В шестидесятые годы прошлого века – по человеческому летоисчислению – в одном из переулков в центре Москвы прогремел Большой Метафизический Взрыв. Так всегда бывает, когда в одном помещении скапливается критическая масса людей, инфицированных потусторонними энергиями. Правда, взрыв был бесшумным, и никто его не услышал. Но последствия оказались более чем ощутимыми. Философская мысль изменила привычный марксистский, материалистический вектор, и поток свежих и неожиданно возникших идей образовал новые русла. Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа. Поэтому не дело человеческого разума выяснять, как рождаются учения и религии – тем более, что никакой четко обозначенной философской или метафизической системы первые завсегдатаи салона Юрия Витальевича Мамлеева, начавшие собираться в его двух крошечных комнатах густо населенной коммуналки, не предложили и после себя не оставили.
Собственно, они меньше всего на свете хотели остаться в истории как основоположники очередной секты с высосанными из пальца и надуманными догмами и ритуалами. Наоборот. Их заслуга в том, что они создали свою собственную Вселенную Абсолютной Свободы – единственную и уникальную, аналогов которой не было – да и не могло быть на всем континенте под названием Россия, занимавшем в то время одну шестую часть суши. Как они понимали свою миссию, лучше всех сформулировал сам хозяин исторической жилплощади. «Человек как биологическое и социальное существо слишком примитивен, к тому же достаточно изучен и поэтому в настоящее время не достоин быть объектом изображения в искусстве. К тому же это нечто отмирающее, то, из чего нет выхода. Поэтому искусство, которое творит реальность, должно неизбежно обратиться к метафизическому, как к своей истинной стихии». Такими словами наставлял Юрий Витальевич своих единомышленников, которые слетались под его крышу со всех концов мироздания – Бог весть откуда.
Справедливости ради нужно сказать, что в мироощущении всех участников метафизического кружка (или салона) все-таки было нечто, что их объединяло. Начать с того, что все они страстно любили мыслить – размышлять о ключевых проблемах мироустройства. Пытались отыскать духовный фундамент всего сущего. Страсть к погружению в метафизические бездны заставляла их немало времени – подчас весь световой день – проводить в читальных залах Ленинки или Исторической библиотеки, где штудировали все, что давало ответы на мучительные вопросы бытия. Стоит учесть, что дело происходило после чудовищной по своим последствиям войны, когда многие впечатлительные и эмоционально ориентированные люди стали всерьез задумываться о вечных – ведически запредельных – категориях. Удовлетворить свое любопытство и тягу к невидимому можно было только в больших государственных библиотеках. В то время вездесущие органы еще не рассматривали те же, например, гностические тексты как что-то крамольное – у силовиков от идеологии еще не дошли ни мозги, ни руки до таких непонятных пустяков. Им просто не могло прийти в голову, что найдутся люди, которые всерьез станут читать не имеющий ни малейшего отношения к советской действительности бред. Тем не менее кто-то, повинуясь мистическому зову, приходил и припадал. Все основные труды находились в открытом доступе. Заказывай или бери прямо с полки, садись за стол и наслаждайся. Переваривать прочитанное шли в курилку. Там можно было встретить немало братьев по разуму и интересам. С ними и делились впечатлениями. Слово за слово – зажурчала беседа, постепенно расширяющаяся до стремительного, бешеного потока, сметающего на своем пути все преграды. Много ли нужно интеллигентному человеку для полного счастья. Только послушать умные речи и самому исповедоваться перед теми, кто понимает и вообще в курсе.
После закрытия читалки расставаться не хотелось. И тогда, чтобы продлить пир духа, шли к кому-нибудь, у кого дома никого не было. По дороге, как водится, заходили в гастроном за горячительным и нехитрым закусоном – чтобы веселее общалось. «Берем мы от реальности жестокой поллитру и сырков плавлёных пару», – как пели слившиеся в метафизическом экстазе участники радений. Так постепенно формировался тайный круг «своих», посвященных – фактически Орден.
