Публикуется впервые. Написано как предисловие к роману «Московский гамбит»

 Когда Юрий Витальевич Мамлеев написал свой первый и к тому же программный роман «Шатуны», у продвинутой читательской аудитории сразу возникло немало вопросов. Публика была шокирована бесплодностью любых попыток отделить документальную основу повествования (а то, что автор пытается рассказать о реальной ситуации, было понятно всем) от фантастического вымысла. С одной стороны, нам рассказывают о жизни вполне реальной компании молодых людей, состоящей из легко узнаваемых представителей той части московской андеграундной богемы шестидесятых годов, которая интересовалась не политикой и демдвижением, а загадками мирового духа.Классические типажи философов и метафизиков. И тут же, как неотъемлемая часть их повседневности, выведена целая галерея откровенно гротесковых, наделенных совершенно невозможной в земной реальности страстью к запредельным извращениям, а значит – целиком и полностью выдуманных персонажей.

Тем более, что в то время в столичном андеграунде слишком хорошо знали о существовании некоего потаенного «салона», бурно расцветшего в квартире писателя Юрия Мамлеева в Южинском переулке (в то время все говорили на Южинском). Правда, большинство участников подпольных тусовок о том, что происходило в «салоне», даже не подозревало – поскольку на Южинский допускались исключительно свои, то есть посвященные. Естественно, широкие круги читателей «Шатунов», которые сразу восприняли роман как документальный и биографический (что было совершенно справедливо), стали искать самые простые и примитивные объяснения. Так вот, оказывается, чем занимаются пресловутые «мистики» в своем узком кругу.

Нужно учесть, что эпоха 60-х – 70-х годов была далеко не самой благоприятной для инакомыслия и вообще интеллектуальных экспериментов. У властей могли возникнуть вполне закономерные подозрения. Поэтому не удивительно, что как только накал страстей вокруг «Шатунов» достиг опасной черты, Юрий Витальевич укрепился в решении максимально правдиво и недвусмысленно рассказать, что на самом деле происходит в кругу его друзей и единомышленников. Само собой разумеется, что побудительным мотивом послужили не какие-то личные «опасения». Просто он почувствовал в себе силы для чего-то вроде публичной исповеди.

Важно иметь в виду, что оба первых романа Мамлеева – абсолютно документальны, представляют единую и неразрывную дилогию и продиктованы желанием автора открыть своим современникам некие сакральные тайны, предложив посмотреть на происходящее вокруг с точки зрения метафизики. Однако в «Шатунах» писатель, опасаясь быть не до конца понятым, беззастенчиво и неприкрыто использует метафоры и аллегории – для убедительности придавая потусторонним субстанциям и категориям удобоваримые черты. Неспроста же во многих легендах и мифах высшие сущности, чтобы войти в контакт с людьми, принимали человеческий облик. Отсюда и многочисленные куротрупы с себяедами – как и прочие представители астрального народца, поданного в роскошно-бесконечных авторских интерпретациях.

Другое дело – «Гамбит». Вторую части дилогии Мамлеев предпочел написать в виде дневника непосредственного участника московского метафизического подполья тех лет. Мы видим, что, пожалуй, впервые в творчестве писателя повествование не содержит даже намека на что-либо сверхъестественное. Нет ни одного невыдуманного персонажа – просто изменены реальные фамилии. Именно такой образ жизни, как изображено в романе, и вел прославившийся во всей Вселенной Духа московский метафизический андеграунд. Точкой, где произошел его большой взрыв, и одновременно центром притяжения всего и вся стали две смежные комнатенки по шесть метров каждая в типичной коммуналке на восемь семей на втором этаже двухэтажного деревянного барака на Южинском переулке. Именно в нем родился, вырос и стал писателем – подлинным властителем дум – сам автор. Сейчас на месте снесенного в 1968 году строения 20-х годов высится стандартная одноподъездная «башня».

На наш взгляд, оба романа, представляя собой единое целое, в свою очередь служат потрясающей точности комментариями – один к другому. Какой из них «первичен» или «вторичен», не имеет никакого значения. В мамлеевской дилогии комментарии метафизические («Шатуны») органично дополняют комментарии социально-философские («Гамбит»). И наоборот.

