Лично я считаю настоящим интеллектуалом только того, кто способен вести диалог, не апеллируя к артефактам прошлого и к мнению «авторитетов» и «классиков». И то, и другое – всего лишь способ завести мыслительный процесс в бесконечный тупик. Долой историю, в том числе и вчерашнюю. Долой любые цитаты. Разберитесь, что пришло вам в голову без посторонней помощи, а что вы узнали из книг или от других. И второе – безжалостно забудьте. Оно же не ваше, а чужое. Какое вам дело до того, кто и когда что-то ляпнул, тявкнул, гавкнул, брякнул, промычал, проблеял, настрочил? Учитесь апеллировать только тем (обобщать, анализировать, сопоставлять и т.д.), что происходило и происходит на ваших глазах. Иначе вы не интеллектуал, а склад чужих мыслей. Запомните, что настоящие интеллектуалы не пользуются «источниками информации». Они все узнают от ангелов небесных.

•

Вообще-то, если честно, «про путч» – уже вчерашний день. Я к тому, что в одной компании вдруг зашла речь. Лично я тогда вообще ни секунды не парился. Для себя решил, что происходит февральская революция 1917 года в чистом виде и что скоро обязательно будет продолжение. Я ждал окончательной точки раньше, но ее поставили только через два года. Я и сейчас не сомневаюсь, что история поставила нас тогда перед выбором. Если бы мы жили в феврале 1917-го, и вокруг начались бы известные события, которые неизбежно затянули нас в свой водоворот, то, обладая сегодняшним опытом и сегодняшним менталитетом, по какую сторону баррикад мы, беспокойные сердца, встали бы? С кем бы связали продолжение истории – с царем или с Керенским? Блин, ну конечно же с кем угодно, но только не с прогнившим и опостылевшим режимом. А поскольку альтернативы Керенскому не было, то нравился бы он нам или нет, мы поневоле встали бы под знамена Керенского.

Абсолютно аналогичная, без всяких натяжек и оговорок революция произошла в 1991-1993-м. И выбора у нас, живых, мыслящих и интеллигентных людей с беспокойными и неуемными сердцами, не было. Кого нам подсунули, того и поддержали. Ведь нашей задачей было только – поддержать. И мы с ней блестяще справились – чем можем гордиться перед потомками (лично я – горжусь, чего и всем своим единомышленникам советую). Господа, не парьтесь и не рефлексируйте. Мы тогда победили, выполнив свою историческую миссию. От нас больше ничего и не требовалось. Поэтому за все, что было позже, и вообще за сегодняшние последствия мы никакой ответственности не несем. И когда наша революция закончилась, мы, живые, мыслящие и интеллигентные люди с беспокойными сердцами, снова заняли свое «законное» место – в оппозиции к режиму. Впрочем, про себя я бы сказал, что я нахожусь даже не в оппозиции, а на другой планете, на каком-нибудь альдебаране, а власть, этакое скопище инфузорий, живет своей жизнью где-то далеко-далеко, за пределами моего сознания.

•

Что такое патриотизм в наши дни? Обязательно надо сделать оговорку, что именно в наши дни. Ведь мы живем в другом измерении, чем наши предки, даже ближайшие – отцы и деды. Их существование подчинялось единой логике. Вне зависимости от того, были ли они за красных или за белых, за Гитлера или за Сталина, придерживались ли прозападных либеральных или ортодоксальных коммунистических взглядов, находились ли на вершине власти или маргинальствовали по андеграундным салонам – их всех объединяло одно. Они жили не в постмодернистском обществе потребления с его абсолютной гегемонией денег и тотальной десакрализацией всего на свете, а тогда, когда современного миропорядка еще и в помине не было – как тех же мобильных телефонов. В традиционном обществе люди находились в плену идеалов, убеждений, чувства долга, моральной ответственности.

Но с наступлением XXI века все резко изменилось, и сегодня нельзя ни к одному явлению и вообще к чему бы то ни было подходить с критериями прошлого века. В наши дни патриотизм, конечно же, по-прежнему стоит того, чтобы о нем пофилософствовать, но всего лишь как о чем-то находящемся на периферии сознания, куда его загнала пресловутая власть денег и всеобщая десакрализация.

