Впервые напечатано в сокращенном виде в еженедельнике «Мегаполис-Экспресс» № 30 от 7 августа 1996 года под заголовком «Выпить не грех, ваше святейшество? Обозреватель «М-Э» сходил в монастырь»

В полном виде напечатано в газете «День литературы» № 16 (46) в октябре 2000 года

 У Саши Гуревича фатально не получалось разбогатеть. Хотя большинст­во из тех, с кем он дружил с детства, успели стать банкирами и предпринимателями и во­обще неплохо устроиться, Сашу им почему-то было выгодно считать хроническим неудач­ником (скорее всего, чтобы оправдать самих себя за то, что они по разным причинам не хотели ему помочь наладить собственное дело). Тем не менее обширные и качественные связи позволяли Саше вполне успешно крутиться, не бедствовать и даже разъезжать на хоть и подержанной, но все же иномарке. Но, увы, отсутствие стабильных и солидных до­ходов не давало Саше никаких шансов считаться своим среди влиятельных и состоятель­ных господ, и поэтому, сколько я с ним общался, он постоянно находился в возбужденно-истерическом состоянии, выплескивая на меня целые ушаты явно авантюрных и фантастических проектов, каждый из которых был призван положить начало его стреми­тельному процветанию. Несколько лет назад он меня удивил, позвонив и пригласив в одну из заново открытых московских церквей на, как он сказал, ответственное мероприятие.

Когда я подошел, вокруг храма пытались припарковаться несколько «мерседесов», а вну­три него, посредине, стоял большой стол, на котором лежало десятка два икон – причем явно из тех, которые знатоки и ценители с пренебрежением называют поздними. Саша Гуревич с отрешенным видом стоял перед корреспондентами с телекамерами. В левой руке он держал зажженную свечу, а правой то и дело, вздыхая и возводя глаза к небу, истово крестился. Наконец с улицы вошли человек пять коротко стриженных амбалов в малиновых пиджаках (по тогдашней моде), а из алтаря появился батюшка. Благословив собравшихся, он сказал несколько прочувствованных слов о грядущем возрождении Русской православ­ной церкви, поблагодарил Александра Иосифовича Гуревича за его воистину бесценный дар, которым тот осчастливил его прихожан, многозначительно поклонился в сторону амба­лов, после чего пригласил всех в трапезную. Мы прошли через небольшой дворик и оказа­лись в помещении, где нас тоже ждал стол, но уже соответствующе накрытый – хоть и скромно, но зато всем необходимым, чтобы подобающе отметить событие.

После того, как все пропустили по первой и с Сашиного лица сошло выражение напыщен­ного благочестия, он, вытирая носовым платком со лба пот, обратился к амбалам:

– Ну вот, пацаны, сегодня Господь вам все грехи простил. И прошлые, и будущие.

После второй он заговорщицки отвел меня в сторону и зашептал:

– Все только начинается, старик. Мы такую деятельность развернем. Всех на уши по­ставим.

И я понял, что Саша наконец стал счастливым оттого, что нашел себе подходящее занятие.

Он звонил мне раза два в месяц, чтобы сообщить, в каком храме и когда проходит его оче­редная, как он их называл, «благотворительная акция». Иногда я откликался на его предложе­ния прийти – главным образом потому, что каждое подразумевало щедрое застолье с новыми и подчас любопытными для меня людьми из самых разных сфер бизнеса – от откровенных бандитов до нефтяных спекулянтов, от деятелей шоу-бизнеса до руководителей оборонки. По­степенно мне стала понятна подоплека перемен, случившихся в жизни моего приятеля.

Сашу Гуревича осенило случайно. Его знакомый, занимавший должность большого та­моженного начальника, как-то выпивая с ним, посетовал, что у него на складе скопилось много икон и вообще церковного добра, конфискованного у иностранцев и наших граждан, пытавшихся вывезти его из страны. Но у его подчиненных не доходят руки, чтобы решить, как распорядиться скопившимися за много лет запасами. Ведь чтобы передать все в цер­ковь или музей, нужно каждый раз приглашать экспертов, составлять всевозможные акты, а у него нет ни лишних сотрудников, ни времени на бюрократическую волокиту.

Сообразительный Саша Гуревич тут же принял информацию к сведению и на следую­щее же утро открыл одну из своих многочисленных записных книжек с телефонами. В те­чение нескольких минут ему удалось выяснить, кто из его бесчисленных знакомых работа­ет в патриархии, а кто в системе Минкульта, а еще через день он уже успел побывать у всех, кто ему был нужен, и обо всем договориться.

