Поездка в Горки дала мне возможность поделиться некоторыми воспоминаниями. В памяти всплыло мое второе посещение бывшего культового места. Дело было в шестом классе, когда мне было 13 лет. Я учился в 220-й школе – при издательстве «Правда». Отцу в 1955-м году дали квартиру на улице Правды (до того мы жили в коммуналках) – в одном из трех правдинских домов, стоявших один за другим. И все дети живших там сотрудников ходили в 220-ю школу на 5-й улице Ямского поля – по соседству с цирковым училищем. Не удивительно, что большинство учащихся были ребятами продвинутыми, что называется свободномыслящими. В школе и во дворе постоянно кипели бурные дискуссии – мои сверстники живо обменивались полученной от родителей «секретной» информацией.

Однажды к нам в школу на педагогическую практику прислали несколько студенток иняза. Они преподавали нам английский и попутно практиковались в школьной работе – например, в классном руководстве. Они должны были показать, что способны не только обучать школьников языку, но и развивать их идейно. Самое интересное, что совершенно случайно одна из практиканток оказалась двоюродной сестрой моего лучшего друга и одноклассника Борьки Кочеткова. Так что отношения между нами сложились самые неформальные. Мы общались и вне школьных стен. Она была весьма раскованной и прогрессивной девушкой – как и ее подруги и однокурсницы.

И вот однажды она (не помню, к сожалению, как ее звали) сказала, что по плану им, практиканткам, нужно провести с нами какую-нибудь патриотическую экскурсию. И их выбор пал на Ленинские горки. Мол, объявите в классе, что мы поедем тогда-то. Кажется, в ближайший выходной. Ну мы с Борей стали всем предлагать съездить.

И так получилось, что подобралась более чем приятная компания – что называется, все свои. Типа единомышленники по фрондерству. Все из либеральных семей. Надо заметить, что советские международники делились на махровых консерваторов и либералов-вольнодумцев. Знаменем первых были люди типа Леонида Зорина, а вторые старались брать пример с Александра Бовина и всячески ему подражать. Кто интересуется кто такие – смотрите в Википедии. Бовин был хорошим приятелем отца. Этим все сказано.

Так вот на поездку в Ленинские горки откликнулись все свои – наши школьные приятели-вольнодумцы. Любители модного тогда Окуджавы и прочих шестидесятников. В прекрасный летний солнечный день мы сели на Павелецком в электричку и поехали в Горки. Три практикантки и человек семь одноклассников.

В пути обстановка сложилась самая непринужденная и веселая. Тем более, что по дороге до вокзала мы купили много бутылок пива и часть из них опустошили в дороге. На станции еще чего-то докупили и продолжили уже в автобусе.

Тогда пиво было крепче чем сегодня – недаром его так любил ЮВМ, до знакомства с которым мне оставалось всего три года. Особенно «Московское», с горчинкой, которым мы основательно затарились. И пока ехали, нам оно ударило в голову. Я тогда не пил профессионально – начал лет в 14. А тогда мне было всего 13. И я еще не был с алкоголем на ты, а больше баловался. Короче, нас всех развезло – включая практиканток. Много ли надо 13-летнему еще не пьющему подростку.

Когда мы оказались на территории усадьбы, кто-то предложил предварительно, перед посещением Дома-музея посидеть на травке и продолжить возлияния. В результате мы сначала расположились на берегу пруда, а потом каким-то образом оказались на берегу Пахры, которая протекала неподалеку. Как нас туда занесло – не помню.

Как всегда началась оживленная беседа на вольные и модные темы. О смысле жизни, об искусстве, о том, кем мы станем, когда вырастем. О планах на будущее. Когда прошло часа два, я вспомнил, для чего мы сюда ехали. И спросил у практиканток, когда же мы наконец пойдем в Музей. Я поведу тебя в музей, сказала мне сестра. На что одна из них сказала, что сейчас мне расскажет, что там находится, а я должен решить, интересно ли мне все это смотреть.

– Там стоит кроватка, на которой Владимир Ильич умер. Еще там стоит всякая мебель – столы, стулья, шкафы, – живо рассказала она. – Еще там есть посуда, из которой кушала семья Ульяновых.

– Дудинский, ты что – кроваток никогда в жизни не видел? – продолжила тему изрядно охмелевшая сестра моего лучшего друга.

Я понял, что если мы когда-нибудь и сдвинемся с места, то только для того, чтобы поехать обратно в Москву.

Так и случилось. Пока шли на реку, мы умудрились еще где-то пополнить запасы – кажется, уже в виде сухого вина. Тут мне совсем захорошело, и я сейчас смутно припоминаю, как мы добрались до Москвы. По дороге я немного переживал на предмет что мне отвечать, если родители спросят, что я видел в Горках, и я уже заранее подготовил рассказ о том, что там стоит кроватка, на которой умер Ленин, а еще всякая мебель и посуда семьи Ульяновых. К счастью, меня никто ни о чем не спросил.

Так что фактически я только что побывал в Горках первый раз в жизни. Не удивительно, что меня подспудно свербила мысль, что нужно все-таки съездить взглянуть на кроватку и тем самым восполнить некий пробел в цепи ритуальных паломничеств.

Поэтому на фотках – та самая кроватка, подлинная сантехника, которой пользовались новые обитатели усадьбы, и еще разная мебель. Всё осталось от прежней хозяйки – а именно вдовы самого Саввы Морозова, которую именем революции вытурили из ее имения в московскую коммуналку, откуда она, ведя полуголодное существование, вынужденно переселилась в подмосковное село Ильинское, где и похоронена. Ее личность и жизнь достойны отдельной монографии.

Продолжение следует.