Г-жа Рюрикова с помощью своей галереи «Дом Нащо­кина» предприняла очеред­ное героическое усилие в «промоушине» художника Миха­ила Шемякина на российский артрынок, выставив с десяток его скульптур и около двадцати бронзовых барельефов. Журна­листы, приглашенные на фуршет по поводу вернисажа, увидели запечатленные в металле до боли знакомые по шемякинским холс­там и литографиям формы, темы и персонажи. Словом, ничем но­вым и неожиданным автор не удивил – разве что «дороговиз­ной» изделий (несколько много­килограммовых объектов отлиты из серебра и золота, да еще для полноты «коммерческого» эф­фекта г-н Шемякин впервые в России показал образцы своих ювелирных миниатюр –украшен­ную драгоценными камнями мел­кую пластику, как бы призванную соперничать с современными поделками «под Фаберже»).

«Опоздав» ровно на сорок пять минут (не иначе, чтоб ува­жали!), г-н Шемякин в камуфли­рованной форме и легендарных, вдоль и поперек пересекающих, подобно параллелям и меридиа­нам, его «мужественное» лицо шрамах вышел из подсобного помещения галереи. Из-за тес­ноты зала он мгновенно оказал­ся зажатым в угол, и представи­тели прессы для общения с за­езжей нью-йоркской знаменитостью были вынуждены выстро­иться в очередь. Микрофон не работал, и то, о чем спрашивали г-на Шемякина, как и то, что он отвечал, никто не слышал. К счастью, вынесли шампанское, и, пока передние совали под нос художнику диктофоны, задние в ожидании могли не спеша «оття­нуться» и посудачить.

В частности, судили-рядили, осмелится ли появиться Эдуард Лимонов, который, как известно, с особой неистовостью «обличал» своего вечного «оппонента и со­бутыльника», не скупясь на опи­сание интимно-скандальных подробностей его перенасыщенной событиями биографии.

Едва решили, что Лимонова ждать не стоит, как он оказался тут как тут. Завидев его, Шемя­кин бросился ему навстречу. Поцелуям и объятиям, казалось, не будет конца. Что ж, «реклама – мама», как говаривал покой­ный Анатолий Тимофеевич Зве­рев.

Собственно, феномен Миха­ила Шемякина сформировался не в последнюю очередь под воз­действием «сопутствующих» творческому процессу факторов – «высокой» культурно-просве­тительской и общественной дея­тельности и пикантно контрасти­рующего с ней имиджа «помеси бретера с хулиганом».

Не секрет, что многие серь­езные искусствоведы вообще не склонны проводить произведения Шемякина (несмотря на остаю­щийся сравнительно высоким спрос на них) по ведомству ис­кусства, относя их исключитель­но к салонно-декоративно-интерьерным поделкам. Кроме того, не до конца выясненным остает­ся вопрос об «истоках» его мане­ры. Кое-кто до сих пор убежден, что в свое время Шемякин ловко воспользовался открытиями сво­его старшего коллеги Михаила Шварцмана.

Зато обозреватель «М-Э» полностью согласен с теми, кто утверждает, что заслуги г-на Шемякина на культурологическом поприще действительно трудно переоценить и каждое его начи­нание можно по праву считать подвигом во славу культуры. В самом деле, кто осмелится спо­рить, что изданный Шемякиным в эмиграции альманах «Аполлон-77» открыл и впервые зафикси­ровал по сути все тогда еще мало кому известные, а теперь став­шие «центральными» имена основоположников современного русского искусства? Или что финансирование им выпуска един­ственной на сегодня пластинки Алеши Дмитриевича обеспечило гениальному исполнителю «про­писку в вечности»?

К сожалению, вопросы со­бравшейся на пресс-конферен­цию журналистской братии не отличались разнообразием. Расскажите о конфликте с Глезером. Над чем сейчас работаете? Какой очередной памятник собираетесь возводить в Петербурге? Маэстро в десятый раз монотон­но повторял, что Глезера он пока убивать не собирается, что уйму времени отнимают хлопоты по организации Института тайны творчества человека, для кото­рого он собрал обширную кол­лекцию «художественных откры­тий, сделанных во все времена и эпохи», что в основанной им юве­лирной фирме «Шемякин дизайн» подрядились трудиться такие «звезды первой величины», как Тюльпанов, Купер, Целков, Плавинский (и т. д.), что в Петербур­ге, после того как ему удалось воплотить в городе на Неве не­сколько монументальных замыслов, образовалось что-то вроде «антишемякинского лобби» – достаточно влиятельного, чтобы препятствовать «шемякинизации» колыбели революций, и поэтому воплощение дальнейших проек­тов «временно приостановлено».

В воздухе постоянно висело ожидание сенсации, хотя никто не находил «заветного» вопроса, который позволил бы «королю скандала» выйти из себя. Кто-то, правда, пытался вяло пробормо­тать что-то насчет шрамов – мол, соответствует ли действитель­ности слух, что их владелец пе­риодически наносит их себе сам? Однако робкая скороговорка ско­рее всего так и не была услыша­на.

Ожидающие очереди «к Ше­мякину» тем временем переклю­чились на изрядно захмелевшего Лимонова, который вовсю цело­вался с известной московской тусовщицей Ириной Ястребцевой и даже неоднократно пытался уложить ее на пол. Все едино­душно порадовались, что пребы­вающему с недавних пор в аске­тическом одиночестве Эдичке наконец-то удалось повстречать свою заветную «вторую полови­ну».

Так и не дождавшись «прово­кационного» вопроса, мрачный Шемякин (злые языки утвержда­ют, что он всегда такой, когда «в завязке») с брезгливым выраже­нием на лице последовал к вы­ходу. Его продвижение ознаме­новалось инцидентом, который, к последнему огорчению собрав­шихся, увы, так и не получил развития. Наш соотечественник из Чикаго художник Михаил Сморчевский обратился к Шемя­кину с каким-то вопросом, на­звав того Мишей.

– Я с тобой на брудершафт не пил, падла во­нючая. Еще раз так назовешь, глаз выбью, – злобно сверкнув глазами, огрызнулся еще боль­ше помрачневший «миллионер».

 «Мегаполис-Экспресс» №37 от 20 сентября 1995 года