Впервые напечатано в альбоме «Катя-Женя», 2016 год

 На наших глазах совершается очередной (причем достаточно радикальный) поворот во взаимоотношениях между современным искусством и изучающими его специалистами – искусствоведами и кураторами. На первый план и в центр внимания все увереннее выходят художники, которые еще недавно считались «неправильными», то есть абсолютно не соответствующими общепринятым шаблонам, стандартам, параметрам, а главное – сложившимся представлениям о том, что «хорошо», а что не вписывается ни в какие рамки и вообще с точки зрения устоявшегося ассортимента – тихий ужас. По сути, мы впервые после эпохи модернизма вплотную, лицом к лицу столкнулись с появлением новой волны авангарда.

Стоит особо подчеркнуть, что искусствоведческое сообщество было совсем не готово к столь неожиданному повороту событий. Специалисты, формирующие арт-рынок, были спокойны за его статус-кво как минимум на ближайшее десятилетие. Скорее всего они упустили из виду вечное правило, которое в свое время сами же и сформулировали. Любой самый революционный манифест изначально обречен на то, чтобы рано или поздно превратиться в коммерческое предприятие. Когда новаторы серебряного века демонстрировали свои дерзкие, крышесносительные эксперименты, никому, конечно, не могло прийти в голову, что спустя всего четыре десятилетия их открытия века будут оценивать всего лишь как декоративные пятна, призванные придать вошедшим в моду молодежным футболкам более привлекательный вид.

Альбом, который вы держите в руках, знакомит с репродукциями работ двух художников, наших известных современниц – Кати Медведевой и Евгении Васильевой. Оба мастера уникальны тем, что их творчество идеально отражает и объясняет все нюансы того, что происходит с искусством сегодня, а именно, как дурно понятое и набившее оскомину «мастерство» ремесленника уверенно вытесняется всесокрушающей искренностью и исповедальностью автора. Получается, что мы стали свидетелями ситуации столетней давности, когда модернизм нанес сокрушительный удар по академизму. В сегодняшнем раскладе в качестве жертвы выступает уже не только сам модернизм, но и его дальнейшие производные – вплоть до концептуализма.

Несмотря на разительный контраст в биографиях (Медведева и Васильева вышли из диаметрально противоположных общественных страт), обеих женщин объединяют такие субстанции, как экзистенциальная основа, духовная миссия, пассионарность и, конечно же, в первую очередь эстетические воззрения. Они – единомышленницы. У каждой за плечами бесценный опыт отстаивания своих творческих принципов, завершившийся долгожданным полупризнанием (не сомневаемся, что полного и окончательного ждать осталось не так уж и долго) со стороны профессиональных знатоков и ценителей и, как следствие, возможностью творить свободно и без оглядки на чье бы то ни было «мнение».

Само собой, сказанное вовсе не означает, что у наших героинь нет активных недоброжелателей. Напротив, слишком многие до сих пор не в силах смириться с простой истиной. Если рассматривать авангард как противостояние двух начал – отжившего и исчерпанного с одной стороны, и животворящего, наполненного созидательными, вдохновляющими энергиями с другой, то и Катя, и Евгения находятся на самой что ни на есть передовой позиции – как говорится, в апогее (или апофеозе) драмы.

