблюдать, как далеко ра­зошлась нынешняя российс­кая действительность с теми идеалами, за которые он страдал. Так что эйфория и разочарование сопутствова­ли нам так же, как пьянка и похмелье. Или – или. Третье­го мы не испытывали. Случа­лись, конечно же, и «зашкальные» трагедии. С Юрием Галансковым, например, кото­рый трагически погиб в бреж­невском лагере. Но в основ­ном ничего особенного и из ряда вон выходящего с большинством из нас не происхо­дило. Разве что многие слиш­ком уж преждевременно, на мой взгляд, уходили в мир иной. Как, например, боже­ственный Владимир Пятниц­кий, погибший от наркоти­ков. Как же многих из них с их иррационализмом, «шизоидностью» не хватает в наше до безумия рациональное и ко­рыстное время. Впрочем, в сегодняшнем мире они вряд ли бы выжили. Да и ранняя смерть, пожалуй, неизбежная расплата за кайфически, на всю катушку прожитую жизнь.

– Каковы были взаи­моотношения зрелых лю­дей и «молодняка»?

–  Дело в том, что в шес­тидесятые я принадлежал к самому что ни на есть «мо­лодняку». Меня окружали практически одни «старшие товарищи». Сверстники (за исключением разве что смогистов) не представляли для меня интереса, потому что не успели себя проявить в твор­ческом плане. В тогдашней богеме все держались на равных. Конфликтов между поколениями не было, а «кла­ны» сформировались позже, в семидесятые. Обстановка с самого начала сложилась трогательная и комфортная. Я ни разу не ощутил снисхо­дительного, барственного от­ношения к себе. Всех объе­диняла страсть к искусству, мистике и ненависть к совет­ской власти. Старшее поко­ление тогда только начинало открывать для себя мир и попутно просвещало нас, юношей. В 60-е богема была единой. Расколы внутри нее начались в 70-е, когда воз­никла альтернатива между эмиграцией и компромиссами с Системой. Я хотел бы подчеркнуть, что андеграун­ду вообще не свойственны конфликты между поколени­ями. В нем если и возникают проблемы, то либо мировоз­зренческие, либо клановые, связанные с борьбой между группами за место под солн­цем (типичный пример – нынешняя сва­ра между Глезером и Каба­ковым по поводу того, «кто первичнее»). Случались раз­борки относительно публика­ций на Западе. В 70-е эмиг­рантская пресса оставалась единственной возможностью увидеть свою вещь напеча­танной. Очереди выстраива­лись огромные, и периоди­чески появлялись «паханы», как мы их называли, типа Вла­димира Максимова, которые, дорвавшись до денег, отпус­каемых различными антисо­ветскими фондами, присваи­вали себе функции цензоров. Того печатать, того – ни в коем случае. Из-за них андеграунд распадался на враждующие лагеря. В одном объединя­лись холуи, которые на все лады восхваляли «паханов». В другом сплачивались те, кто этих самозваных «вождей» смертельно ненавидел. Прав­да, такое происходило на верхних, смыкающихся с официозом этажах нонконформистского подполья. Чем ниже, тем жили дружнее. Де­лить-то было нечего.

 Интервью взял Владимир ТУЧКОВ