Работаю, а фоном идет вечер Эдиты Пьехи. Она потрясающая и сыграла в жизни нашего поколения огромную роль. Поэтому от и до посмотрел сериал по мотивам ее жизни. Она была во многом первая, и ее путь в искусство хронологически совпал с началом моего становления. И она, и я получили крещение на фестивале 1957 года. Сейчас показали, как злобная Пугачиха оскорбила Эдиту Станиславовну в 1997 году на своем юбилейном вечере. Гнусно и подло. Я всегда спрашивал людей, они за Пьеху или Пугачеву. И кто был за Пугачеву, тех считал полным отстоем. А Пугачиху мы всегда считали жалким подражанием Марыли Родович. Вообще Польша сделала для возникновения в России культуры шестидесятых гораздо больше, чем многим представляется. Вот тема для огромного исследования. Там знаете сколько ждет неожиданных открытий и откровений.

Те, кто проводят Юрия Витальевича по «писательскому» ведомству, глубоко заблуждаются. Видимо, людям низкого полета так проще, потому что о писателе можно сказать, хороший он или плохой, что в нем близко, что не нравится и так далее. Ну какое отношение к Мамлееву имеют человеческие оценки и суждения? На самом деле то, что Мамлеев водил перышком по бумаге, вовсе не означает, что он был «писателем», а его тексты имеют отношение к литературе. Что за «литература», у которой нет никаких аналогов ни в прошлом, ни в будущем? Давайте для начала хотя бы не будем спешить с оценками и классификациями, чтобы не выглядеть полными идиотами.

Однажды в середине 60-х мы с Мамлеевым провели вместе трое суток – естественно в очередном удалом метафизическом загуле. Кто-то еще, конечно, приходил-уходил. Вокруг как всегда бурлила духовная жизнь. В какой-то момент я отчетливо понял, что если мы срочно не сменим обстановку, то случится что-то нехорошее. В метафизическом загуле всегда наступает мгновение, когда тебя осеняет посланная свыше мысль, что надо срочно линять. Не в смысле предчувствия какой-то внешней опасности. Предупреждение исходит именно от потусторонних сил – мол, хватит, нам надоело за вами наблюдать, убирайтесь вон, быстренько куда-нибудь перемещайтесь. Поскольку дело было в самом разгаре лета, я предложил Юре ехать в Некрасовку по Савеловской дороге, где мы с Борей Козловым и Леней Талочкиным снимали дачу. Я позвонил своему другу Саше Урусову – писателю и одному из основателей СМОГа – и назначил встречу возле пригородных касс Савеловского вокзала. Естественно, за нами с Юрой увязался кто-то из участников пиршества. Когда мы с Юрой и еще с какими-то мамасиками (так Лариса Георгиевна Пятницкая называла всю нашу загульную шатью-братью) подъехали, Урусова еще не было. А электричка уже отходила. Я запихнул в нее Юру с мамасиками, строго-настрого приказал им опекать гения и сказал, что приеду на следующей электричке. Они отчалили. Тут же подошел Урусов. Мы пропустили по стакану портвейна и сели в следующую электричку, которая отходила минут через двадцать после мамлеевской. Приезжаем в Некрасовку. Дача находилась в семи минутах ходьбы от платформы. Подходим к даче. А там целая толпа гостей радостными возлияниями приветствует великого гения всех времен и народов. Мамлеев всегда и везде находился в центре внимания. Где бы он ни появлялся, всеобщий интерес и восхищение были сосредоточены только на нем. Мы с Урусовым, естественно, плавно и органично вливаемся в общую вакханалию. И тут взгляд Юрия Витальевича падает на меня.

– О, кого я вижу, – радостно восклицает Мамлеев, как будто не видел меня как минимум лет пять. – Игорек, дорогой, милый, любимый, как ты поживаешь?

– Да ничего, Юрий Витальевич. Твоими молитвами, – отвечаю.

И тут Малеев убивает меня наповал вопросом:

– Ну рассказывай скорее, что нового происходит в Москве.

Как будто не было проведенных вместе нескольких лет и трех суток и час назад мы не расстались на перроне.

Эпизод незначительный, конечно, в масштабе наших великих метафизических свершений, но зато он так ярко характеризует моего старшего друга и учителя.

Извините, если кто-то ожидал большего.