●

Биография и Мамлеева-интеллектуала начинается в середине 50-х годов, когда юноша, как и многие его сверстники,ощущавшие себя в советском социуме не слишком уютно – как не в своей тарелке, решил заняться философским самообразованием.Вроде бы все нормально, но чего-то не хватает. Причины тогдашней коллективной потребности в духовных знаниях следует искать в наступившей оттепели, ознаменовавшей окончание сталинского духовного вакуума. В одночасье рухнули многие запреты. Открылись целые пласты культурного наследия. Интеллигенция оттаивала, надеясь, что наступило ее время. Однако коммунистический кодекс поведения твердо и решительно поставил зарвавшихся искателей истины на место. Многие, столкнувшись с непониманием, разочаровались и больше не видели смысла в официальной карьере. Поэтому оформлялись дворниками, истопниками, сторожами – чтобы получить как можно больше времени для реализации себя в чем угодно – лишь бы не в обслуживании Системы. Причем никого не пугало, что начинать приходилось с нуля.

Знакомые посоветовали недавнему выпускнику Лесотехнического института, зарабатывавшему частным репетиторством по математике Юрию Мамлееву начать с посещения Ленинской и Исторической библиотек. В то время (пока не спохватились советские идеологи) в обоих книжных хранилищах не существовало ограничений на доступ к изданиям по оккультизму. На дом, конечно, не выдавали, но в читальном зале Штейнера, Гурджиева, Блаватскую и Успенского с его «TertiumOrganum, или Ключ к загадкам мира» заодно с Вивеканандой и его последователями (благо СССР сделал ставку на сближение с Индией) можно было штудировать от открытия до закрытия.

Основными потребителями эзотерических текстов были люди, по тем или иным причинам не сумевшие вписаться в социалистическую действительность. Мамлеев, ощущавший себя изгоем среди спешно обустраивавшихся в новой реальности обывателей, оказался в стихии, о которой еще недавно он мог только мечтать. Не удивительно, что молодой человек быстро распознал своих братьев по разуму, которые жадно проглатывали все подряд, без разбора, кто что посоветует. Каждый считал главным то, что наиболее соответствовало его представлением о мироустройстве. Естественно, все «искатели истины» мгновенно знакомились друг с другом и шли в библиотечную курилку, чтобы обсудить прочитанное. Начинались жаркие споры. Когда библиотека закрывалась, Юрий Мамлеев приглашал тех, в ком видел единомышленников, к себе домой – продолжить дискуссию. По пути прихватывали что-нибудь горячительное и нехитрую закуску.

Понятно, что если где-то на постоянной основе начинают собираться русские романтики не от мира сего – носители мистических озарений, да еще получившие неограниченную возможность для высказываний, там непременно воцаряется причудливая и фантастическая атмосфера напряжением в «миллионы солнц». Кто-то неизбежно отсеивался. Более стойкие обитатели мамлеевского «заныра» или «салона» (название зависело от того, тяготел ли гость к алкогольным возлияниям или чувствовал себя утонченным интеллигентом)втягивали в свою орбиту других оголтелых эзотериков. Постепенно формировалось некое подобие тайного ордена – или скорее реальности, параллельной (или альтернативной) по-советски структурированной повседневности.

Один из участников «узкого круга» посвященных поэт и художник Владимир Ковенацкий написал своего рода гимн Южинского (его исполняли на мотив Албанского танго – Вдали погас последний луч заката):

Лишь вечер опустИтся над столицей,
рекламами синея и алея,
среди толпы, тупой и краснолицей,
бредем мы тихо в логово Мамлея.

Берем мы от реальности жестокой
поллитра и сырков плавлЁных пару,
глядим в себя до полночи глубокой
и распеваем песни под гитару.

Мы с вами повстречались не случайно
в каморке одинокой как могила.
Мы – мертвецы, и в этом наша тайна.
Мы мертвецы – и в этом наша сила.

●

Первые критики только что напечатанного в альманахе «Согласие» «Гамбита» бросились упрекать Мамлеева в том, что его герои ровным счетом ничего не делают, а только пьянствуют, непонятно о чем разговаривают и иногда совершают не совсем адекватные действия. Что ж, кто бы спорил. Достаточно выхватить из повествования первые попавшиеся фрагменты.

