Я тут осмелился публично, в одной продвинутой компании высказать свою мысль о тридцать седьмом годе. И остался катастрофически непонятым. Присутствовавшие поспешили истолковать ее в том смысле, что наверху планируют рано или поздно «всех посадить».
Наоборот, я утверждаю, что администрация всерьез считает массовые репрессии абсолютно бессмысленными и непродуктивными. Зачем использовать труд заключенных, если, во-первых, полно гастарбайтеров, а во-вторых, в провинции из-за кризиса появилось полно квалифицированных безработных, готовых вкалывать день и ночь не столько ради того, чтобы прокормить семью, сколько из стремления остаться на плаву и выглядеть в глазах соседей успешными людьми.
Кризис показал, что легенда о русских, как о нации бездельников, трещит по всем швам. Что, кстати, тоже работает на проект тридцать седьмого года. И только один человек, когда уже расходись, заметил мне лично. Что тридцать седьмой год, во-первых, невозможен, а во-вторых, он уже наступил. Полностью с ним согласен.
Идеология и психология тридцать седьмого года стремительно овладевает массовым сознанием. Причем тенденция начинается с интеллигенции. На наших глазах возникает что-то типа моды на тридцать седьмой год. Я заметил, что с недавнего времени началась переоценка ценностей. В сетях считается престижным состязаться в обливании помоями последних мастодонтов оппозиции. Если раньше диапазон объектов высмеивания простирался от Новодворской до Лимонова, то теперь он значительно расширился и уже включает в себя деятелей уровня Латыниной, Белковского, Венедиктова – далее везде.
Если процесс пойдет такими темпами, то через полгода «репрессировать» будет некого. Вся оппозиция окажется в настолько плотном кольце общественного отчуждения, что превратится во что-то типа коллективной Валерии Ильиничны в сегодняшнем понимании, которая с недавних пор воспринимается как весь вечер на манеже. Но самое печальное, что вертухаями, скрепляющими оцепление из колючей проволоки, становятся вчерашние единомышленники. Вот несколько примеров из жизни, в которых я – категория сугубо умозрительная, гипотетическая и не ассоциирующаяся с моей персоной.
1. Захожу в пятницу вечером в какой-нибудь «Маяк». Подсаживаюсь за столик к знакомым акулам пера из ведущих СМИ. Для начала заказываю кружку пива. Вслушиваюсь в общий разговор. Половина слов мне непонятна. Давно не бывал в экзотических странах, не сподобился обзавестись крутой иномаркой и не разбираюсь в новейших компьютерных наворотах. Тем не менее всеми силами пытаюсь понять, на каких курортах престижнее отдыхать в начале декабря. Чем японские суши отличаются от тайских. Кого и за что и на сколько штрафанули гаишники. Кто какими фенечками обогатил свой компьютер или какого бедолагу подставили или подсидели в редакции настолько, что он вынужден был написать заявление. По какой причине роскошную халяву, которую организовал «Газпром» по случаю презентации в Москве Кубка Поршня, не удостоила своим вниманием Ксения Собчак.
Тут я порываюсь проинформировать почтенное собрание, что она во время Кубка снималась в реалити-шоу про «необитаемый» остров. Но тут же спохватываюсь и прикусываю язык из опасения выглядеть старомодным – ведь завсегдатаи «Маяка» принципиально не смотрят телевизор.
Наконец, хлебнув пивка, я решаю, что пора включится в общую беседу, и в меру язвительно высказываюсь о недавнем телевыступлении премьера. За столом возникает неловкая пауза. Все демонстративно замолкают – недвусмысленно давая понять, что мне лучше говорить на интересующие всех темы, либо пересесть за другой столик.
2. Случайно встречаю в модном супермаркете Королеву Авангардной Культуры. Она одновременно публикуется, ставит, играет, снимает и вообще фонтанирует идеями на самые что ни на есть острые и злободневные темы. Беседуя о нюансах языка пелевинских богомолов, который она сейчас усиленно изучает, потому что никуда не денешься – последний писк, мы ненароком подходим к киоску с глянцевыми журналами, и я выражаю ей свое восхищение по поводу фрагментов ее многочисленных фотосессий на каждой третьей обложке.
И тут черт дергает меня в меру язвительно высказаться о недавнем телевыступлении премьера. Королева Авангардной Культуры вскидывает на меня недоуменный взгляд.
– Ты что-то имеешь против Путина? – искренне недоумевает моя собеседница.
Я начинаю что-то бормотать насчет того, что не могу ничего иметь против Путина хотя бы из-за огромной дистанции, которая нас разделяет. Я имею моральное право что-то иметь максимум против своей тещи или соседа, но против Путина – увольте. Так далеко мои амбиции не распространяются.
– То-то же, – ехидно усмехается Королева Авангардной Культуры, принимая мои оправдания. – Смотри. А то я за Путина любому пасть порву.