Свою художественную систему Евгения Васильева называет нонреализмом. Суть ее новаторской концепции состоит, как уже было сказано, в противопоставлении свободы современного художника всей мировой культуре – со всем ее эстетическим и прочим наследием. Нет, конечно, никто не собирается сбрасывать Пушкина с парохода современности. Напротив – опыт классики уникален для исследователя, как выученные уроки и полученные знания для школьника и студента. Они всегда жизненно необходимы – но ровно настолько, насколько провоцируют пребывающего в эйфории перманентного поиска автора на дальнейшее экспериментирование – уже в соответствии с запросами и вызовами со стороны современных бурь, гроз, землетрясений и прочих натисков становящейся все более неугомонной стихии. Не искусство для искусства и не искусство для народа, а исключительно искусство для художника, когда тот остается один на один не с идеологическими и искусствоведческими догмами, а просто со всем, что было сотворено до него. В свое время Катя Медведева необыкновенно тонко заметила: «Когда я захотела стать художницей, мне сказали, что в течение пяти лет я должна буду копировать на бумаге гипсовые конусы, черепа, вазы и разных приглашенных натурщиков. На что я ответила: «За время, что я буду перерисовывать чужое, я столько смогу нарисовать своего!» Сегодня даже самым упертым фанатикам реализма стало понятно, что за пять лет однообразных «штудий» творческий человек настолько опустошается и выхолащивает сам себя, что на настоящие живописные подвиги его просто не хватает. После окончания художественного училища выпускник, который подавал большие надежды при поступлении, уже никому не нужен по причине собственной импотенции. Он может рассчитывать разве что на иллюстрирование книжной продукции.

Нонреализм освобождает художника от всяких обязательств перед кем бы то ни было и тем самым открывает перед самыми дерзкими космос безграничных возможностей. Важно понять, что метод Васильевой нельзя рассматривать как некий очередной «авангард» (как его понимают теоретики искусства). Прежде всего потому, что нонреализм уравнивает в своей сегодняшней бесценности (в смысле утраты ценностного наполнения) все искусство – от классического до экстремистского и полностью уравнивает в правах (а точнее – в бесправии рулить и делать погоду) как оголтелый академизм, так и самый безбашенный авангард и провозглашает торжество принципа форма – ничто, свобода и искренность – всё.

К прискорбию, современное искусствознание не выработало понятийного аппарата, который бы адекватно отражал происходящие сегодня качественные (и более того – онтологические) изменения в самом подходе к искусству наиболее передовых авторов. Как знаменательно, что ту же Медведеву эксперты до недавнего времени проводили по ведомству «наивного искусства», хотя с первого взгляда понятно, что цветущая роскошь ее мироощущения никак не вписывается в рамки примитива. Поневоле вспоминается анекдот, когда ребенок спрашивает отца, кто такой был Карл Маркс. «Карл Маркс был экономистом», – объясняет отец. «Как наша тетя Клава?» – интересуется ребенок. «Нет, тетя Клава – старший экономист», – уточняет отец. И уж совсем смешно и нелепо, когда определение «наивное» пытались приклеить к творчеству Евгении Васильевой – с ее мощнейшей энергетикой, взрывающей все и всяческие шаблоны. Для дилетантов напомним, что наивное искусство основано на идеологии инфантильного и первородного покоя и безмятежности. Там, где бушуют страсти, никакого «наива» быть не может. Впрочем, что взять с сегодняшних «экспертов», если у них отсутствует научная база, соответствующая реалиям наступившей эпохи. А если нет соответствующих критериев, то и Марка Шагала хочешь не хочешь назовешь наивным художником. Что еще остается? В наши дни у терминов жизнь короче, чем у явлений, которые пытаются определить с помощью терминов. Заметьте, что уже и аутсайдерство стало мейнстримом, получившим постоянную прописку в модных галереях, а мы, как попугаи или зомби, продолжаем говорить о существовании каких-то «аутсайдеров».

