Вчера усидели литр виски с Толстым. Я ему доказывал, что к нам вернулись шестидесятые годы. Приводил аргументы – мол, дискуссии ушли из СМИ в интернет, то есть на ту же кухню, то же отчуждение власти от народа и наоборот – появление настоящих диссидентов-романтиков и т.д. Он слушал и соглашался. В конце вечера я поделился с ним своим наблюдением. Пожаловался, что в современных интеллектуальных компаниях, на посиделках продвинутой молодежи я давно не встречаю девчонок. Куда ни придешь, чтобы пофилософствовать и оттянуться интеллектуально, обязательно попадаешь в чисто мужскую компанию. Одни юноши. Даже не перед кем повыпендриваться. Стимула нет. Не перед юношами же блистать интеллектом.

Тут Толстый на меня как попрет:

–  Тогда с чего ты взял, что возвращаются шестидесятые. Вспомни, как в шестидесятые на наших интеллектуальных сборищах мальчишек и девчонок было примерно поровну. И только благодаря девчонкам у нас появлялся стимул состязаться в интеллектуализме и эрудиции. В подсознании каждого из нас сидела та самая «пизда», которая и придавала смысл всем нашим дискуссиям. Если сегодня на интеллектуальных посиделках нет девчонок, о каком возвращении шестидесятых ты говоришь. Тогда мы все – и патриоты, и космополиты – жили одной мечтой. Кого-нибудь сегодня ночью затащить в постель. Все остальное было на втором месте. И состязания в интеллектуализме были всего лишь одной из многочисленных форм соблазнения девчонок».

Короче, я задумался. Конечно, Толстый прав. Что тут возразишь?

В сегодняшней нестабильной России преданная тебе и влюбленная в тебя девчонка – единственное, за что не жалко отдать жизнь. Все остальное не стоит обрезка твоего ногтя.

•

Случай с кардиологом Мясниковым – великим специалистом по сердцу всех времен и народов. Известно, что врачи – самые распиздяи из всех, кто пренебрежительно относятся к своему здоровью. Смертность среди распиздяйства к самим себе среди врачей – на первом месте. У Леонида Мясникова болело сердце. Коллеги уговорили его сделать кардиограмму. Сделал, куда-то спешил, смотреть не стал. Сказал, чтобы принесли к нему в кабинет. Через какое-то время приносят ему его кардиограмму. Просят якобы предварительно проконсультировать больного. Он смотрит и ужасается:

– Больному осталось жить от силы два дня. Немедленно в операционную.

Коллеги не знают, что ему сказать. Через два дня Мясников умирает. Ему был 51 год. За несколько месяцев до смерти он получил международную премию «Золотой стетоскоп» – высшую награду в области кардиологии.

•

Счастьем называется застолье с участием единомышленников в количестве от сорока и более человек разных эпох и поколений. На столе сколько душе угодно литров виски. Тон задают девчонки – от сегодняшних до старомодных. То есть от 20 и старше. И вдруг, когда все становится совсем сумбурным, и ты не знаешь, как распределить девушек по постелям, неожиданно 20-летние предлагают всем присутствующим заняться сексом – в том числе и лесбийским. И сразу все встает на свои места. И делается так хорошо и светло на душе. Блин, вот за что жизнь стоит того, чтобы ее прожить.

•

В мире каждый день происходит слишком много несправедливых вещей. Поэтому я на них стараюсь не реагировать, привык. Но что-то иногда все-таки задевает – особенно то, что касается детей. Я вообще предпочитаю судить о людях исключительно по их поступкам. Мне глубоко наплевать, кто как себя позиционирует (будь он коммунистом, людоедом, троцкистом, полпотовцем, нацболом, евразийцем, либералом, садистом, мазохистом, гомосексуалистом, буддистом, конфуцианцем и т.д.) – лишь бы он не был русофобом и не причинял зла детям и животным. В остальном – не мое дело. Поэтому если кто-то как Лукашенко сводит счеты с малолетним ребенком, он для меня перестает быть человеком. А народ, который терпит детоненавистника в качестве президента, вызывает у меня сомнения в своей вменяемости и адекватности.