В результате сложилась схема, которая устраивала всех – и в первую очередь самого Сашу. Ему под расписку выдавали с таможенного склада партию икон и складней, он привозил их к себе домой, потом объезжал своих процветающих, но погрязших во грехе знакомых и убеждал их подумать о душе и начать вносить посильный вклад в процесс возрождения Русской право­славной церкви. Затем Саша доходчиво объяснял, что совершенно случайно наткнулся на со­брание бесценных икон, которое их владелец готов уступить за чисто символическую сумму – скажем, две-три штуки баксов, и если их заплатить, то все предметы культа в торжественной обстановке можно будет передать непосредственно в конкретный храм, получив взамен офи­циальную благодарственную грамоту от какого-нибудь высокопоставленного владыки, а то и от самого Патриарха, которая, будучи оформлена в дорогую рамку, ненавязчиво, но убедительно смотрелась бы на стене офиса, придавая дополнительный авторитет его хозяину.

Отказа Саша не знал – разве что кому-то иногда, если Саша терял меру и перебарщивал, удавалось скостить сумму, которую он называл, и вскоре Сашу даже стали передавать по цепоч­ке от одной коммерческой структуре к другой – чуть ли не как некоего сошедшего с неба спасителя, гарантирующего за сущие гроши автоматическое попадание в рай.

Думаю, что и ежу понятно, что солид­ную часть собранных с бизнесменов де­нег Саша оставлял себе, а остальное шло в карман таможенникам и его знакомым в патриархии, которые распределяли дары по приходам и обеспечивали бесперебой­ную выдачу благодарственных грамот. Само собой, кое-что оставалось и на угощение, неизменно сопровождавшее каж­дую церемонию пожертвования.

Осчастливив все московские храмы, Са­ша перенес свою кипучую деятельность в Подмосковье – сначала ближнее, а потом дальнее, и тогда каждый благотворительный выезд новых русских на природу завершал­ся лихим пикником на берегу живописной ре­ки или озера или ужином в каком-нибудь престижном загородном ресторане. Что, согласитесь, тоже^—не лишено удовольствия.

•

Минувшим летом Саша, захлебываясь от восторга, сообщил мне, что его с очередной группой благотворителей пригласили в один расположенный в соседней с Москвой области монастырь, где собираются канонизировать местного святого. Соответ­ствующую службу отслужит сам Патриарх. Саше Гуревичу удалось организовать коллек­тивное приобретение какой-то особо почитаемой иконы Богоматери, которую они повезут, чтобы передать в монастырь в честь знаменательного дня.

– На пятнадцати тачках поедем. Столько желающих.

Я сказал, что если для меня найдется место, то я бы присоединился. Саша предложил мне прийти на место сбора – к зданию одного столичного банка, а там как Бог даст.

По случаю раннего субботнего утра в переулке возле Арбата, откуда собирались отпра­виться в путь, было безлюдно, поэтому мне сразу бросилась в глаза многоцветная кавалька­да припаркованных друг за другом иномарок, возле которой царило оживление. Происходя­щее как две капли воды напоминало типичную великосветскую тусовку с примерно равным количеством элегантных мужчин и их состязающихся в длинноногости жен или подружек. Разбившись на группы, все оживленно беседовали. Саша Гуревич, изображая кипучую дея­тельность, сновал между всеми сразу. Заметив меня, он тут же к кому-то меня подвел, пред­ставил, и вскоре я уже сидел на заднем сиденье просторного джипа с мигалкой, чей хозяин в течение всех семи часов езды демонстрировал как бы мне, но на самом деле в первую очередь своей очаровательной спутнице навигационные возможности своей тачки, по осна­щенности электронной аппаратурой больше напоминавшей суперсовременную подлодку.

Ближе к вечеру над дальним лесом показались маковки с колокольней, и вскоре наш кортеж остановился перед монастырскими воротами. Нас ждали. Долговязый человек в интеллигентных очках, оказавшийся, по словам Саши, ученым-атомщиком с мировым име­нем (он живет при монастыре в надежде получить благословение сменить свой поношен­ный пиджак на подрясник послушника и поселиться в келье), раздал всем талончики на размещение в городской гостинице и пропуска для беспрепятственного прохода на терри­торию монастыря. За порядком следили немногочисленные милиционеры и «дружинники» из монахов с голубыми повязками на рукавах ряс.

