Впервые напечатано в газете «Культура» №1 от 28 января 2021 года

Алексей Филиппов

Тайное содружество, в шестидесятые годы собиравшееся у писателя Юрия Мамлеева в Южинском переулке, давно стало легендой.

В интернете и СМИ его вспоминают, как правило, в связи с теми, чьи имена больше всего на слуху – так было, когда Мамлеев (в пору Южинского такое невозможно было представить!) получил орден Дружбы. Или же когда речь заходит об Александре Дугине, Гейдаре Джемале, Венедикте Ерофееве, Александре Проханове. Один философ принимал участие в создании сегодняшней системы власти, другой стал идеологом современного ислама, один писатель стал классиком новой литературы, другой прославлял достижения СССР – а в 60-е они все бывали в Южинском.

Для тех, кто интересуется эзотерикой, тайными знаниями, всевозможными оккультными практиками, наследие мистического ордена, собиравшегося в коммуналке Юрия Мамлеева, актуально по сей день. Сегодня о нем можно вспомнить и как об альтернативе советскому проекту – тому типу «культурного человека», который создавали инженеры человеческих душ эпохи СССР.

О Южинском рассказывает Игорь ДУДИНСКИЙ – журналист, писатель, арт-критик, ветеран советского андеграунда (и, среди прочего, отец режиссера Гай Германики). Его биография может быть путеводителем по советской контркультуре.

Внук последнего томского царского губернатора, белогвардейца, в 60-е он был поклонником богемных тусовок и увлекался авангардным искусством. Стал диссидентом, был исключен из университета, скрываясь от армии, бродяжничал, жил в северных монастырях. Потом работал в Институте международного рабочего движения, учился на журфаке, «за поступки, несовместимые со званием советского журналиста» был лишен диплома и сослан в Магадан.

В перестройку стал известным журналистом, участвовал в создании газет, литературных альманахов и журналов. А еще он женат в 13-й раз – и это тоже из советских «ревущих шестидесятых». Сейчас так больше не умеют.

 – Игорь Ильич, как возникло сообщество Южинского переулка?

– Среди первых завсегдатаев и основателей Южинского стоит назвать группу философов, которые называли себя замоскворецкими Сократами. Они поражали тем, что могли наизусть цитировать целые сочинения как античных мыслителей, так и классиков немецкой философии, причем переосмысливая и истолковывая их с точки зрения не философии (как было принято с точки зрения марксизма), а метафизики. Все свои знания они получили не в учебных заведениях, а занимаясь самообразованием в библиотеках. Там и знакомились друг с другом, в основном в курилках, где завсегдатаи читальных залов обсуждали прочитанное. Позже они стали собираться в квартире Мамлеева, который тоже часто посещал библиотеки.

Это происходило в период десталинизации, когда Хрущев умерил аппетиты руководства КГБ и положил начало знаменитой оттепели. Поэтому некогда вездесущим органам было не до философской и эзотерической литературы, которая в те годы стояла на полках Исторической библиотеки и Ленинки в открытом доступе. Сократы глотали все стоящее, что попадалось им на глаза. В результате классическая философия в их интерпретации причудливо перемешивалась с мистикой гностиков, индийскими Ведами, русской религиозной философией Серебряного века, космизмом, символизмом, теософией, антропософией, хлыстовством. Интеллектуальный багаж не лежал в их головах мертвым грузом, а воплощался в самые фантастические и парадоксальные конструкции, которые они возводили и тут же рушили в своих бесконечных разговорах.

 – Менялось ли ваше содружество?

– Салон Юрия Витальевича Мамлеева в Южинском переулке, начиная с конца 50-х и до 1968 года, когда дом снесли, совершил определенную эволюцию – из полностью закрытого сообщества единомышленников, куда постороннему попасть было практически нереально, он превратился в шумный и многолюдный просветительский центр.

