Архив за месяц: Март 2019

Чем отличаются живые девчонки от мертвых? Живые хотят рожать детей, а мертвые нет. Зато мертвые – самые желанные.

И все-таки пространство вне порока – сплошная скука. В пороке тоже ее хватает, но вне его – вообще хоть в петлю лезь.

Все-таки счастье – прежде всего категория физиологическая.

Сегодня нигде, ни в одной точке земного шара люди не испытывают такой агрессии красоты, как в Москве.

 •

Нужна ли человеку общества потребления культура в традиционном понимании? Ведь форма должна соответствовать эпохе. Какая культура – такое и потребление.

Все гуманитарные школьные дисциплины пора заменить одной – стилеведением или Lifestile. Только так внутренний космос подростка можно будет привести в соответствие с требованиями и эпохи, и соответствующей ей цивилизации. Вот только учителей по актуальному предмету пока нигде не готовят.

До недавних пор роль объединяющего начала выполняла идеология. Во времена всеобщей десакрализации ее способен заменить только стиль. А что еще?

Учительница жалуется. Проверяла школьные сочинения на тему «С чего начинается Родина?» Один написал: «Для меня Родина начинается с Египта». Учительница возмущается: «Видно, что ребенка так часто возили по заграничным курортам, что у него поехала крыша».

 •

Свобода воли на глазах переходит из теологической категории в материальную (или даже социальную), измеряемую в количественных показателях. Согласитесь, что у Романа Абрамовича ее больше, чем, скажем, у меня. Даже если речь идет о высоких материях – таких, как выбор между добром и злом. У олигарха его диапазон заведомо шире. Я к тому, что протестанское мироощущение становится доминирующим. Причем в России так было не всегда – несмотря ни на какие «классовые расслоения». Пока в обществе царила гармония, Россия оставалась страной с православной идеологией. При социальных взрывах пропасть между богатыми и бедными актуализировалась, и начинался атеизм, то есть тот же протестантизм. «Грабь награбленное» и «Бог любит богатых» – одно и то же. Сегодня каждый первоклассник знает, что ходить в церковь и ставить свечки надо только для того, чтобы было больше денег.

Не играл я ребенком с детьми стихи более чем актуальные. Хотя написаны они в 1952 году в карагандинском лагере. Автор – Александр Есенин-Вольпин, сын поэта Сергея Есенина. В начале 60-х во время хрущевской оттепели их читали как молитву на площади Маяковского возле памятника поэту революции, приводя собравшийся народ в полный экстаз. По мощи эмоционального воздействия их можно сравнить только с тоже часто звучавшим на Маяковке «Человеческим манифестом» Юрия Галанскова.

Нет ничего бесполезнее, чем навязывать человеку общества потребления ценности XIX века. Школьники не понимают, зачем их заставляют читать Пушкина и Гоголя. И правильно делают, что не понимают. Было бы целесообразнее заменить все учебники по гуманитарным предметам глянцевыми журналами. По ним и учить молодежь. А вы бы отдали своих детей в школу с углубленным изучением латыни и древнегреческого?

Сегодняшние девчонки стремительно стандартизируются. Подавляющее большинство, конечно же, все делают для того, чтобы стать стервами. Но одновременно увеличивается количество тех, в ком отчетливо проступает божественное (или ангельское) начало. Так ярко оно еще не проявлялось никогда. Конечно, богатые хозяева жизни боятся ангелов и предпочитают не иметь с ними дела. Поэтому стервы сегодня особенно востребованы, спрос на них растет. Участь же небесных девушек, попавших в паутину общества потребления, увы, плачевна.

Вступительная колонка в газете «Антология живого слова» №1

Мертвое слово не приносит плодов. Оно не наполнено энергией созидания. От переизбытка мертвых слов гибнут царства, империи и державы.

Живое слово тоже способно разрушать. Во времена номенклатурного беспредела оно в полный голос звучало на интеллигентских кухнях, став могильщиком могущественной мировой системы. Но в отличие от иссушающей мертвечины единомыслия живое слово предназначено для того, чтобы быть первопричиной творческого импульса. Оно всегда провоцирует на дискуссию, а следовательно на кипение страстей – верного признака общественного здоровья.

Мертвое слово тоже по-своему активно. Его миссия – вызывать ответную реакцию мыслящих людей, пробуждать ненависть к застою и желание перемен, которые всегда начинаются с живого слова. Такова диалектика бытия – новое предназначено для того, чтобы побеждать отжившее.

Живое слово легко превращается в мертвое, если его используют во имя лжи. Там, где начинают говорить одно, а подразумевать другое, воцаряется упадок и деградация. В такие времена живое слово уходит в подполье, где из жертвы превращается в полководца человечьей силы.

Идеальный порядок вещей подразумевает гармонию между живым словом и властью, когда духовные ценности не ущемляются агрессией материальной выгоды. Писатель пописывает, читатель почитывает, страна процветает. Только такое триединство, основанное на гегемонии живого слова, обеспечивает круговорот идей в природе и придает стабильность отдельно взятому мирозданию.