Повсюду, ожидая прибытия Патриарха, сидели и стояли паломники. Возле трапезной под открытым небом стояли длинные столы, за которые каждые двадцать минут усажива­лась очередная смена. От дымившей рядом полевой кухни, предоставленной командо­ванием местного гарнизона, дежурные подносили кастрюли, наполненные постными ща­ми, овсяной кашей и компотом, и противни с только что испеченными сладкими булочками.

Вертолет с Его Святейшеством приземлился метрах в ста пятидесяти от монастырской стены. Патриарх в сопровождении свиты и охраны, раздавая благословения, проследовал в заново отстроенный Богоявленский храм, где «с благоговением и любовью» высочайше определил причислить к лику православных святых местночтимого подвижника.

Пока шла служба, я решил осмотреть монастырь. Забредя на скотный двор, я заметил убиравшего навоз молодого монаха и, поскольку он был единственным, кто не участвовал в общей суете, предложил ему разделить со мной радость по случаю великого праздника – благо в сумке у меня лежал неизменный дорожный набор журналиста в виде бутылки водки, стакана, хлеба и помидора. Мой собеседник (его звали Кириллом) смущенно улыб­нулся и после обмена двумя-тремя фразами пригласил меня к себе в гости.

– Как же так, в обители побывали, а с монахом не побеседовали. Окажется потом, что и похвастаться нечем, – подмигнув, Кирилл дал понять, что разгадал мой «коварный» замысел.

Он провел меня в келью – сохранившуюся еще с прошлого века бревенчатую избу, ко­торую он, судя по количеству коек, занимал вместе с семью другими насельниками.

– Не грех же, если в меру, – попытался я оправдаться, обводя взглядом иконы и пол­ки с книгами.

– Мой первый духовник, отец Феофан, своим прихожанам из мирян внушал, что глав­ное – греховное желание в голове долго не держать, а поскорее от него избавляться. Ес­ли похоть обуяла, лучше пойди подрочи, освободи ум, чтобы посторонние мысли от мо­литвы не отвлекали. А то к Господу обращаешься, а у самого ебля на уме. Вам, я вижу, приспичило горло промочить, аж невтерпеж. Так выпейте – и тут же забудьте.

Я последовал его совету. Кирилл больше из вежливости слегка пригубил из наполнен­ного мной на четверть стакана. Закусив разрезанной на четыре части помидориной, я спросил, что привело его к решению удалиться от мирской суеты.

– По молодости столько глупостей наделал. Влюбленность ведь чистой воды шизо­френия. Сдуру даже человека чуть не убил – до такого падения дошел. Теперь вот то, что от души осталось, спасти пытаюсь, – он грустно улыбнулся.

Я с понимающим сочувствием кивнул и поспешил перевести разговор на другую тему, поинтересовавшись, что он думает о будущем России в связи с новым президентом.

– Вот и вы туда же, – он шутливо отмахнулся от меня обеими руками. – Все чего-то ждут. А чего – сами не знают. Ну чего людям не хватает? Денег? Так их никогда хватать не будет. Для того их нечистый и придумал. А вы представьте себе, если все станут бога­тыми и вокруг сплошная гармония и справедливость воцарятся. Вы же первый от тоски взвоете, захотите все к чертовой бабушке взорвать, прости Господи, – он весело пере­крестился. – Так что пусть уж все как есть остается. Русским людям без пиздюлей, как без пряников. Думаете, за что Господь нас в самую что ни на есть сердцевину чуда поме­стил? Ведь если с точки зрения здравого смысла подходить, никакой России вообще не должно быть. Все против нее, матушки, ополчились. И снаружи, и изнутри. Сами небось видите, что заступничества ждать неоткуда. А тут умники вроде вас приезжают, интересу­ются, можно ли Путину верить. Как с ума посходили. Забыли, что в России живут. Лучше бы Богу усерднее молились. Если б не Его святая воля, нас уже лет сто как не было бы.

Я заметил, что мечтаю встретить кого-нибудь, кто сумел бы укрепить меня в моей вере в рус­ское чудо, поскольку, на мой взгляд, всеобщая деградация зашла настолько далеко, что стала необратимой, и сам факт, что с таким персонажем, как Путин, многие далеко не глупые люди связывают надежды на возрождение России, говорит о том, что ситуация катастрофическая.