3. Идет запись круглого стола на актуальную политическую тему с участием ведущих аналитиков и политологов. Все торопятся высказаться, соревнуясь в интеллекте и эрудиции. Цитируют чуть ли не племянницу фараона Хуфу, которая высказалась о дефолте, случившемся в Древнем Египте в 2541 году до нашей эры. Кто-то делится статистическими данными о влиянии глобальных экономических депрессий на женскую фригидность и частоту мужского мочеиспускания. Когда доходит очередь до меня, я в меру язвительно высказываюсь о недавнем телевыступлении премьера.
Как только я произношу первые фразы, мне со всех сторон дружно начинают затыкать рот.
– К сожалению, у нас ограничено время записи. Твои слова все равно вырежут, поэтому пока ты тут выебываешься, мы могли бы выслушать кого-то из присутствующих.
Вечером меня приглашает в ресторан друг детства. Мы, как истинные шестидесятники, понимаем друг друга с полуслова. Он человек состоятельный, поэтому всегда угощает меня виски – правда, ни разу не пришел на помощь в трудную минуту, поэтому я даже начинаю подозревать, что ему просто кто-то поручил за мной присматривать. Иначе чем объяснить его совершенно бескорыстную дружбу со мной длиной в десятилетия.
Когда подходит черед заказать вторые ноль семь, я в меру язвительно высказываюсь о недавнем телевыступлении премьера. Мой друг подхватывает тему, доводит ее до градуса настоящей смеховой культуры, мы ржем и чуть не падаем со стульев.
– Почему ты меня понимаешь, – жалуюсь я ему, – а другие нет.
– Потому что ты полный мудак и не сечешь момент, – объясняет друг детства. – Сегодня те, кто даже не против власти, а всего лишь отпускают в адрес ее представителей шутки с намеком на либеральную иронию, воспринимаются как безнадежные лузеры и маргиналы, с которыми продвинутые люди брезгуют сидеть за одним столом. Поэтому я настоятельно рекомендую тебе уловить тенденцию и срочно перековаться.
– Может, чтобы доказать свою лояльность, мне написать современный вариант «Педагогической поэмы»? – злюсь я, понимая, что экзистенциально он абсолютно прав. – О том, как конченный диссидент влюбляется в гламурную девушку – королеву ночных клубных тусовок и под ее влиянием становится яростным фанатом кремлевской администрации.
– Откуда у диссидента деньги, чтобы ходить по ночным клубам? – задает уточняющий вопрос друг детства.
– Как откуда? От ЦРУ, – объясняю я.
Мы под взаимный смех начинаем разливать вторую бутылку.
Сидим с дорогой супругой Наташей. Отмечаем некоторую нашу совместную дату. Она включила по параллельному компу «Иной дозор», где меня немного показывают.
Я считаю фильм не таким уж удачным с точки зрения того, что меня там мало. Блин, меня почему-то в сегодняшней жизни вообще непростительно мало. Видимо, я в решающие минуты теряюсь и не могу подобрать актуальных слов. А те, кто за кадром, думают, что я типа человек дождя.
Как говорил Хемингуэй в обожаемой мной «Пятой колонне», некоторые соображают лучше, а некоторые быстрее.
Я соображаю не так быстро, как хотелось бы.
Наташа считает фильм «Иной дозор» гениальным, хотя говорит, что надо было бы его еще острее заточить под продвинутых людей нашего времени. Чтобы типа разжевать и положить непосредственно в рот.
Я ей объясняю, что продвинутые люди нашего времени в любом случае не поняли бы некоторых моментов. Специфики той эпохи. Атлантиды, которая ушла на дно. Как ни разжевывай.
Проханов считает, что Атлантидой был СССР времен Брежнева.
Я не сомневаюсь, что нашей Атлантидой были шестидесятые годы. И весь СССР времен Брежнева не стоит кусочка ногтя с мизинца Ленечки Губанова.
Я рассказал дорогой супруге, как мы с Ленечкой Губановым входили пьяные в переполненный трамвай.
Ленечка мне говорит:
– Надо бы сесть, а то как-то скучно стоять. Мы что, будем пить стоя.
Я пытаюсь ему втолковать, что мест нет, поэтому придется подождать, пока кто-то сойдет. А выпить мы завсегда могем и стоя.
Ленечка вне себя от ярости:
– Еще чего.
И начинает орать на весь трамвай:
– Долой советскую власть!
Мне становится немного не по себе. Я ему говорю, что, может, не стоит так уж сразу круто.
Но Ленечку уже не остановить. Он впал в прелесть и продолжает свое:
– Долой советскую власть!
В конце концов треть пассажиров выходит на ближайшей остановке.
Мы с Губановым занимаем освободившиеся места. Он мне говорит:
– Ну вот, а ты сомневался. Никогда не надо пасовать перед натиском обстоятельств. Зато теперь можно ехать с комфортом. Доставай бутылку.
Что я и делаю.
Моя драгоценная супруга говорит, что да, такого сейчас не поймут – хотя бы потому, что лично даже она толком не знает, что такое советская власть.
Вот блин дожил.
Не знаю, к чему я.
Да просто накатил по случаю отмечания некоторой конкретной даты.