Москва. 10.9.73.
Здравствуй, здравствуй, Игорюшечка-дурачочек! Ничего с Лориком не случилось почему-то. Что ээто за такая за пометка: «Не проживает!» – умерла, что ли? А Лорик-то совсем даже жива и здорова и в настоящее время в ванной моется. О чем я тебе немедленно и сообщаю. И голос ее в телефонную трубку доносится: кричит она что-то из ванной своим соседям, в соседи мне в трубочку это уже передают. И знаю я теперь, что Лорику нужно позвонить часика черед полтора-два, потому как к этому времени она уже из ванночки непременно вынырнет.
А вот теперь я уже с ней поговоримши и знаю, что ни в чем она не виновата, и вообще она «проживает». А просто ты квартиру ее перепутал, и она отписала тебе все это уже.
Козлов приезжает 14-го. Прислал письмо, чтобы я встречал. Картину написал только одну, третьего евангелиста. Несмотря на то, что он ее очень уж расхваливает, я жду, что работа должна быть удачной. Вика говорила о ней взахлеб и вроде бы имела огромное желание продать ее заочно. Сейчас она Вика болеет. 38⁰ С + 29,5⁰ алкоголя. 29,5⁰ – имбирная настойка. Продается в любой день до 11 вечера и по воскресеньям. Ценное изобретение нашей промышленности. Из тех 500 работ Козлова, о которых ты мне пишешь, я видел только 8, т.е. все те, которые он прислал в Москву. Это маленькие акварельные пейзажи Таллина. Вещи для него довольно проходные, но зато написаны дорогой акварелью с золотом и серебром. Видимо это была подготовка к 500 шедеврам. Каплан, Лён и Кудрявцев их видимо видели в видеотелефоне, а может по таллинскому телевидению. Но у меня телевизор не работает.
Миша тебе уже наверное сообщил о нашей общей утрате. Ничего, старик, крепись! Все мы смертны. И все равно, как вспомнишь, делается до боли тошно и гнусно.
Сейчас Бат позвонил. В Питер едет. Привет тебе передал. А в Москве сейчас листопад, мокро и холодно. Все болеют и я тоже.
Ну, счастливо!
Пиши. Обнимаю.
Лёня.