– Чтобы рыцарем стать, надо не о том думать, у кого денег взять и кому их отдать, а хотя бы одного дракона победить, – вроде как согласился со мной Кирилл. – Тогда и деньги не нужны будут.

Я почувствовал, что служба закончилась, и мои спутники могут уехать без меня. К тому же я опасался подставить гостеприимного Кирилла перед его товарищами, которые должны были вернуть­ся. Пожимая ему руку, я убедился, что общение со мной, судя по его располагающей улыбке, не заставило его жалеть о впустую потраченном времени.

Я успел вовремя. Наша компания уже рассаживалась по машинам. Для нас заброниро­вали места в городской гостинице, поскольку монастырскую отвели для Патриарха. Через четверть часа мы были на месте. Аскетичность обстановки, в которой нам предстояло провести ночь, особенно отсутствие душа и наличие туалета с умывальником только на первом из двух этажей предоставила моим новым знакомым, привыкшим к европейскому сервису, неограниченные возможности посостязаться в остроумии. Доставшийся мне но­мер с шестью заправленными верблюжьими одеялами металлическими кроватями как две капли воды напоминал недавно покинутое мной общежитие послушников.

Как оказалось, заранее высланный прозорливым Гуревичем десант уже успел закупить кое-какой незатейливый про­виант с приложением в виде двух ящиков водки. Все проголодались, поэтому решили переку­сить, собравшись в одном из просторных восьмиместных номеров, тем более что единственное в городе кафе, как предположила дежурившая администраторша, так поздно вряд ли работало, хотя часы показывали всего девять вечера. Едва нарезали колбасу, сыр и помидоры и пропусти­ли по первой, как в дверь ввалились уже успевшие где-то основательно нагрузиться братья-предприниматели Олег и Виктор Хиляевы – весом по сто восемьдесят килограммов каждый.

– Ну и дырища в натуре. Представляете, последний ресторан лет десять назад за­крылся, – загудел Олег. – Теперь он кафе называется. Чеченцы держат. Мы их уже заря­дили. Правда, мяса у них на столько порций не оказалось. К ним ведь никто не ходит, тут народ, что такое деньги, вообще не знает. Зарплату не помнят, когда последний раз выда­вали. Но для дорогих гостей обещали что-нибудь придумать. Куда они денутся. Так что че­рез пару часов можем подтягиваться.

Как я уловил из разговоров, мужскую часть компании волновал вопрос ночевки. Практически каждый взял с собой подругу, а двухместных номеров в гостинице не было. Многие видели друг друга впервые и в процессе застолья знакомились, стараясь найти общих знакомых. Спиртное иссякало на глазах. Некоторые парочки выходили во двор и ненадолго уединялись в какой-ни­будь из тачек, после чего снова присоединялись к сидевшим за тремя сдвинутыми столами.

Ближе к полуночи братья Хиляевы напомнили, что кушать наверняка подано, и вся орава, пошатываясь и балагуря, двинулась в указанном ими направлении. Хотя идти предстояло недалеко, метров пятьдесят, не больше, многие умудрились проделать путь до кафе на машинах, а некоторые по привычке даже пытались поймать тачку.

Услышав приближение толпы, на порог построенной еще в советские времена стек­ляшки вышли два мрачного вида чеченца.

–  Добро пожаловать. Все давно готово, – равнодушно приветствовали они нас, и в первую очередь братьев Хиляевых. На сдвинутых в ряд столах кроме бутылок стояли та­релки, стаканы и подносы с зеленью и овощами. – Как договаривались. Если что не так – просим прощения. У нас столько народу бывает, только если свадьба или у кого из начальства день рождения. Но нас в таких случаях всегда заранее предупреждают. А вы как снег на голову. Пришлось пацанов подключить. Постарались и все путем организовали. Чего ради дорогих гостей не сделаешь – тем более из Москвы. Горячее сразу подавать?

– Хорош прибедняться, – отмахнулся от него Виктор Хиляев. – Вы небось тут цари, бо­ги и воинские начальники. К тому же вам Аллах помогает, не то что нам, русским, – он мно­гозначительно подмигнул оказавшемуся возле него Саше Гуревичу. – Свежее хоть мясо?

– Сейчас сами убедитесь. Только чтобы без обиды, – обратился хозяин к Саше, види­мо почувствовав в нем главного. – Ваши товарищи шашлык просили, но я предупредил, что у нас столько шампуров нет. Поэтому просто пожарили.