Со временем собрания в Южинском становились все более открытыми идоступными для свежих персонажей – художников и поэтов. Вокруг Мамлеева сформировалась целая литературная школа, которая еще ждет своих исследователей. Узкий круг Сократов стремительно расширялся за счет новых знакомств. Появился тонкий знаток средневековых алхимических текстов (которые он читал в подлинниках), экстравагантный и парадоксальный Евгений Головин. Постоянно звучали песни под гитару – разумеется, исключительно мистического содержания. Головин стал писать песни, которые положили начало такому высокому явлению, как русский метафизический рок. Художник Александр Харитонов писал визионерские полотна с фантастическими сюжетами. Владимир Степанов привел целую команду поклонников Гурджиева (российский философ-мистик. – «Культура»). Мыслитель-мистик Валентин Провоторов демонстрировал сеансы магии – раскладывая игральные карты в определенном порядке, он вызывал небольшие полтергейсты в масштабах одной комнаты – так, что пол и стены начинали вибрировать как при небольшом землетрясении.

В начале 60-х порог Южинского переступила первая девушка – Лариса Кучерова (впоследствии Пятницкая). Лариса – или Лорик, как ее звали – стала фактической хозяйкой салона и музой Мамлеева. Она меня    туда и пригласила. К тому времени Мамлеев благодаря влиянию Лорика стал расширять свою аудиторию. Среди столичной интеллигенции Мамлеев стал по-настоящему культовым автором. Все считали его гением – уровня Достоевского.

 – Расскажите подробнее, как вы попали в Южинский.

– Ко времени знакомства с Мамлеевым я знал практически всю московскую богему. Постепенно у нас сложился свой круг единомышленников, основу которого составляли коллекционер современной живописи Леонид Талочкин, художник и православный эзотерик Борис Козлов, культовый поэт с Маяковки Михаил Каплан и еще несколько близких людей. Мы собирались в квартире Козлова в Настасьинском переулке.

Однажды нас пригласили в один дом послушать Мамлеева, там мы и познакомились. Сказать, что после услышанного мы испытали реальное преображение – ничего не сказать. Мы получили духовную встряску, наше сознание перешло на новый уровень. Все поняли, что нашли друг друга и больше никогда не расстанемся. Лорик взяла мой телефон и сказала, что позвонит.

Через пару дней я пришел к ним в гости. Они сидели вдвоем и наслаждались незатейливым ужином с портвейном и не помню уже чем еще. В то время в московской богеме пили как следует – что придется, каждый день и постоянно. В Южинском водку считали мистической водичкой, которой следовало причащаться как можно чаще.

 – Не помните, о чем вы говорили во время той встречи?

– О чем только мы тогда не говорили! Об эротической и сексуальной основе текстов Достоевского, о том, что каждая вещь совсем не то, за что себя выдает, о причастии человеческой плотью у скопцов и хлыстов, о рае как состоянии вечного и перманентного оргазма. Всех тем не перечислить. С того дня я стал в Южинском своим. А Мамлеев с Лориком зачастили к нам в Настасьинский. Мы быстро подружились и стали одной компанией. Общались ежедневно в течение многих лет, поскольку свободного времени у всех хватало.

Я небольшой любитель философской литературы – конечно, я мог бы одолеть больше книг, чем успел, но основное время у меня уходило на богемные тусовки. Зато в Южинском сакральная информация лилась в мою голову широким водопадом. И не только в мою. Слушая яростные монологи и дискуссии королей метафизики, ты мог за пару вечеров прослушать весь курс мировой философии, причем в самой оригинальной интерпретации, и освободить себя от чтения Канта или Гегеля.

Когда меня спрашивают, о чем говорили южинские в своем кругу, я всякий раз советую прочитать роман Мамлеева «Московский гамбит». Книга на сто процентов документальная. Там изменены только имена персонажей. А все разговоры и атмосфера воспроизведена с доскональной точностью. Южинскому посвящены два романа ЮВМ – «Шатуны» и «Гамбит». И если «Шатуны» скорее гипербола, метафора и утопия, то в «Гамбите» представлена вся правда жизни. Лорик выведена в обоих романах – и как Аня Барская, и как Катя Корнилова.

