28.11.1973

Игорек, печатаю тебе письмо с работы под видом составления статистической таблицы латиноамериканского книговедения. Служба моя совершенно внеидеологична, в чем и состоит ее главная прелесть. Я рада, что сижу здесь, а не в ТАСС, ООН или АПН, как большинство наших сокурсников. Конечно, между любыми присутственными местами качественной разницы быть не может, но количественная (большая или меньшая куча дерьма) – отчасти возможна. Здесь и люди особые: образованнейшие неудачники, старушки, словом – этакие «служители библиотечной музы»… Все лучше, чем журналисты.

Кроме службы я много работаю дома. Перевела детскую книжку поэта – шведа Хельсинга. Занималась я этим как трудотерапией – несколько месяцев назад, когда у меня было клинически тяжелое псих. состояние, но получилось вроде бы смешно (Игорь, видел ли ты когда-нибудь смерть близкого человека? Именно – видел ли в материальном смысле: тело, гроб, закрытые глаза?) Читать далее →

6.12.1973

Москва

Милый, милый Игоречек!

Я, быть может, прочитала твое письмо серьезнее и доверчивее, чем это было тобою задумано, но я поняла так: тебе действительно там очень плохо.

И это очень плохо.

Если бы я хоть что-нибудь могла сделать в твое спасение, я бы сделала всё. Но у меня есть только слова, которые всегда – «легко говорить». Но ты поверь, что я не пустословлю и не утешаю тебя просто – я действительно верю в твой талант и в то, что ты – избранник Божий. Поэтому я думаю, что всё, – переходя с высокопарного на более низкий стиль, – «перемелется» и будет мука.

Точно ли, что тебя забирают в армию? Надеюсь, что ты преувеличиваешь абсолютность этой угрозы. Или нет? Напиши. В любом случае (даже в этом, худшем), повторяю, твое избранничество тебя сбережет… Но остаются внешние опасности – ты можешь простудиться или заболеть: на это твой город, должно быть, щедр. Я могу сказать только: «Одевайся теплее», – но это опять же легко говорить. Читать далее →