Где, откуда взять стимул для так называемой «жизни»? Меня не покидает стойкое предчувствие, что «жить» уже совсем не имеет смысла. Прежде всего из-за того, что впереди нас не ждет ни одной «дерзости», ни одного открытия, удивления, изумления – особенно в творчестве, в том числе и в политике. Все разложено по полочкам на долгие годы вперед. Причем правила поведения и игры диктует все та же вездесущая «политкорректность». Я заметил, что даже те, кто хвастается своим полным пренебрежением к ней, попадают к ней в плен в первую очередь. Под политкорректностью я подразумеваю полное отсутствие внутренней энергии и как следствие – скуку и предсказуемость. Читаю авторов, которые изо всех сил  стараются выглядеть дерзкими и эпатажными, но почему-то они вызывают во мне повышенную, смертельную тоску. Вот классическая схема. Появляется откуда ни возьмись некий талант. Пытается совершить «дерзкий» поступок. Но кураторское сообщество мгновенно, пока он не успел развернуться, ставит его на место. Советует, если он хочет быть замеченным, не выпендриваться и быть как все. В результате сам талант мгновенно начинает понимать что к чему, и все заканчивается банальной «политкорректностью». Недаром 99,9% создателей современного искусства даже не пытаются переступить некий «порог» предсказуемости. Современного потребителя зомбировали настолько, что «гениальное» для него состоит из 99,9% предсказуемости, то есть узнаваемости, откуда что взято, и полного отсутствия раздражающей энергии. И только 0,1% приходится на долю пряностей, перца, специй. Если соотношение нарушено – все, пиздец, неполиткорректно. Получается, что автору позволяется своевольничать только на 0,1%. Из таких вот не успевших проявить себя талантов и состоит все современное искусство.

•

На наших глазах великие страны одна за другой официально отрекаются от своих национальных духовных приоритетов во имя денег. К так называемым «странам Запада» примкнули Россия, Китай, Индия и какая-то Бразилия (Увижу ли Бразилию, Бразилию, Бразилию? Увижу ли Бразилию до старости моей?) Каждая официально провозгласила в качестве национальной идеи скорейшее приобщение к «общечеловеческим» ценностям общества потребления и одновременно отказалась от своих метафизических корней и истоков, истории, национальных традиций, революционных завоеваний и т. д. Теперь мне в Бразилию не хочется – как, впрочем, не хочется уже никуда – разве что на какой-нибудь Альдебаран. По меньшей мере три самых могущественных империи духа (не знал, что в их число входит еще и четвертая – Бразилия) согласились с тем, что материальные ценности выше духовных. Тем самым они превратились в территории, которые я называю империями денег. Итак, их стало на четыре больше. В результате перерезана последняя духовная ниточка, связывавшая человечество с нематериальным космосом. Последствия такого выбора четырех стран с наибольшим количеством населения можно считать реальным началом конца света.

•

Есть два типа девчонок, которые реально, до обморока, до судорог, до паралича сводят меня с ума. Во-первых, азиатского типа, особенно пухлогубые японки, даже кореянки, китаянки, но именно пухлогубого типа, не тонкогубые стервы а ля Йоко Оно – такие мне никогда не нравились, и я так и не понял Леннона, почему ее злобные и корыстные губы не оттолкнули его с самого начала – видимо, он тогда много ширялся и ему было ни до чего. Вообще я убедился, что чем шире у девчонки рот и пухлее губы, тем она добрее и больше понимает толк в жизни и вообще во всем.

Конечно, второй тип – девчонки с сексуальной кривизной ног. Такие встречаются редко и они сегодня поистине на вес золота. Каждый раз, когда я встречаю таких просто на улице (а такое происходит все реже и реже), то прилагаю немало усилий, чтобы не упасть в обморок. Вот сегодня ехал в метро с одной тусовки с участием крутых политологов, где мы размышляли о судьбах мироздания, и возле метро «Маяковская» увидел парочку. Безумно стильную. Она, откровенно подчеркивая кривизну своих ног, шла впереди меня в мини, в стильных сапожках, в возбуждающего цвета колготках. Он – тоже чувак хоть куда, стильнее некуда, этакий метросексуал. Оба – верх гламура. Конечно же, я шел за ними следом, уставясь на ее кривые ноги, но сумел продержаться всего минуту, после чего не выдержал и упал в обморок. Помню только, что мы успели спуститься по эскалатору. Очнулся – надо мной склонилась медсестра, которая держала перед моим носом ватку с нашатырным спиртом. Я объяснил ей, почему упал в обморок, но она скорее всего мне не поверила.