«Я почему в свою кружку плюю? – покачнулся Леня. – И еще плюну. Вот. – И он плюнул и влил пиво себе в глотку. – Жизнь мерзка, а я все равно ее люблю». Все смешалось и завертелось.Кто-то говорил, что вечного ада не существует. Другой возражал, что пришедший к чистому бытию в аду тем самым освободится от ада. «Странники, милые странники, – говорила Катя Корнилова, подняв высоко бокал с водкой, – жизнь так прекрасна и ошеломляюща. Даже ангелам не так хорошо, как нам». «Водочки, водочки бы сюда», – улыбалась всем широколицая Верочка Тимофеева. «Ты же прямо в ней плещешься, – отозвалась ее подруга. – Иди, иди сюда, Верочка. Я расскажу тебе свои последние цветные сны». «Бессмертия! Бессмертия! Бессмертия!» – внезапно закричали из какого-то дальнего угла. Да, да, вот оно – найденное слово. Вот чего им действительно не хватает – бессмертия. И слово, как молния, как взрыв, прошло по комнате. «О, конечно, бессмертия, бессмертия! – застонала Катя, вдруг раскинув руки. Глаза ее на белом лице загорелись, и вся она засияла внутренней огненной красотой. – О, как я хочу бессмертия! Не обязательно божественного. Бессмертия – чтобы жить, жить где угодно – пусть в квазимирах забытых галактик, или в бредовых сочетаниях астральных пространств – но жить. А жить – значит ощущать себя, свое бытие». И Катя поцеловалась с Тереховым. «Да, да, мы будем жить – пробормотала она. – И наплюем на собственный труп – с небес». «Бессмертия, бессмертия!» – завопили из дальнего угла. «Водки, водки, водки!» – раздался другой крик.

Аня Барская и Катя Корнилова – одна и та же конкретная девушка. В «Шатунах» она прямо отвечает на упрек в ничегонеделании, предельно точно формулируя свое кредо: «Мы – ищем». Потому что суть метафизики Мамлеева – да и всего Южинского как явления – в бесконечности поиска. Вот почему тексты обеих романов не могут содержать никаких четких ответов. На чем-то сосредоточиться, зациклиться – означает остановить, прекратить процесс и соответственно – умереть. «Жизнь – все, смерть – ничто», – как любили говорить южинские (как они сами себя называли). Пространство московского метафизического андеграунда неисчерпаемо и не предполагает не только конечных, но даже промежуточных остановок. Там самым оно заведомо непознаваемо – даже для самих его создателей. А уж пытающиеся его раскусить – тем более окажутся в дурацком положении. Едва перед каким-нибудь пытливым «исследователем» замаячит некий призрак «истины» – как его тут же вновь накрывает лавина следующей порции «ключевых проблем мироздания». И бедолага опять в который раз вынужден основательно задуматься.Оказывается, бредить и грезить –духовная работа огромной разрушительной силы,сравнимая разве что с возможностями атомной бомбы.

Секрет «южинских» в том, что они с самого начала общения между собой поняли, что современный мир давно не ориентирован на разум, и для выживания в окружающем абсурде нужно сделать ставку на иррациональное начало. Тем самым была разрушена как потерявшая всякий смысл вся сложившаяся иерархия общепринятых ценностей. Московские эзотерики 60-х раз и навсегда отказались от каких бы то ни было философских «систем», предпочитая смешивать все знания, которые им доставались, в этаком плавильном котле, чтобы опять же иметь возможность контролировать всю мировую метафизику сразу целиком, а не отдельные ее фрагменты. Прочитавший «Гамбит» (а тем более «Шатуны») сможет легко убедиться в справедливости сказанного.

Тем не менее, несмотря на кажущийся мировоззренческий хаос,все же имеет смысл выделить несколько очевидных и несомненных для каждого из причастных к происходящему в романе постулатов. Что, несомненно, было бы крайне полезно для тех, кто впервые приступает к знакомству с книгой, которую держит в руках. Например, никто из завсегдатаев мамлеевских сборищ (именно так и называли)не сомневался, что все существующее – абсолютно не то, за что себя выдает. Сознание современного человека не способно определить истинное значение чего бы то ни было – тем более, что такого понятия, как «истинное значение», вообще не существует. Соответственно никто никогда не узнает, что же является первопричиной бытия. Вполне возможно, что, скажем,какая-нибудь кастрюля, стоящая на полке соседа по коммуналке.

Далее. Самой страшной ересью считалась идея мирового единства. Все видимое и ощущаемое – не более чем иллюзия, отдельные проявления которой существуют в нашем воображении абсолютно независимо от остальных. Следовательно, ни о каких «преимуществах» чего-то перед чем-то не может быть и речи(опять же – первопричина бытия ничуть не «ценнее» какой-нибудь плевательницы).

Наконец, поскольку все, что существует, может быть уничтожено, то ничего и не существует. И наоборот – реально лишь то, что не существует, то есть еще не сотворено. Абсолют подходит под категорию существующего – стало быть, он – тоже всего лишь очередная иллюзия. Поэтому единственной реальностью можно считать некие потенциальные, фантастические миры, существующие исключительно в воображении истинных эзотериков. 