Тем временем все с шутками и прибаутками расселись. Предложили присоединиться и чеченцам, но те наотрез отказались.

– Им Аллах спиртное употреблять запрещает, – прокомментировал кто-то из наших.

– Знаем мы, как они своему Аллаху, когда надо, умеют мозги запудрить, – ухмыльнулся Олег Хиляев. – Со мной в камере чеченец сидел. Будь здоров водку хлестал. Мы его однажды в шутку спросили, как же ему не стыдно заповеди Аллаха нарушать. А он говорит, что Аллах ведь на людей сверху смотрит, а мы под крышей сидим, поэтому ему с неба не видно, чем мы тут за­нимаемся. А на нет, как говорится, и суда нет. Верно я говорю? – обратился он к хозяевам.

– Каждый поступает, как ему совесть подсказывает, – согласился один из них, после чего оба нашли предлог, чтобы поспешить на кухню, откуда, держа поднос с антрекотами, показалась смазливая русская девушка лет двадцати, пожелавшая нам приятного аппетита.

После очередных тостов все стали лучшими друзьями и наперебой хвастались друг пе­ред другом своими связями и возможностями. Братья Хиляевы приехали без спутниц и быстро выяснили, что нашу «официантку» звали Светой. Когда она в очередной раз появи­лась, чтобы поинтересоваться, не нужно ли нам чего, они подозвали ее к себе.

– Ты, Света, наверное, наши поддатые разговоры слушаешь, а про себя думаешь, что лохи голимые откуда-то понаехали и за крутых себя выдают, хотя на самом деле круче моих хозяев никого нет, – прицепился к ней Олег.

– Ой, да мне без разницы, кто крутой, а кто нет, – охотно откликнулась она, но уго­ворить ее присесть за стол так и не удалось.

– Нормально хоть платят?

– Кто же бесплатно работать бы стал? Двести рублей. Иногда триста набегает. За вас вот малость подкинут.

– А из русских в городе есть пацаны, ко­торые в авторитете?

– У нас почти что все отсидели. Напива­ются, дерутся между собой. Долго на свободе не задерживаются. А к чеченцам кто сунется? Они милиции отстегивают, администрации.

– Сама хоть замужем?

– Охота была за алкаша выходить.

– А за чеченца пошла бы?

–  Вот еще. Они чуть что не по ним – в два счета зарежут.

– Ни за что не поверю, что ты ни с кем из начальства так ни разу и не гуляла, – вме­шался в разговор Виктор.

– Погулять желающих всегда хватает. Особенно если хорошие люди угощают.

– И много у вас кавказцев?

– В районе три деревни беженцам отдали. Под фермерские хозяйства. Чуть ли не каж­дый день едут. Целыми семьями.

– А местная администрация, конечно, не против?

– Кто же от денег откажется.

Решив, что болтает с нами слишком долго, Светлана извинилась и сказала, что ей на­до идти. Виктор ее спросил, не подскажет ли она, где у них можно познакомиться с симпа­тичными девушками.

– Ой, да где хотите, – она весело, засмеялась. – У нас все симпатичные. А вам что, своих не хватает? Вон их у вас сколько.

Братьев Хиляевых явно тянуло на подвиги, и они, пропустив еще по рюмке, пошли ис­кать приключений. Веселье угасало. Видимо, сказывалась дорожная усталость. Кое-кто поднимался из-за стола и говорил, что пора спать. За уходившими потянулись остальные. Я тоже побрел в сторону гостиницы. На моей койке, прямо поверх одеяла, в одежде, об­няв друг друга, спала парочка. Почти в каждом номере сидели наши и разливали по по­следней. Я завалился на первую попавшуюся свободную кровать и прежде, чем отклю­читься, вслушивался, как еле державшийся на ногах Саша Гуревич обходил всех и, чокаясь с каждым, уговаривал закругляться.

– Нам в десять утра икону жертвовать, а от вас на Святейшего перегаром будет разить.

•

Разбудило меня пение петухов, доносящееся из густых лопухов. Вода в проте­кавшей прямо под окнами речушке, когда я попробовал в нее окунуться, показалась мне слишком холодной, и мне ничего не оставалось, как возвратиться в гостиничный вести­бюль, где готовилась к сдаче смены вчерашняя администраторша. Я удивился, что при та­ком нашествии паломников у них еще оставались свободные места.