Для начала, в первом приближении я бы определил современный патриотизм как часть мироощущения индивида, направленную на сравнение своего внутреннего идеала мироустройства с тем, в который он помещен по не зависящим от него обстоятельствам. Следовательно, в основе патриотизма всегда лежит конфликт между тем, что есть, и идеалами мыслящей личности. Именно мыслящей, потому что в эпоху тотальной десакрализации 99,9% населения ни о каком внутреннем идеале мироустройства и, следовательно, о патриотизме даже не догадывается, поскольку при рождении запрограммировано на «общечеловеческие» ценности общества потребления и прагматизм, при котором «власть» десакрализирована точно так же, как и все остальное. Причем «власть» сегодня еще выступает в роли и первоисточника, и первопричины всеобщей десакрализации. Так что, конечно же, 99,9% не обладают никаким внутренним идеалом мироустройства – ими движет исключительно инстинкт успеха и материального благополучия, которые в их представлении по большому счету никак не связаны с какой-то определенной «родиной», территорией, национальностью и т.д. Если у них и возникает недовольство тем, что, скажем, рынки контролируют кавказцы, то, поверьте, никакого отношения к патриотическим чувствам оно не имеет, просто их зависть принимает разные формы – в том числе «а почему не я, русский, контролирую рынки?»

Получается, что патриотизм сегодня – удел избранных, в которых еще осталась «капля святого». Как тут язык повернется говорить о том, что любить власть – патриотично. Какой долг перед властью и вообще перед кем бы то ни было может быть в десакрализованном обществе потребления, когда сама же власть и дает установку на успех любой ценой и показывает самый яркий пример соответствующего поведения? Наоборот, из всего сказанного следует, что патриотизм и любовь к «общечеловеческой» власти – сегодня вещи абсолютно несовместимые и даже диаметрально противоположные.

Вспомнил, как в начале 70-х встретил в Магадане старого русского аристократа, который остался там жить после окончания заключения и ссылки. Мы с ним несколько раз беседовали (к сожалению, не помню его имени и фамилии, но выглядел он так, как будто только что пришел со съемочной площадки, где снимают фильм про русских аристократов). Однажды речь зашла о патриотизме. И он мне сказал:

– Патриотизм, молодой человек, начинается с проливов. Если в вас живет потребность отправиться на войну за то, чтобы Босфор и Дарданеллы раз и навсегда стали русскими, то вы патриот. Если нет, то о каком патриотизме может идти речь?

Я считаю, что жизнь доказала, что он был больше чем прав. Действительно, о каком патриотизме может сегодня идти речь, если молодежь даже не знает, что такое Босфор и Дарданеллы, а тем более почему они должны быть русскими?

Общеизвестно, что русская патриотически ориентированная элита, начиная с XI века (или даже раньше) считала Россию без проливов «кастрированной державой» (отгадайте, чье выражение). Во все времена становления России вопрос о проливах для ее правителей был ключевым, первостепенным, главным, болезненным, которому подчинялась вся внешняя политика державы.

Когда я впервые в конце 80-х годов попал в Париж, то совершенно случайно мой приезд совпал с Пасхой, то есть поезд прибыл на Северный вокзал в четыре дня, а в полночь я уже стоял на службе на Сергиевом подворье. После службы я встретил своих старых знакомых, которые ехали отмечать Пасху в дом (на квартиру) к представителям первой волны эмиграции, то есть самых настоящих белогвардейцев (не хочу называть фамилии сидевших за столом). Поскольку мой дед был активным участником Белого движения и жил в эмиграции в Лионе, ко мне отнеслись тепло и радушно. Так вот, мы сначала выпили, конечно, за Светлое Христово Воскресение, а второй тост хозяева предложили за… проливы. Чтобы они наконец стали русской территорией. Повторяю, дело происходило в 1988 году. Вот что значили проливы для настоящих русских патриотов. И в том, что русский аристократ, такой же политический ссыльный, как и я, высказал мне в Магадане совершенно естественную для русских патриотов мысль, я вижу всего лишь лишнее подтверждение актуальности и болезненности проблемы для патриотов тех поколений.

Хотя для сегодняшнего поколения (хоть патриотов, хоть космополитов, хоть похуистов) она уже, конечно же, далеко не естественная, а тем более не актуальная, и уж тем более не болезненная.

Сколько вокруг счастливых людей. Счастливыми я называю тех, кто знает абсолютно все и не знает, что такое сомнения. У которых на каждый вопрос есть четкий и продуманный ответ – тот самый лом, против которого у человека рефлексирующего нет приема. Впервые я понял, что такое абсолютно счастливый человек, когда в конце 90-х годов увидел на экране телевизора Кириенко в должности премьера. Впервые я видел политика, у которого между заданным ему даже весьма непростым вопросом и его четким и продуманным ответом вообще не было паузы – он даже долю секунды не раздумывал. Причем отвечал четко и абсолютно аргументированно. У меня возникли подозрения, что он даже не человек, а биоробот, у которого в голове вместо мозгов компьютер, который выдает ответ на любой вопрос – начиная от причин дефолта и кончая торсионными полями. И тогда я подумал, что, может, настало время именно таких вот абсолютно, стопроцентно счастливых человекокомпьютеров и что Кириенко – только первая ласточка, и они будут размножаться с невероятной скоростью. Я не ошибся. Сегодня счастливых людей с каждым днем становится все больше. Если процесс пойдет такими темпами – не за горами время, когда все станут такими же счастливыми.