Вернулся с похорон Вани Новоженова. Похоронили на Перепечинском кладбище, которое производит сюрреалистическое впечатление. Как будто находишься в открытом море, но вокруг вместо волн одни абсолютно одинаковые вертикально стоящие черные плиты с совершенно одинаковыми фамилиями. Неспроста сегодня продвинутые люди просят после смерти их сжечь и пепел развеять в каком-нибудь пристойном месте. Все больше склоняюсь к мысли завещать проделать с собой то же самое – лишь бы не лежать среди бесконечных и ничего не говорящих Ивановых, Петровых, Сидоровых.

Поминали в ЦДЛ, в подвале – как я посоветовал. Проверенное и идеальное для поминок место. Уютно, недорого, зал человек на пятьдесят, но больше сейчас на похороны не слишком раскрученных шестидесятников и не соберешь. Недаром последние десять (если не пятнадцать) поминок моих друзей прошли именно в ЦДЛ. Так что я оттуда, можно сказать, практически не вылезаю.

Удивило отсутствие на похоронах и поминках девчонок, с которыми Иван последние годы не расставался ни на минуту.

Для тех, кто не в курсе, поясню. В последнее время Иван проводил все свое время исключительно в так называемом «женском обществе». Из-за чего на него обиделись десятки наших общих старых друзей. Когда я всех обзванивал и сообщал, когда приходить на отпевание, они фыркали и возмущались, что Иван их всех променял на гламурных девчонок. И говорили, что пусть теперь гламурные девчонки его и отпевают.

Действительно, Ваня, расставшись с женой, поселился в мастерской, где расплодил невероятное количество «моделей» от пятнадцати до двадцати пяти. Причем ужасно их всех ревновал. И когда кто-то из его старых приятелей заходил, да еще не дай Бог начинал заигрывать с девчонками, Иван начинал возмущаться и безжалостно выгонял всех лиц мужского пола.

Сегодня утром, собираясь на похороны, я предвкушал, как окажусь на поминках среди как минимум трех-четырех десятков прелестных созданий, мы выпьем, и наверняка кого-нибудь из них удастся затащить в койку.

Какой же шок я испытал, когда ни одна из девчонок на похороны не пришла. Все куда-то стремительно подевались. В результате пришлось довольствоваться обществом трех десятков старых маразматиков вроде меня.

Ваня пил несколько дней, и когда начал разговаривать с ангелами, девчонки вызвали неотложку, а сами разбежались кто куда. Приехали врачи, забрали его в дурдом, там поставили капельницу, под которой он умер через несколько минут после того, как ее поставили. Подробности оставим до лучших времен.

Итоги печальные. Ушел из жизни гениальный (без малейшего преувеличения) художник и писатель. Оставил несколько сотен холстов размером два на полтора метра. Причем все работы именно музейного уровня и музейной эстетики. Его литературное наследие по глубине и стилистической изощренности нисколько не уступает литературному пласту 30-х.

Если бы Иван жил и умер в каком-нибудь небольшом американском городке и оставил такое роскошное наследие, то максимум через полгода после его смерти там построили бы его музей, где висели бы все триста его огромных холстов, власти провели бы рекламную кампанию по раскрутке своего гениального земляка, и в результате в город потянулись бы туристические автобусы, а его наследие изучали бы как национальное достояние.

Но Иван жил и умер в одном из мерзопакостнейших городов мира, где правит бал мафия, которая определяет, кто подходит под формат, а кого вычеркнуть из списка. Где все деморализованы бесконечным диктатом «кураторов» и «экспертов». Где все решают деньги, а не уровень гениальности.

Поэтому о гениальном художнике Иване Новоженове, кроме его друзей, так никто никогда и не узнает. А значит, о нем забудут ровно в тот день, когда уйдет из жизни его последний собутыльник вроде меня.

К сожалению, Ваня не верил во встречи на том свете, а тем более в торжество справедливости.

А потому все еще более печально.