С конца пятидесятых годов главным местом, которое притягивало и перезнакомило всех романтиков и бродячих философов-нонконформистов Москвы, стал салон Юрия Витальевича Мамлеева – человека абсолютно нездешней, неземной закваски. Он недавно окончил Лесотехнический институт и преподавал математику в школе рабочей молодежи. Тем и зарабатывал на жизнь. Он с детства чувствовал, когда мимо него пролетали ангелы или феи, и не упускал возможности с ними пообщаться. Главу семьи — известного ученого психоаналитика — репрессировали, и ЮВМ ютился вдвоем с мамой в деревянном двухэтажном «многоквартирном» строении в Южинском переулке. Такие дома-бараки во множестве строили в Москве в конце двадцатых годов, чтобы удовлетворить растущий спрос на столичное жилье.
Когда мама умерла, Юра испытал настоящее потрясение от сознания собственной беззащитности перед неумолимым роком. Он почувствовал потребность доверить свои чувства бумаге – и первым текстом, вышедшим из-под его пера, стал рассказ «Смерть моей матери». Он читал его вслух людям, которых приглашал после посещений библиотеки к себе – в две крошечные шестиметровые опустевшие смежные комнатки в торце второго этажа рядом с общей кухней и туалетом. Слушатели искренне восхищались – тем самым поощряя начинающего автора продолжать в том же духе.
В кругах неофициальной столичной богемы мамлеевский заныр называли «салоном сексуальных мистиков». Почему мистики – понятно. А что касается «сексуальности», то причину следует искать в культах Аполлона, Диониса, Прекрасной Дамы, вечной женственности, переходящих в хлыстовские оргии, к которым на Южинском относились более чем трепетно. Вообще идейная основа, которая всех сплотила, обозначилась быстро. Она представляла собой симбиоз из нескольких традиций. Прежде всего гностицизм – в самом широком аспекте. От дохристианского герметизма до оккультных практик. Второй составляющей стало, конечно, штейнерианство – включая Гурджиева с Успенским и заодно весь серебряный век с его тягой к декадансу, черному романтизму и экстатическо-эротическим формам сектантства. Плюс русская религиозная философия. И, как апофеоз, более поздние зарубежные мыслители – от Элиаде до Генона. От них – во все стороны до бесконечности.
Тут нужно иметь в виду, что самые продвинутые «южинские» быстро смекнули, что оперировать категориями высшего метафизического уровня возможно только с помощью иностранных языков, на которых собственно и написано все, что может представлять интерес для продвинутого метафизика. Поэтому владение несколькими языками стало на Южинском обычной нормой.
Сами себя южинские называли господами эзотериками, а чаще шизоидами – поскольку идеальным условием для контактов с постылой окружающей реальностью они считали свободу как от практического, так и от чистого разума. Собрания в салоне представляли собой круглосуточную дискуссию, пикировку, обмен ощущениями. Для посторонних наблюдателей происходящее выглядело как настоящий дурдом, где все пребывают в бесконечном бреду – вроде бы разговаривают друг с другом, но каждый размышляет о своем. Из столкновения самых парадоксальных идей высекались искры иных, запредельных смыслов, рождались причудливые интеллектуальные и метафизические конструкции, многие из которых тут же воплощались в стихах, прозе или рисунках.
Южинский родил уникальную эстетическую традицию, в основе которой лежит принцип священного безумия как способа познания непознаваемого. И конечно же, вся эта цветущая роскошь появилась не пустом месте, не из ниоткуда. При первом же знакомстве с ней бросается в глаза ее родство с романтическим мироощущением русских символистов уже упомянутого серебряного века с их экстатическим отношением к любви и мистической, иррациональной интерпретацией окружающей реальности.