Роль и значение живого слова невозможно переоценить. Оно всегда в начале всех начал – так уж решил Господь Бог, подаривший нам этот неисчерпаемый в пространстве и времени онтологический аккумулятор духовного и культурного наследия. Для ищущих его оно всегда рядом – стоит только протянуть руку. К его животворным истокам припадает каждый, кто делает первый шаг в сторону истины, и вскоре сам становится его источником и носителем, своими открытиями пополняя бездонную копилку божественного знания.

Тот, кто покушается на Живое Слово, поднимает руку на Замысел Творца.

К сожалению, в наши дни живое слово редко исходит от власти – разве что в минуты больших потрясений, когда те, кто наверху, испытывают беспокойство за свое будущее. Поэтому счастлив тот народ, который имеет возможность говорить все, что думает, и благословенна власть, гарантирующая ему такую возможность.

Сегодня России как воздух необходимо спасительное равновесие между желанием сохранить все как есть и вечным порывом к духовному и интеллектуальному прогрессу. Слишком долго мы его ждем. Насколько долговечным оно будет – зависит от весомости нашего Живого Слова – его смыслового и эмоционального наполнения.

 

Мы стояли на вечерней улице, прикладывались к бутылке портвейна, которую передавали друг другу, и смотрели в огромные, как витрины универмага, окна до отказа заполненного читального зала. Молодежь старательно готовилась к предстоящим экзаменам в вузах и техникумах.

– Интересно, кто кого наебывает? Мы их или они нас? – спросил Борька.

– В каком смысле? – не понял я.

– Мы тунеядствуем, получаем удовольствие. А они получают драгоценные знания, – объяснил он.

Конечно, тунеядцами нас можно было назвать с большой натяжкой, потому что мы оба работали. Мой как две капли воды похожий на модного тогда Джона Кеннеди лучший друг и бывший одноклассник Борька Кочетков – учеником в почтовом ящике (на машиностроительном заводе «Коммунар», где делали контактные узлы для дозаправки самолетов в воздухе и авиапулеметы), а я – подсобным рабочим в наборном цехе полиграфического комбината «Правда». Где-то с полгода назад мы получили свидетельства об окончании семилетки и решили больше в школу не возвращаться. Мы считались несовершеннолетними, поэтому наш рабочий день длился часа, кажется, четыре или от силы пять, после чего мы наскребали на бутылку портвейна или водки и отправлялись шататься по Москве. Но несмотря на нашу трудовую деятельность все друзья и собутыльники почему-то упорно считали нас идейными тунеядцами.

– Вот приедет барин – барин нас рассудит, – философски заметил я.

Уже не первый раз мы, не сговариваясь, как бы случайно оказывались возле окон расположенного на одной из центральных улиц читального зала. И всякий раз останавливались, чтобы полюбоваться смазливой библиотекаршей, которая сидела за стойкой выдачи книг. Нам была отлично видна ее белокурая головка и огромные голубые глаза. Разговаривая с читателями, она грациозно хлопала толстыми ресницами. Несмотря на то, что она выглядела по меньшей мере лет на пятнадцать старше нас, мы, тоже не сговариваясь, обдумывали, как с ней познакомиться. Но все не решались и шли дальше кадриться с более подходящими нам по возрасту встречными «чувихами».

– Я думаю, нам тоже не мешало бы расширить наш кругозор, – неожиданно предложил Борька.

– Ты имеешь в виду не записаться ли нам в библиотеку? – понял я его с полуслова.

Мы докончили бутылку, решительно вошли внутрь, сняли куртки и направились прямо к стойке с прекрасной незнакомкой. Видимо, принятое на грудь придало нам смелости. Но держались мы лучше некуда.

– Здравствуйте. Мы с другом хотели бы пополнить стройные ряды славных читателей вашей библиотеки, – глядя ей в лицо своими бесстыжими глазами бывалого четырнадцатилетнего ловеласа отчеканил Борька.

– Пожалуйста. Но вам для начала надо пройти в абонемент. В соседний зал, – улыбнулась девушка.

– Мы не хотим ни в какой абонемент. Нам было бы приятнее иметь дело только с вами, – невозмутимо настаивал Борька.

– Понимаю, мальчики. Вам просто хочется со мной познакомиться. А книги вас не интересуют, – догадалась библиотекарша.

– Почему же не интересуют, – возмутился я. – Мы мальчики из приличных интеллигентных семей. С детства приучены к чтению.

– Вот как? И что же вы прочитали за последнее время? – хлопнула ресницами библиотекарша.

– Евтушенко, Вознесенского и Ахмадулину, – отшутился я. – А еще Окуджаву.

– О, – удивилась библиотекарша, – я вижу вы разбираетесь в современной литературе. А кто такой Окуджава?

– А вы думали мы из ПТУ? – снисходительно ухмыльнулся Борька.

– Булат Окуджава работает журналистом в газете «Известия», пишет гениальные стихи и поет их под гитару. Хотите я вам принесу послушать его записи? У вас есть магнитофон? – спросил я.

– К сожалению, нет. Но есть у моей подруги. Буду очень рада, – смутилась наша очаровательная собеседница. – А вы кто, стиляги? – она показала взглядом на наши рубашки.