 – Психологические техники, которыми владеют поклонники тайных знаний, и в частности последователи Гурджиева, могут быть достаточно опасными.

– Через Южинский прошло немало народа. И не все, получив посвящение и овладев некоторыми способностями, использовали свой дар во благо. Были и те, кто начинал самоутверждаться, ставя психологические эксперименты на своих менее защищенных товарищах. Особенно преуспели в издевательствах над ближними гурджиевцы. Используя известную методику зомбирования, они даже довели одного слишком впечатлительного бедолагу до самоубийства. Но такие люди все же были редким исключением, и не они определяли лицо салона.

 – Как жило ваше мистическое братство, когда Мамлеев покинул СССР?

– Когда в 1968 году дом Мамлеева снесли, южинское братство не распалось. Наоборот, оно расширялось за счет нового поколения эзотериков. А когда Мамлеев уехал в эмиграцию, центральной фигурой, объединяющей любителей попутешествовать по иным реальностям, стал Евгений Головин. Вокруг него сформировался так называемый Орден – ограниченный круг ветеранов Южинского или получавших посвящение уже по благословению Головина. Орден оказывал мощное влияние на всю идеологию московского андеграунда.

 – Как ваше содружество было вписано в жизнь контркультурной по отношению к советскому культурному проекту Москвы с ее разнообразием квартирников, салонов, поэтическими вечерами, подпольными выставками?

– Московских салонов 60-х годов было десятка полтора-два. Именно благодаря им в андеграунде все знали всех. Для большинства участников богемы хождение по салонам превратилось в смысл жизни. В то время умным и мыслящим людям встречаться больше было негде. Свободного времени было хоть отбавляй, поскольку все работали по системе сутки/трое – устраивались дежурить в котельных, лифтерами, сторожами. Сутки работаешь – трое свободен. Ходи себе из одного салона в другой. Или по мастерским художников-нонконформистов, которые тоже играли роль центров общественного притяжения. Зарплаты лифтера или сторожа вполне хватало на выпивку и нехитрую закуску. А если не хватало, то в салонах и мастерских горячительное не переводилось – всегда находился кто-то, кто приносил. Тем более что художники часто продавали свои работы иностранцам – и каждую продажу щедро обмывали.

В принципе, все салоны были похожи друг на друга. Собиралась не слишком довольная своей участью интеллигенция и сплетничала о текущих событиях. Вышучивали советскую реальность, перемывали косточки знакомым, рассказывали, что какой художник насоздавал, что умного прочитали, у кого с кем роман, кто стукач и так далее. Попутно хозяева подторговывали либо картинами нонконформистов, либо иконами, которые пользовались спросом у иностранцев. Последние часто присутствовали в качестве гостей.

Южинский резко выделялся на фоне остальных московских салонов – прежде всего высоким интеллектуальным градусом дискуссий и тематикой разговоров. Там обсуждали то, о чем не говорили больше нигде в Москве (и, конечно, в России). А завсегдатаям других салонов только и оставалось, что выдумывать всякие небылицы про происходящее в доме ЮВМ.

– Интересовался ли Южинским КГБ?

– Во взаимоотношениях андеграундной богемы и КГБ все было достаточно просто. Все находились под колпаком. Среди посещавших салоны было немало осведомителей. Но КГБ допускал существование этакого государства в государстве по многим причинам. И как некоторую чисто русскую экзотику, и как место, где можно было установить неофициальные контакты с иностранцами, и как инкубатор новой культуры. В органах не дураки работали, там прекрасно понимали, что гораздо продуктивнее контролировать возникновение чего-то нового, чем загонять его в глухое подполье и озлоблять художников.