Чего стоит эпизод, с которого началось триумфальное шествие Кати Медведевой в большое искусство. Кстати, нечто похожее случилось и в биографии Евгении Васильевой (пока не время раскрывать все детали). В 1981 году некоторые доброжелатели из МОСХа направили Медведеву в знаменитый Дом творчества на Сенеж – причем не как профессионального, а как «самодеятельного» автора. Там она опередила всех обитателей по производительности и скорости письма, записав за два месяца маслом 45 холстов два на полтора метра. Такая плодовитость для советских мастеров кисти была немыслимой. А в Дом творчества на Сенеже постоянно приезжали коллекционеры и покупатели, в том числе иностранцы, которые присматривали для себя что-нибудь заслуживающее внимания. И вот Медведева решила выставить свои работы, как тогда говорили, «на комиссию». Само собой, начальство вынесло приговор: «Работы непрофессиональные, никого они заинтересовать не могут, поэтому художницу ждет провал и позор». Поэтому не особо препятствовало Катиному замыслу. Встал вопрос, где выставить. У Медведевой своего пространства для масштабной экспозиции не было – ей выделили крошечную комнатку. Одна профессиональная художница из жалости к Кате разрешила ей выставить работы в своей просторной мастерской. Разумеется, вместе с холстами хозяйки. Так и сделали. Но когда съехались покупатели, у постояльцев, а особенно у руководства Дома случился шок. За несколько дней приезжие гости раскупили все 45 холстов именно Медведевой. Хозяйка мастерской рыдала от горя, жалея о своей доброте. Ни одну из ее работ так и не приобрели. Но дальше – больше. Катины работы попали в Париж, где их увидел сам Шагал. Восхищенный маэстро передал Медведевой альбом своих репродукций с дарственной надписью: «Катя – русский талант со своим почерком. Она так же любит цвет, как и я». Ну какое там «наивное искусство»? Согласитесь, что чистой воды нонреализм.

Современные искусствоведы не далеко ушли от односельчан Кати Медведевой, которые, когда она возвращалась на родину с очередными победами на международных конкурсах, встречали ее упреками: «Зачем ты нас так унижаешь?» Они не в силах были понять, что есть вещи повыше, чем огород и колбаса. Недаром Катя в свое время написала в дневнике: «Я никого не унижаю. Я просто делюсь радостью от безмерности русского космоса. Мне постоянно приходится отвоевывать духовное пространство». Круто сказано. В том, наверное, и состоит миссия и предназначение нонреалистов – идти против общепринятой и устоявшейся реальности. Типа дух обретает силу в борьбе с материей.

Как жаль, что ушел из жизни выдающийся собиратель «неправильного» искусства – немецкий журналист Норберт Кухинке. Если кто не в курсе, то он снимался в фильме Георгия Данелии «Осенний марафон». В свое время он собрал огромное количество работ Кати Медведевой и других нонреалистов (хотя тогда такого термина не существовало). И когда вывозил их за границу, то всякий раз таможенники задавали ему один и тот же вопрос: «И вы за такое г… еще и деньги платите?» Норберт опубликовал каталог работ Кати с ее афоризмом: «Художник – тот, кто ни на кого не похож. У нас же на выставках – картины одинаковые, а фамилии разные». Если бы Кухинке был жив сегодня, он, можно не сомневаться, с наслаждением коллекционировал бы работы Жени Васильевой. Ему безумно нравились именно такие «наоборотные» композиции с подчеркнуто хаотичным нагромождением смыслов, когда одно не вытекает из другого, а отрицает предыдущее.

Правда, стоит отдать должное критикам, которые пытались определить стилистические ориентиры и Васильевой, и Медведевой как ювенильное искусство. И тут, без сомнения, налицо некоторое угадывание. Потому что ювенильность подразумевает свежесть и незамутненность восприятия и передачу личной, сугубо интимной информации об устройстве мироздании – ведь не секрет, что художник видит окружающую реальность совсем не так, как простой обыватель. Плюс еще выясняется, что «ощутить» – всего лишь половина дела. Куда важнее донести свои откровения до зрителя. Так что только благодаря выдающимся мастерам живописи и рисунка мы обретаем возможность заглянуть, так сказать, за кулисы всего сущего.