Конечно, в числе открытий Южинского следует упомянуть еще и изложенную в «Шатунах» Религию Я. Но она вошла в моду уже после написания «Гамбита» – на более позднем этапе истории московского эзотеризма – когда и дом на Южинском снесли, и Юрий Витальевич эмигрировал.

●

Если учесть все сказанное, то не удивительно, что в среде потенциальных героев «Шатунов» и «Гамбита» царила атмосфера исступленно-иррациональной, экзальтированной, парадоксальной и доходящей до экстаза эклектичности. Каждый шел своим собственным, уникальным, не подвластным давлению каких-либо авторитетов, путем. Общение друг с другом состояло из некихполубредовых полуобрывков подчас диаметрально противоположных полувысказываний, которые, наслаиваясь одно на другое, создавали атмосферу, напоминавшую хлыстовские оргии в самом максимальном градусе.Пришельцам со стороны, то есть из реального мира, иногда попадавшим на Южинский, казалось, что они находятся в сумасшедшем доме. Недаром с какого-то времени отцы-основатели салона стали называть своих стремительно размножающихся учеников «шизоидами», а явление, которое сформировалось из безумной мешанины множества интерпретаций,без всякого преувеличения величайших идей мироздания, навсегда вошло в историю как «шизоидная культура». И одним из ярчайших первоисточников для ее изучения на сегодня все еще остается  дилогия «отца русского солипсизма» и «зеркала русской астральной революции» (как опять же называли Юрия Мамлеева в московском андеграунде).

Метафизические основы мировоззрения «южинских» открыли поистине захватывающие перспективы как для эзотериков, так и для людей искусства. Именно представителям московского метафизического андеграунда впервые удалось разрушить ложную веру в незыблемость и очевидность реальности и тем самым бесконечно расширить и освободить сознание продвинутых людей от векового гипноза, а заодно низвергнуть с пьедесталов и разоблачить утративших всякое сакральное наполнение целую вереницу авторитетов. И в качестве итога коллективных усилий мы имеем право сказать, что благодаря сообществу друзей и единомышленников Юрия Мамлеева возникла по-настоящему альтернативная, актуальная и, если угодно, боевая метафизика.

Энергетика Южинского оказалась столь мощной и всесокрушающей, что оплодотворила практически все, что возникало впоследствии. Вот самое убедительное доказательство. Сегодняшние юноши и девушки иногда спрашивают нас, маститых мэтров, что нужно сделать, чтобы «приобщиться к истокам». Мы им отвечаем: «Для начала прочтите роман «Шатуны», а дальше – посмотрим». В ответ они усмехаются – мол, всего-то? И открывают книгу. Однако, дойдя до описания первых же мистерий, с воплями: «Мама, роди меня обратно!» – в ужасе отшвыривают роман в сторону и больше никогда в жизни не парятся по поводу попыток каких-то там «посвящений».

●

Как же возникло название романа. Среди так называемых «адептов Южинского» (то есть не завсегдатаев салона, а тех, кто время от времени заходили к «посвященным», чтобы вынести на их суд очередную выстраданную путем мучительных размышлений метафизическую концепцию) был некий человек лет тридцати по фамилии Полозов. Звали его достаточно необычно – Авангард. Он помимо всего прочего был большим любителем и исследователем шахмат. Кстати, дело происходило уже после сноса гнезда мамлеевских птенцов, когда эзотерики рассредоточились по многим московским салонам и занырам. Когда Евгений Головин познакомился с Полозовым и узнал, как того зовут, то не смог не съязвить: «Скажите спасибо своим родителям, что они вас не назвали, например, Официантом или Винегретом!» Так вот, Авангард Полозов во время очередных «метафизических чтений» (Бог знает где имевших место быть) прочел трактат собственного сочинения, в котором доказывал непосредственную связь между терминами gambit-gambetta, введенным в обиход шахматистом Руи Лопесом, и сочинением какого-то средневекового алхимика о сакральной жертве (victimasacralis). Согласно трактовке Полозова, слово гамбит Лопес трактовал именно как сакральную жертву. Во время состоявшейся после «лекции» дискуссии присутствовавший в качестве слушателя Юрий Витальевич тут же заметил: «Жертва – даже самая что ни на есть сакральная – может быть только материальной. Мы все только и делаем, что приносим свое потенциально материальное в жертву реально духовному. Потому и владеем мирозданием».