Правда, было одно негласное условие. Органы появлялось сразу большое количество новых людей со стороны. Им было выгодно, чтобы в богеме поддерживался привычный и сложившийся гомеостаз из хорошо знакомых персонажей. И если внутренний баланс нарушался, то хозяевам салона давали понять, что они совершают ошибку, и нужно вернуться в прежнее состояние. Разумеется, все было тихо-мирно, когда речь шла об инакописании, где не было прямой антисоветчины. Отношение же к инакомыслию, то есть к диссидентам и смутьянам, со стороны органов хорошо известно.

 – А как, с вашей точки зрения, Южинский был вписан в духовный контекст оттепели?

– К концу 50-х годов в Москве сформировались два центра общественного притяжения – площадь Маяковского и Южинский. Тут следует учесть важное обстоятельство, без которого современным читателям ничего не будет понятно. Сегодня такое трудно представить, но в эпоху оттепели большинство советской молодежи да и люди старшего поколения были романтиками. Романтическое, идеалистическое, иррациональное, поэтическое мироощущение наполняло всю жизнь людей. В моде была поэзия. Даже если романтика была заквашена на комсомольской или коммунистической идеологии, все равно люди мечтали о высоких свершениях, об общем деле, о строительстве светлого будущего – неважно, на земле или на небесах. Комсомольские романтики искали счастья на стройках коммунизма, а романтики традиционного, блоковского разлива черпали вдохновение в мистике, в религии, в философии, в православии. И именно в романтике и идеализме следует искать причины таких феноменов, как Маяковка и Южинский. Понятно, что носители идеологии Серебряного века рано или поздно попадали в Южинский. А комсомольские романтики стали собираться на площади Маяковского у памятника поэту революции, который поставили в 1958 году – примерно в одно время с возникновением Южинского.

Маяковка возникла как чисто комсомольское начинание, которое курировал московский горком комсомола. Молодежные лидеры хотели как лучше, и не их вина, что вместо стихов Маяковского и Рождественского на площади вскоре зазвучали крамольные строфы Есенина-Вольпина и других диссидентов: «О сограждане, коровы и быки! До чего вас довели большевики».

Маяковка стала и трибуной для множества ранее неизвестных, подчас гениальных поэтов, и местом для бурных политических дискуссий – настоящей кузницей борцов с режимом. Неудивительно, что дело кончилось разгонами, запретами, задержаниями и даже сроками. Но было поздно. Люди находили единомышленников, знакомились. В результате именно на Маяковке сформировалось современное правозащитное движение. Да и все салоны Москвы (кроме Южинского) так или иначе берут начало с тусовок возле памятника.

В отличие от Маяковки в Южинском на политику вообще не обращали внимания. Более того, ею брезговали. Среди эзотериков любые разговоры о «социальщине», как называли все, что не относилось к духовным поискам, считались верхом дурного тона. Хотя советскую реальность ненавидели, пожалуй, не меньше, чем «политические» с Маяковки. Тем не менее, упрекали своих оппонентов из диссидентского лагеря в том, что они «копаются в экскрементах» вместо того, чтобы думать о вечном и возноситься духом к высшим мирам и категориям.

 – Возможен ли свой Южинский в наши дни?

– Прочтите «Московский гамбит» – и вы поймете, что повторить нечто подобное больше уже никогда не получится, несмотря на неподдельный интерес молодежи к наследию Мамлеева и Головина. Прежде всего потому, что из современной жизни исчезла романтика, идеалистическое мироощущение и сопутствующее им легкое безумие. Вокруг сплошной прагматизм. А без романтики не может быть ни философии, ни искусства, ни тем более метафизики. Такие личности, как герои романа, с их проблемами в нашей реальности выглядели бы просто шизофрениками. С ними никому не пришло бы в голову даже разговаривать. И если Южинский все еще привлекает чье-то внимание, то скорее как некий исторический феномен, напоминающий нам о золотом веке русской философской мысли.