Посмотрел сюжет Познера с Лимоновым. В свое время было много разговоров, что не разрешили показать. Так и не понял, почему не разрешили. Напрашивается вывод, что по причине хронической зазомбированности ведущего и как следствие – непопадания в тему. Пустой, неинформативный, а потому не интересный для любой телеаудитории разговор.

Зато можно сделать кое-какие выводы.

В детстве, еще ребенком, как только я начал приобщаться к самым что ни на есть азам православия, стал заходить со взрослыми в церкви, постигал атмосферу богослужений, вслушивался в слова священников и песнопений, то некоторые фрагменты сразу стали восприниматься как-то особенно – что называется, западать в душу, цепляться за какие-то уголки сознания. Конечно, поначалу бессознательно, как что-то посланное свыше, но пока не слишком понятное. Например, я сразу был ошарашен иже херувимами – буквально потрясен до глубины души. Когда доводилось слышать – возносился на небеса. Потом, по мере взросления, проникновения и осмысления все получало объяснение и вставало на свои места.

Я к тому, что один из первых полученных в церкви бессознательных восторгов я испытал, когда услышал о блаженном муже, который иже не иде на совет нечестивых. Понятно, что все было на уровне детских инстинктов. Но, видимо, слова каким-то образом перекликались с неким прошлым опытом – и поэтому особенно вписались в мое мироощущение.

Истинное понимание пришло гораздо позже, когда пришлось много лет кайфовать, стоя на глыбе слова «мы» среди моря свиста и негодования.

Заматерев и поумнев – то есть разобравшись в специфике психических нюансов и хитросплетений своих современников – я твердо взял за правило, что кто спорит, тот говна не стоит (на друзей не распространяется), поэтому с посторонней публикой для виду предпочитал соглашаться – лишь бы отстали, а в принципе, по большому счету на совет нечестивых – ни ногой. Все дискуссии и полемики – исключительно в кругу единомышленников.

Отец часто рассказывал мне разные истории из прошлого. И однажды, когда я пожаловался ему на свое неумение быстро находить аргументы в спорах с оппонентами, он улыбнулся и рассказал мне о диалоге Горького и Луначарского, имевшем место в первые годы красного террора, когда Горький еще идейно не определился, и его, как мыслящего интеллигента либеральных взглядов, привел в ужас начавшийся большевистский беспредел. Он стал писать гневные обличительные статьи. И тогда Луначарский вызвал его на публичную дискуссию. Мол, давай в открытом бою один на один поспорим – и пусть народ решит, чьи аргументы окажутся убедительнее.

Горький ответил Луначарскому так. Мол, вы, большевики – профессиональные, заматерелые ораторы и демагоги. Так преуспели в искусстве устной речи, что за вами не угнаться. Используете слова, как фокусник наперстки. Как средство сбить собеседника с толку. А я – писатель, литератор. Для меня родная стихия – письменная речь. Я там как у себя дома. Недаром вы, не найдя аргументов, вызываете меня на словесный поединок, а не хотите продолжить диалог через периодику.

Словом, мыслитель отказал златоусту и краснобаю в публичном состязании.

Я давно для себя решил, что нет ничего бессмысленнее, чем метать бисер перед свиньями. А особенно когда Шукшин написал рассказ «Срезал», то вообще пришел в восторг от точности попадания.

Но вот Лимонов почему-то решил прийти к Познеру. На что он рассчитывал? На якобы «интеллигентность» знаменитого интервьюера? На его репутацию провластного фрондера? Кто знает.

Разговора не получилось. Потому что слишком очевидна разница в подходе к словам и понятиям. Для профессиональных пропагандистов слово – всегда и заведомо штамп, клеймо, ярлык, приговор, который несет однозначный смысл и никаким обжалованиям и обсуждениям не подлежит. И наоборот. Для великих русских писателей слово – скрупулезно ограненный, доведенный до максимального блеска бриллиант, переливающийся множеством содержащихся в нем смыслов. Например, Познер произносит – крепостное право. И тут же уточняет, что это ужас, рабство, мрак, жуть, кошмар. Мол, крепостное право уничтожило в русском менталитете и психотипе любые проблески свободы и так далее.

Лимонов обескуражен. Пытается объяснить, что не все столь однозначно. Крепостное право – всего лишь исторически сложившаяся форма взаимоотношения между классами. И оценивать ее суть и значение можно в историческом контексте и с разных точек зрения. В конце концов в Америке тоже было рабство. Познер его перебивает. Мол, Америка и Россия не одно и то же. Рабство для Америки было прогрессивным явлением, благодаря ему Америка стала процветающей сверхдержавой. В то время как крепостное право выключило Россию из мирового мейнстрима. То, что для Запада прекрасно, в России приобретает отвратительные, античеловеческие формы. И тут же спешит задать другой вопрос. Не дает слова сказать. Ну в чистом виде «Срезал».

Дальше – больше. Говорят, что вы симпатизируете Гитлеру, Сталину и прочим диктаторам. Лимонов возмущается – с какой стати вы ставите в один ряд, через запятую таких разных персонажей? И почему с некоторых пор у вас стало в порядке вещей отождествлять и валить в одну кучу диаметрально противоположные понятия?

Познер бормочет, что, мол, с вами все ясно, и задает следующий вопрос.

Так мы и не услышали ответов Лимонова. Слышны были только вопросы Познера.

Ну да ладно. Проехали. Я к тому, что с уходом интеллектуалов такого масштаба, как Лимонов Россия все необратимее превращается в заповедник зомби – такой, каким уже успел стать весь остальной мир. И похоже, что выбраться из него можно только вперед ногами. Поэтому если хотя бы в ком-нибудь еще теплится надежда сберечь себя от проклятого вируса тотального оболванивания, то 1) не ходите на тусовки нечестивых, а тем более 2) не мечите бисер перед свиньями.