Оказалось, что серебряный век вовсе не исчез с наступлением большевистской диктатуры и последующих мировых войн, а просто ушел в подполье, впал в анабиоз, переждал политическую стужу, чтобы с первыми лучами оттепели 50-х годов ожить и пробиться сквозь бетон коммунистической идеологии. Да, Южинский в буквальном смысле возродил русский серебряный век – хотя в сильно усеченном виде. Но все равно из мамлеевского салона потянулись ростки, которые вскоре превратились в целые галактики духа. Юрий Мамлеев, Евгений Головин, Лариса Кучерова (Пятницкая), Александр Харитонов, Владимир Степанов, Владимир Ковенацкий, Валентин Провоторов, Лев Барашков и его единомышленники из группы «Замоскворецкие Сократы», Сергей Гражданкин, Алексей Смирнов (фон Раух), Владимир Пятницкий, Илья Бокштейн, Гейдар Джемаль, его тогдашняя жена Леночка и другие отцы-основатели Ордена вдохновили на миссионерство десятки замечательных подвижников – визионеров и нонконформистов. Взять хотя бы легендарную Маяковку шестидесятых годов с чтением стихов и политическими дискуссиями у памятника. Те, кто стояли у ее истоков, тоже получили посвящение на Южинском. А к 1968 году, когда дом Юрия Витальевича снесли, в Москве уже вовсю функционировал с десяток отколовшихся от Южинского и отправившихся в свободное плавание широко известных «подпольных» салонов, в которых рождалась и крепла московская неофициальная богема.
Значение Южинского в развитии отечественной мысли невозможно переоценить. В сегодняшних публикациях в социальных сетях мамлеевский тайный Орден принято называть «московским мистическим андеграундом». Внутри него возникло и сформировалось все самое яркое и значительное, что мы имеем на сегодня не только в своем отечестве, но и в мире. На Южинском берет начало не одна параллельная реальность. Орден зарядил мистической энергией и вдохновил на мистические поиски многих гениев, оставивших свой след в пространстве русской общественной мысли, культуры, философии и метафизики. Имена можно перечислять до бесконечности. Вот первые, которые всплывают в памяти. Владимир Буковский, Леонид Губанов, Вадим Делоне, Александр Проханов, Борис Козлов, Михаил Каплан, Кук, Борис Свешников, Алексей Хвостенко, Юрий Титов, лианозовцы во главе с Игорем Холиным и Генрихом Сапгиром, Михаил Шемякин (ему довелось стать первым издателем Мамлеева), Владимир Ковшин (Вишняков), Маргарита Камышова, Аида Топешкина (Хмелева, Сычева), Александр Козлов, Слава Лён, Аркадий Ровнер, Владимир Видеманн, Сергей Рокамболь, Толстый (Владимир Котляров), божественная Татьяна Горичева, Василий Максимов, Сергей Жигалкин, Натэлла Сперанская, Александр Скляр, Алексей Гинтовт, Андрей Степанов, Евгения Бубер, Евгений Вороновский, Алина Витухновская, Эдуард Лимонов и, как апофеоз, Александр Дугин (его мы упомянули в конце только потому, что он все подытожил и наиболее продуктивно продолжает нести знамя традиции). Каждый из них – чем бы он ни занимался – так или иначе опален духовным огнем Южинского, крещен его «мистической водичкой», отмечен его печатью. За каждым стоят целые круги друзей, знакомых, единомышленников – вовлеченных в духовное строительство умных и прекрасных служителей нового, освобожденного от любых догматов логоса. Прибавьте к ним тысячи безвестных, живущих в провинции почитателей литературного наследия Мамлеева, Головина, книг Горичевой, Дугина, и тогда станет понятен весь масштаб последствий прогремевшего на Южинском Большого Метафизического Взрыва.
В заключение хотелось бы еще раз подчеркнуть, что не стоит пытаться отыскать в хаосе южинских возлияний, литургий, бдений, мистерий и радений некую «систему» или «учение». То, что происходило в доме Юрия Витальевича Мамлеева, собственно и представляло собой метафизику и эзотерику в чистом, дистиллированном виде – а именно как вечный, без начала и конца поиск запредельного, непостижимого в своей трансцендентности, а потому Несуществующего Абсолюта. А о чем еще может мечтать истинный романтик-идеалист – как не о том, чтобы войти, погрузиться с головой в манящую и безбрежную стихию поиска того, чего нет. Чтобы остаться в ней навсегда.
24 октября 2020 года
