Как и обещал, продолжим. Итак, оттепель возникла в результате тупиковой ситуации, сложившейся во властных структурах после смерти Сталина. Продолжать репрессии было невозможно – от них устали даже самые трудолюбивые палачи. Все хотели перемен. Оставлять все как есть тоже было равносильно самоубийству. Вконец замордованному народу терять было нечего. Единственным выходом виделось массовая реабилитация бывших врагов народа и ослабление идеологического давления на креативную часть общества, а там как Бог даст.

Помню, в конце 50-х – начале 60-х, как только приоткрылся железный занавес, Москву наводнили толпы понаехавших с Запада славистов. Была такая модная профессия – специалист по русской литературе. Сейчас их днем с огнем не сыщешь – неактуально, а тогда у каждого уважающего себя столичного гуманитария было как минимум по два-три знакомых заезжих слависта – типа из Германии, Франции, Швеции, а то аж из самой Америки. Многие наверняка помнят одного типичного профессора (сейчас уже не помню, как его звали и откуда он приехал), но все звали его Вечерком почитаем. Потому что высшим наслаждением для него было шляться по андеграундным литературным пьянкам-тусовкам и под обильные возлияния слушать стихи и прозу «запрещенных» авторов. Такие закрытые читки устраивались ежедневно где попало и чуть ли не в каждом приличном интеллигентном доме.

Его прозвище возникло так. Если ты встречал упомянутого профессора славистики днем на каком-нибудь мероприятии, то он, увидев тебя, первым делом спрашивал: «Вечерком почитаем?» И ты должен был назвать ему адрес, по которому вечером должна быть очередная читка чего-нибудь крамольного.

Профессор, как и все его зарубежные коллеги, обладал довольно обширными знаниями в русской литературе. С ним приятно было беседовать (говоря с ним, я подразумеваю – с ними, поскольку все слависты были по сути на одно лицо). И я, и он во время таких бесед взаимно обогащались свежими сплетнями из жизни литературных знаменитостей. Нас удивляло только одно – узкая направленность интересов наших собеседников. Например, специалист по Достоевскому мог запросто не знать некоторых общеизвестных аксиом, относящихся к творчеству Толстого или Чехова. Но мы быстро привыкли к таким специфическим особенностям наших зарубежных товарищей. Тем более, что они были для нас светом в окошке, ведущим к интеллектуальному раскрепощению, а главное – в богеме славистов рассматривали и использовали как источник качественного горячительного – мы первым делом нагло тащили их в валютную «Березку» и заставляли покупать ящик экспортной водки для очередной тусовки с чтением.

Как-то я спросил Вечерком почитаем, с чего или с кого, по его мнению, началась оттепель в советской литературе. Его объяснение многое расставило для меня по местам. Он сказал, что, на Западе принято считать началом перемен в литературе и поворотным моментом прозу Веры Пановой. Именно она первая из советских авторов стала писать задушевные, человечные, без идеологического груза тексты.

Пили все слависты без исключения лихо, по-русски. Иногда даже впадали в самые настоящие запои. В Москве они стажировались кто где. Особенно отличались усердием в бражничестве скандинавы. В том числе и девушки-студентки, стажировавшиеся в основном на филфаке Ленинградского университета. Многие из них повыходили замуж за разных богемных бездельников и лоботрясов с последующим их перемещением в Европу.

А главное, что каждый славист, уезжая, увозил с собой рукописи непризнанных авторов, которые в дальнейшем публиковались в разной эмигрантской периодике и издательствах. Что имело огромное значение для моральной поддержки писателей и поэтов, у которых в то время не было ни малейшего шанса напечататься на родине.

Я вспоминаю то время с восторгом. Оттепель подарила ни с чем не сравнимое чувство свободы и неуемное желание и стимул творить. Отныне у нас появилась возможность распространять свои тексты не только в виде самиздата, но еще и тамиздата.

Продолжим завтра.

9 октября

Понравилась запись? Поделитесь ей в социальных сетях: