Вернемся в Суздаль. В самом деле, некоторые места обладают таинственной и необъяснимой силой притяжения. Туда хочется приезжать снова и снова. Мы понимаем, что нас тянет в дорогу не просто так. В таких местах нам куда комфортнее, чем дома, размышлять о тонких, судьбоносных материях, очищать свой мозг и психику от разного информационного мусора, а заодно разбираться с накопившимися сомнениями и искушениями. Там совсем другая атмосфера и аура – настраивающая на нужную волну и погружающая в созерцательное состояние. Важно, что, собираясь в такие благословенные места, мы уверены, что встретим там своих единомышленников, людей, близких нам по духу и мироощущению. Как правило, мы всегда их там и находим – а в их лице поддержку, одобрение, а главное – оправдание своего пребывания в нашем грешном мире.

Понятно, что в Суздаль, Коктебель или Тарусу с ее божественным свойством мгновенно раскрывать всю суть, квинтэссенцию русской природы ездят все кому не лень, но случайный экскурсионный народ там надолго не задерживается. Посмотрели, отметились, убедились, что ничего особенного – все как везде, и уехали. В конце концов большинство населения вообще не понимает, о чем речь – что совсем не удивительно. «Большинство» нигде в мире не обладает достаточным духовным багажом, чтобы разглядеть чудо в привычной повседневности.

Между тем сакральные места хороши тем, что в них формируются сообщества братьев по разуму. И даже если вы не встретились, скажем, в Коктебеле, то позже, когда вы вернулись домой и оказались в какой-нибудь компании, вы обязательно найдете или угадаете тех, кто так же, как вы, давно инфицированы вирусами интеллигентности серебряного века. А мы были там тогда-то. Жаль, что разминулись. Какое волшебное место, правда?

Конечно, некоторых тянет просто на море, на курорты. Но согласитесь, что в пансионате или санатории на престижном побережье отсутствует духовная составляющая отдыха. Там царство чистой физиологии с ее бесконечной расслабухой.

Покажется странным, но, побывав в Суздале много-много раз, я ни разу не был там на церковной службе. Хотя, казалось бы, зачем еще туда ехать, как не для приобщения к самому что ни на есть исконно-посконному православию. Но Суздаль для меня – сам по себе огромный храм под открытым небом, входя в который ты автоматически, без всяких усилий со своей стороны начинаешь молиться и общаться с силами небесными.

Кстати, о спиртном. Лично мне в общении с ангельскими сферами прекрасно помогает алкоголь – как он собственно помогал многим и многим духовидцам, визионерам и мистикам. А если что-то помогает, а не мешает и препятствует, то, как говорится, Бога ради – вкушай и приобщайся. Каждый человек устроен по-своему. Многие из моих друзей и учителей пришли к Богу не через духовные семинарии, а просто проводя долгие годы в пивных за беседами с умными людьми, одержимыми страстью к философствованию и богоискательству. Я, их ученик, проделал тот же путь – о чем нисколько не жалею и надеюсь, что мне еще предстоит встретить немало интересного.

Конечно, безумно жаль, что сегодня даже самые святые места становятся жертвами туристической индустрии. Их безбожно вылизывают, приводя в товарный вид. В результате вместе с изъянами, оставленными временем, улетучивается и дух истории. Уходит романтика места. И памятники архитектуры, впитавшие в себя ощущения и энергию вечности, постепенно превращаются в декорации.

7 октября

Наблюдаю со стороны за деятельностью одного ну очень крутого куратора. Похоже, что все его познания в искусстве ограничиваются одним словом – неактуально. Каждому, кто предлагает ему оценить очередное произведение, он говорит: «Неактуально». А на вопрос, что же тогда актуально, отвечает: «То, за что платят миллионы». Прекрасный подход – мол, бизнес и ничего личного. В современном искусстве деньги – единственное мерило качества.

Мне кажется, что такой подход свидетельствует о том, что человек ровным счетом ничего не понимает в искусстве. Если для него деньги выше искусства, то у него кастрированные мозги, и он никогда не сможет охватить взглядом и интеллектом всю панораму мировой культуры.

Лично для меня все мировое искусство выглядит как своего рода таблица Менделеева – только продолжающаяся бесконечно во все четыре стороны – вверх, вниз, вправо, влево. И каждый художник по определению всегда может найти в ней свой квадратик-ячейку. Чем шире кругозор и интеллект любителя искусств – тем масштабнее его личная таблица. Подобно таблице Менделеева, в моей таблице есть место для всех направлений – даже самых новейших, возникающих на наших глазах. Не говоря уже о теряющихся в глубинах веков традициях. В свою очередь каждое направление делится на множество ручейков и ветвей, которые завершаются миллиардами листьев-ячеек.

Такая таблица – как вселенная, в которой не может быть ничего неактуального. В самом деле – человеку в здравом уме никогда не придет в голову озадачиться вопросом, что актуальнее – Альфа Центавра или Кассиопея. Или, если вернуться к таблице Менделеева, титан или вольфрам.