Рубашку мне сшила соседка Анна Васильевна. Причем совершенно бесплатно. Она жила этажом выше и работала белошвейкой в ателье. У нее не было телефона, и она и две ее дочки постоянно бегали звонить к нам. К тому же с дочками время от времени развлекался мой отец. Однажды я выпросил у него деньги, пошел в магазин, купил отрез красного поплина и попросил Анну Васильевну по дружбе сшить мне рубашку, но только чтобы белыми нитками. Анна Васильевна удивилась, что белыми, но я ее убедил, что сейчас так модно. Борька же свою пеструю «сингапурку» купил в рассрочку у нашего знакомого фарцовщика.

– Нет, мы пока только учимся на курсах стиляг, – нашелся Борька.

– А разве такие есть? – изумилась не перестававшая улыбаться библиотекарша.

– Уже два года как открылись. Между прочим, к нам принимают исключительно детей высокопоставленных работников, – вдохновенно импровизировал Борька.

– Я смотрю, вы больше любите поэзию. А из прозы что читали? – спросила библиотекарша, чтобы перевести разговор в более удобное для себя русло. Она явно надеялась нащупать в нас хоть одно уязвимое место.

– «Хронику времен Виктора Подгурского», «Продолжение легенды», – я понял, что пора сделать наш разговор более серьезным и показать ей, где раки зимуют.

Она действительно не на шутку удивилась.

– А Юрия Казакова читали? – видимо, в ней еще теплилась надежда на реванш.

– Мой любимый писатель, – сказал я.

– Неужели? И какой же рассказ вам у него нравится больше всего?

– «Голубое и зеленое», – я назвал первый, который пришел в голову.

Библиотекарша вдруг густо покраснела. Ее глаза почему-то увлажнились, наполнившись тоской и даже чем-то вроде страдания. Она на минуту ушла в себя и замолчала. Мы удивленно переглянулись.

– Знаете, – после недолгой паузы сказала она. – Меня ведь зовут Лола. Я – та самая Лиля. Из рассказа. – Она с надеждой посмотрела мне в глаза.

Меня обдало волной щенячьего восторга.

– Видимо, неспроста мы так мучительно мечтали с вами познакомиться, – пробормотал я в экстазе.

– У нас с Юрой был короткий, но более чем яркий роман. Правда, платонический. Между нами ничего не было, – смутилась она. – Потом он написал про нас рассказ. – Она явно почувствовала исходящий от меня доброжелательный интерес и решила пооткровенничать. – Только он немного смягчил некоторые моменты.

– Интересно, какие? – я готов был разговаривать с ней целую вечность.

– Например, когда мы поехали за город. Помните?

– Конечно. Когда вы ночью шли через поле, к вам подошла какая-то шпана.

– Если бы шпана. Мы попали в настоящую перестрелку. Милиция преследовала один из отрядов банды «Черная кошка», которая тогда терроризировала все Подмосковье. Они убегали, отстреливались и нарвались на нас. Мы думали, что нас убьют как свидетелей. Но они оказались людьми благородными и крикнули, чтобы мы ложились в снег, а то нас сейчас уж точно пристрелят менты. Мы упали на землю, они убежали, но возле нас тут же появились милиционеры. Нас окружили и начали расспрашивать, кто мы, сколько человек только что пробежало мимо нас, сколько у них оружия. Нам даже пришлось доказывать, что мы не из банды. Юра объяснил, что неподалеку, в соседней деревне живут его родственники, но они все равно проверили наши паспорта, переписали их номера и приказали нам не трогаться с места и ждать их возвращения, хотя была ночь. Когда милиционеры убежали дальше, Юра сказал, что плевать на них, мы ни в чем не виноваты, к тому же надо успеть на последнюю электричку, и мы пошли дальше. Позади нас продолжали греметь выстрелы. Все же Юра самый гениальный писатель. Кузнецову и Гладилину до него далеко. Вы согласны?

Она замолчала. Ее мысли блуждали где-то далеко. К ней подошли читатели, она стала ими заниматься. Я понял, что нам пора уходить, чтобы не испортить ощущения счастья, которое мы все только что испытали.

– Извините, мальчики, я сейчас. Сегодня особенно много народа, – она посмотрела на нас с любовью и нежностью.

Я предложил Борьке попрощаться и уйти. Меня распирало от восторга, хотелось еще выпить, чтобы снять эмоциональное напряжение. Борька согласился. Видимо, он чувствовал то же самое.

Я зашел к Лоле за стойку, поцеловал ей руку, сказал, что безумно счастлив, и пообещал завтра же занести записи Окуджавы.

Но в тот вечер мы с Борькой познакомились с двумя прелестными девчонками, с которыми у нас закрутилась новая любовь. Мы стали прогуливаться другими маршрутами. Потом как-то незаметно наступило лето. Родители отправили меня отдыхать на турбазу в Кудепсту, которой руководил мой живший в Ростове-на-Дону родной дядя – мамин брат (он был военруком СКЖД). Там я увлекся другими девчонками. В результате до Лолы мне удалось добраться где-то через год. Но в той библиотеке она уже не работала.

2005