– Те, кто в монастырь приезжают, у нас не останавливаются. Неудобно. Десять кило­метров как-никак. На утреннюю службу не попадешь. Автобус туда редко ходит. Там дере­венские ночевать пускают, в праздники аж по пятьдесят рублей с человека берут.

Я расспросил ее о городском житье-бытье.

– Мы, местные, шутим, что наша река экологически самая чистая в мире, – улыбну­лась она. – Потому что у нас шесть фабрик когда-то было, а теперь все стоят. Как прива­тизацию провели, так все подчистую разворовали. Оборудование куда-то вывезли. Даже оконные рамы повынимали.

Я поинтересовался, бывает ли она в монастыре.

– Некогда мне. Они ведь только недавно стали служить. Там когда-то ПТУ было, меха­низаторов готовили. После перестройки денег не стали давать, его и закрыли. А сейчас, говорят, одно название, а не монастырь. Монахи работать не хотят, Боже упаси, чуть что – кавказцев нанимают – картошку копать или что построить.

Я заметил, что работать вообще мало кто хочет.

– Тогда и в монахи незачем идти, – убежденно возразила она.

– Кто-то же и молиться за Россию должен. Чтобы сегодняшний бардак скорее закончился.

– Да бросьте вы, – отмахнулась она, не поняв, шучу я или говорю на полном серьезе.

В вестибюле стали собираться наши. Кто-то протянул мне бутылку пива. Всех беспоко­ило, что делать, если по дороге начнут принюхиваться гаишники. В любом случае в гостиницу решили не возвращаться, поскольку всех в Москве ждали дела. Несколько пар, решив, что предстоящее мероприятие не стоит того, чтобы ради него задерживаться еще на несколько часов, попрощались и уехали. Меня попросили помочь привести в чувство Сашу Гуревича. Пока мы его расталкивали, он бормотал что-то насчет «искушения», кото­рому бесы подвергают его всякий раз, когда он собирается совершить очередное благое дело. Мы поднесли ему стакан и бутерброд и погрузили в автомобиль.

Патриарх еще не завершил освящение новой часовни. Я подумал, что успею попро­щаться с Кириллом, и нашел его в том же коровнике.

– Между прочим, народ возмущается, что монахи нынче пошли ленивые, забыли, что такое хлеб в поте лица добывать, – рассказал я ему об утреннем разговоре в гостинице.

Он отставил лопату и радушно протянул мне руку.

– Если говорят, значит, так оно и есть, – улыбнулся он. – У нас ведь тоже как везде, хо­тя, конечно, дисциплины немного побольше. А где сейчас единоначалие в чести? Сам на се­бя епитимию не наложишь – за скотиной и убирать некому будет, особенно по праздникам.

Когда я вернулся к монастырскому собору, из вместительного джипа под руководством Саши Гуревича уже извлекли массивную, примерно полтора на полтора метра икону Владимир­ской Божьей Матери, прислонив ее к машине. Образ семнадцатого века был с любовью и грамотно отреставрирован. По толпе пронесся гул изумления. Неожиданно сквозь густые облака сверкнул солнечный луч и, отразившись в позолоте нимба, на мгновение ослепил нас, заставив зажмуриться. Все невольно перекрестились. Вышедший к нам батюшка ска­зал, что Его Святейшество готов принять дар. Саша Гуревич вдвоем с кем-то встали по обе стороны иконы, подняли ее и через боковой придел внесли в переполненный храм. Мы вошли следом. Патриарх внимательно осмотрел святыню и сердечно поблагодарил за пожертвование. В ответ Са­ша Гуревич, поддерживая образ с одной стороны и стараясь не дышать на владыку, про­изнес несколько слов. Голос его дрожал и срывался – не то от волнения, не то от вче­рашних злоупотреблений, а весь облик сиял от распиравшего его восторга. Богоматерь, бережно подхваченная монастырской братией, торжественно переместилась в ал­тарь. Хор, постоянно сопровождающий Святейшего в его поездках, грянул «Многая лета». Наши глаза увлажнились от умиления. Каждый по очереди подошел к предстояте­лю Русской православной церкви за благословением, и сразу же откуда-то сверху до на­ших ушей донеслось ангельское пение. Оно становилось все громче, отчетливее и нежнее и постепенно заполнило собой все мироздание. Небожители поздравляли нас с отпущени­ем всех грехов и обретением бессмертия. Вокруг до самого горизонта простирался рай. В центре его стояли два ангела, как две капли воды похожие на братьев Хиляевых. Они выглядели утомленными, но были вполне довольны происходящим.