Да, есть условно благородные металлы – но всего лишь условно – потому что так договорились. А есть все остальные. Так же, как есть условно раскрученные художники – и они существуют только потому, что с их помощью дельцам от искусства удобнее регулировать финансовые потоки арт-рынка.

К тому же упомянутый куратор явно не в ладах с логикой. Как известно, в основе постмодернизма (господствующего сегодня метода) лежит постулат о принципиальном отрицании иерархического подхода к искусству. С точки зрения постмодерна, все художники равны в своей иллюзорности. Просто одни симулякры более раскручены, а другие – еще ждут своей очереди. Тогда с точки зрения упомянутого куратора получается, что под актуальностью он понимает  плутократическо-мафиозную раскрученность. Но ведь постмодерн объявляет сам принцип популярности едва ли не главным фантомом и химерой современной эпохи. Получается явная неувязка.

В единой вселенной мировой культуры все равны – в том числе в своей обязанности быть оцененным по степени того вклада, который тот или иной творец внес в копилку мирового духа. Но в деньгах и вообще в материальных величинах такие категории не измеряются. Потому что кто знает, какую роль сыграл в становлении той или иной гениальной личности намалеванный на клеенке коврик, висевший над его детской кроваткой. Может, он стал его первой встречей с искусством и вдохновил взяться за кисть. И вообще у каждого – даже самого нелепого и неумелого художника – есть свои невидимые нам скелеты в шкафу – в самом позитивном смысле. Есть папа, который что-то рисует и вешает на стены своей квартиры. И есть ребенок или кто-то из гостей, которые видят его пусть даже ученические работы и пытаются делать что-то похожее – только на свой лад. И в результате мир узнает о новых гениях.

И уж если быть до конца честным в разделении искусства на актуальное и неактуальное (раньше говорили формат – неформат), то придется каждый день начинать с того, что объявлять все, что было создано вчера – утратившим актуальность и соответственно пересматривать список авторов.

К счастью, искусство развивается по принципу матрешки – в недрах одного явления рождается следующее. И высшим признаком аристократизма я считаю не отрицание, низвержение и разрушение наследия предшественников – не сбрасывания их с корабля современности, а выражение бесконечной благодарности. Потому что не было бы их – не было бы вас и далее везде.

А что касается материальной стороны, то, по-моему, за многих «неактуальных» вчерашних и позавчерашних платят все же побольше, чем за некоторых «актуальных».

Я снова типа отвлекся, но ничего – мы же умирать не собираемся.

6 октября

Итак, мы пытаемся разобраться, что такое поэзия и вообще искусство – и кого можно считать поэтом. В качестве отрицательной точки отсчета (используя апофатический метод)  я выбрал так называемую ленинградскую школу поэзии 60-х – 70-х годов.

Я считаю, что если в поэзии нет ни мистического (метафизического или визионерского), ни дендистско-эстетского, ни эпического, ни мифотворческого, ни экзальтического (истерическо-экстатического), ни пророческого начала, то написанные тексты нельзя считать поэтическими. И если в произведении, которое нам предлагают именно как поэтическое, отсутствуют перечисленные составляющие, то шли бы они лесом со своей якобы «поэзией» и вообще «искусством» – каким бы «глубокомысленно-философским» оно ни было.

Чтобы не быть голословным, то в качестве позитивной точки отсчета я бы предложил таких эталонных, классических, абсолютных поэтов как Игорь Северянин и Лёня Губанов. Конечно, можно назвать еще ряд имен – например, Маяковского, Клюева с Есениным или, конечно, Блока, но, на мой взгляд, именно Губанов и Северянин своим творчеством наиболее точно соответствуют предложенным критериям.

Моему (повторяю, апофатическому) подходу к поэзии и в целом искусству полностью соответствует русский серебряный век. Поэтической мистерии такого масштаба и эпичности не знала ни одна историческая эпоха. И тут не нужно особых доказательств. Все и без того слишком очевидно. Мироощущение – если хотите мировоззрение или идеология, возникшая в недрах искусства серебряного века, охватила креативную часть русского общества, и в результате совершились две (или, как сейчас принято считать, одна – как хотите) эпохальные революции. Более чем убедительный и посланный нам в назидание пример роли и миссии искусства в нашем бренном мире и чем в идеале призваны заниматься его творцы. Оказывается, настоящая поэзия способна достигать такой степени концентрации, что в результате происходит большой взрыв, полностью обрушивающий всю конструкцию существующего на данный момент мироздания.

И пока сегодняшее мелкотравчатое поколение «художников» не прекратит потакать вкусам среднестатистического обывателя и манипулирующих им «кураторов», а займется по-настоящему грандиозным делом – типа вселенской лоботомии (уже пора, назрело), то перспектива у всех одна – окончательно превратиться в болотных людей – то есть внешне хорошо сохранившихся мертвецов.

До завтра, друзья. Не расстраивайтесь – лучшие люди свое дело знают.

5 октября