Нелишним будет обратить внимание на подход обеих художников к состоянию души лирических героев, проблеме оптимизма-пессимизма, веры в будущее. И тут поневоле замечаешь, что оба мастера постоянно возвращаются к теме ангелического, надматериального начала как в человеке, так и во всем, что они изображают. Катя объясняется с предельной прямотой. Для нее все люди – ангелы, что она усиленно подчеркивает чуть ли не в каждой работе. К слову, точно так же считают некоторые эзотерики. По их версии, между людьми и ангелами восьмого и девятого чина нет никаких отличий, просто мы не задумываемся о высоких материях, поэтому ничего не знаем о самих себе. О мироощущении же Евгении Васильевой удивительно точно сказал художник Андрей Будаев: «С первых же живописных опытов Женя Васильева совершенно недвусмысленно дала понять, что в дальнейшем собирается делать исключительно здоровое и позитивное искусство. Последнее обстоятельство особенно раздражало критиков. Недоброжелатели еще могли бы простить самоуверенную и незваную гостью, если бы она пришла в выставочные залы со слезами и покаянием. Но Евгения ни в какую не хотела уступать и изменять выбранному пути – причем нешуточные баталии и дискуссии, возникавшие вокруг каждой ее экспозиции, служили для строптивой упрямицы стимулом еще активнее и осмысленнее отстаивать свою позицию. Очевидно, что счастье, которое она испытывает от процесса созидания, и есть ее образ жизни. Как правило, люди, оказавшиеся в ее положении, уходят в себя, погружаются во мрак депрессии – и если у них еще остаются силы для творчества, то в нем неизбежно преобладают пессимизм и уныние. Да и весь уклад жизни современного художника не располагает к оптимизму. Слишком многие сошли с дистанции, поддавшись негативу окружающей повседневности, рутине, серости. Когда нет идей, то за что ни берись – всегда получится чернуха. На фоне всеобщей одержимости коммерцией, изнуряющей гонки за покупателями и галеристами холсты Евгении выглядят по-настоящему благими вестниками, они наполнены ощущением счастья, духовного полета, дарят силы и надежду – мол, не так уж все и безысходно».

Собственно и Катя, и Евгения как личности – прямое продолжение своих работ. Обе беспредельно доброжелательны, хотя прекрасно знают себе цену и значение миссии, которую выполняют. Поэтому в случае необходимости всегда способны постоять за свое призвание. Живопись для них – магический ритуал, который в свое время помог каждой из них спастись в буквальном смысле слова (еще одно объединяющее начало в судьбе наших героинь). Одной – подняться со дна общества, другой – выпутаться из расставленных недобрыми людьми сетей. Еще одно доказательство чудотворной энергии нонреализма, не правда ли?

Если уж абсолютно начистоту, то наступающая эпоха все того же нонреализма (куда от него деться) олицетворяет собой не просто очередную смену приоритетов и модных тенденций. Нет, все куда сложнее и драматичнее. В наши дни совершается великое таинство преображения искусства из средства для получения «эстетического удовольствия (или наслаждения)» в некую энергетическую субстанцию, которая питает и наполняет биологической и духовной жизнью все вокруг. Дело в том, что человечество достигло настолько высокой стадии эволюции, что любое отступление – типа шаг вправо, шаг влево – уже будет означать деградацию. Поэтому от нас требуется всего лишь (как минимум) понять смысл качественно новых взаимоотношений между потребителями искусства и его творцами (смотри начало текста). Отныне мы перестаем быть просто «зрителями» (с той или иной степенью вовлеченности в судьбу художника), а становимся прямыми и непосредственными участниками мистерии созидания. И только от каждого из нас зависит, насколько активно мы будем вовлечены в «процесс». Господи, сколько усилий и знаний от нас потребуется для того, чтобы мы достойно выполнили свое предназначение!

Проще говоря, закончилось время халявы – как равнодушно-скотского потребления. Наступила эпоха великой ответственности и отчета перед высшими силами за сам факт нашего пребывания в окружающей реальности. А собственно как могло быть иначе? Вы хотели, чтобы художники, творцы, люди искусства сжигали свою драгоценную жизнь ради вашего сытого прозябания и удовлетворения праздного любопытства? Нет, отныне все будет проще простого. Если художник-нонреалист жертвует собой ради того, чтобы вы в любой момент имели под рукой высокое искусство, то вам остается решать – или вовсе отказаться от искусства как такового, или, приложив определенные интеллектуальные или душевные усилия, отдать (не формально, а по-всамоделишному) некоторые почести Художнику – как аналогу Творца Всего Сущего, в том числе и вас самих.