Две красивые и разрумянившиеся от мороза и солнца лыжницы лет двадцати пяти в нарядных свитерах стояли возле поваленного дерева. Одна из них пела другой:

Женщины соседки, бросьте стирку и шитье.

Живите, будто заново, все начинайте снова.
У порога, как тревога, ждет нас новое житье
И товарищ Надежда по фамилии Чернова.

Я был потрясен и сказал Леону:

– Она поет Окуджаву.

Почувствовав в моих словах какую-то интригу, Леон свернул с лыжни и направился в сторону девушек. Мы остановились рядом с ними.

Поющая девушка обрадовалась, что привлекла чье-то внимание, и запела еще более вдохновенно:

Ни прибыли, ни убыли не будем мы считать.
Не надо, не надо, чтоб становилось тошно.
Мы успели сорок тысяч всяких книжек прочитать
И узнали, что к чему и что почем, и очень точно.

– Ты как всегда все про все знаешь, – сказал Леон, опираясь на лыжную палку, как на посох мудреца. – Это что, самая модная песня?

– Больше чем модная, – сказал я.

Прощайте, прощайте, наш путь предельно чист.
Нас ждет веселый поезд и два венка терновых.
И два звонка медовых, и грустный машинист,
И товарищ Надежда по фамилии Чернова.

– В чем же смысл этой песни? – настаивал Леон.

– Просто песня, – по-мальчишески отмахнулся я.

Глаза ее суровы, их приговор таков –
Чтоб на заре без паники, чтоб вещи были собраны.
Чтоб каждому мужчине – по паре пиджаков.
И чтобы ноги в сапогах, а сапоги – под седлами.

Девушка допела и весело смотрела на нас.

– Откуда вы знаете Окуджаву? – спросил я.

Тут уже удивилась девушка:

– А откуда вы знаете, что это Окуджава?

Вместо меня ответил Леон:

– Игорь у нас самый информированный человек в Москве. Вы прекрасно поете. Но я так ничего и не понял. Как бы вы объяснили, о чем эта песня?

– О том, что нам всем надо срочно изменить жизнь. Причем совершенно безразлично – в лучшую сторону или в худшую. Просто надо все радикально поменять.

– А откуда вы знаете Окуджаву? – не отставал я.

– Я все знаю, – девушка самоуверенно и задорно смотрела мне в глаза.

– А хотите, я вам прочту стихи, которые вы не знаете? – скромно предложил я.

– Прочтите, – согласилась девушка, явно рассчитывая меня посрамить.

Я прочитал:

Пароход попрощается басом,
И пойдет волной его качать.
В жизни я наошибался –
Не пора ли кончать?

Вот я снова собираю пожитки
И опять совершаю ошибки.

А кто-то кричит мне с порога:
– Это ж не дорога, а морока!

А мне спешить далеко-далеко.
Жизнь не дается на два срока.

– Между прочим, это самое первое стихотворение, которое написал Окуджава, – объяснил я.

Леон был в шоке. Девушка – тоже. Она честно призналась, что таких стихов не знает. Я улыбнулся Леону, дав ему понять, что победа осталась за нами.

Потом Леон обменялся с девушками телефонами. Я по причине слишком юного возраста с точки зрения продолжения знакомства их не интересовал. Мы с Леоном вернулись на лыжню и покатили дальше. Он хотел показать мне усадьбу в Суханово, Дом творчества архитекторов, которую я тогда увидел впервые в жизни.

Я пишу, а из моих глаз текут слезы. Потому что я выпил коньяка и потому что таких мгновений восторга в моей жизни уже никогда не будет. Мой двоюродный брат Леон преподавал философию в Плехановском и был настоящим интеллектуалом и гением, каких сейчас нет, и моим великим учителем жизни – таким же, как мой отец.