Москва 14.4.74

Христос Воскресе!

Мне вот пришлось работать в этот Праздник. На улице все белым-бело, как в начале зимы. Но поскольку сейчас уже середина весны, то вся эта белость представляется полным паскудством. И настроение совсем почему-то не праздничное, а какое-то томное и неинтересное. Спать вот только и хочется, а окромя этого и никаких таких желаний не имеется. На днях я тебе еще одно письмо написал, но не отправил. Один наш общий знакомый случайно его прочел и отсоветовал посылать. Ржал он с начала до конца, почти не переставая, посоветовал мне юмористические рассказы писать, но посылать отсоветовал. И правильно сделал, потому как злющее оно какое-то уж слишком получилось. Оно может так и надо, что злющее, но ты же его немедленно перешлешь Мишечке либо Андрюшечке – портному безногому. А потом на меня кто-нибудь непременно обидится. Хотя их это оно совсем даже и не касается, но они кому-нибудь другому скажут, кого это касается. А уж тот другой, как только услышит, так тут же на меня непременно и обидится. И даже если он ничего не услышит, потому как они ему не скажут или потому что ты им ничего не перешлешь, то все равно тут же на меня непременно и обидится. Так вот только поэтому я его тебе и не послал. Но зато я тебе другое письмо непременно пошлю: вот это вот. В нем, конечно, ничего смешного или интересного нет совершенно, но ты не обращай на это внимания, а считай, что так это и нужно и все нормально. Жизнь наша очень даже распрекрасная и богатая событиями и впечатлениями, потому что ничего в ней не происходит, все очень скучно и ординарно. Ну иногда только кто-нибудь куда-нибудь не уедет или чего-нибудь не сделает. Ведь самое ответственное в жизни, самое трудновыполнимое – ничего не делать. Как только мы научимся ничего не делать – тут же решатся все проблемы. Но негде нам научиться этому искусству: все мы и все наши учителя погрязли в делах, и мы брошены на произвол судьбы.

Ну, я сейчас ко сну отойду с надеждой, что никто меня не разбудит. Чего и тебе ото всей души желаю. Пусть в прекрасных снах пребывает вся наша жизнь. Подальше от этой гнусной деловой материальной действительности. И пускай мы приснимся друг другу пребывающими в постоянном безмятежном отдыхе.

Христос Воскресе, Игорек!

Твой Лёня Талочкин

4.10.73

Что же ты, киса-лапа, обещал писать, пока не испишешься, а выходит вон что: обманщик ты и все тут. Мы тута в тоске все, с кладбища на кладбище перебираемся, ищем доказательства существования связи между телесным и бесплотным миром, как средство общения душ. Оркестранты с Лубянки нас не трогают, нам не мешают. Видимо, решили, что так ловить спокойнее. Ну что ж, спокойнее так спокойнее. Сверху, как говорится, виднее. И еще, милый братик, одно во мне меня тяготит – люблю книгу источник знаний. Знаю, понимаю, что не порядочно это, что безвкусно, но ничего не могу с собой поделать – сильна во мне природа! Теперь, если кто скажет, что она вторична – плюну в морду и брошу в того камень. А о Синявском и Даниэле еще еврейско-немецкий поэт Гейне писал: «Во Францию два гренадера из русского плена брели» и т.п. Все-таки великая вещь научное предвидение! Отчаянный характер русского народа выразился прекрасно в июньской (41-го года) частушке: «Внимание, внимание, на нас идет Германия! С вилами, лопатами, с бабами горбатыми!» Вот что такое, братец Игорек, настоящая пропаганда! После этой частушки сразу лезет в голову следующая: «Дайте ножик, дайте вилку, я зарежу свою милку!» Истинно христианская частушечка!

Киса, братик, Люшенька, пишите мне Христа ради, подайте духовную милостыню. Па-а-адайте калеке, братья, сестры, товарищи! Света белого не видит. Трудиться не может… Спасибо, братик! Спасибо, сестричка!.. Спасибо, товарищ!..

Целую крепенько

Твой брат Миша

2.10.73

Магаданский мышонок Игорек, ты не хорошо поступаешь и нервируешь меня, извиняясь за свою забывчивость в отношении моего дня рождения. Что нам дни рождения, когда мы вечны и свободны? Годовщины – вещь сугубо официальная, а мы с тобой люди родные и все тут.

Теперь о новостях. Приехал Саша Калугин и, как говорят, привез с собой автомобиль типа «Жигули». Может, правда, а может, нет. Пишу тебе из квартиры великого художника Б.Н.К., который со мной пьет водку и нежно вспоминает далекие дни (как вешние воды умчались они). Пьем мы, как уже сообщалось в прессе капиталистических стран, русскую водку.

И грустим о тебе, наш горячо любимый далекий друг.

Б.Н.К. передает тебе громадный привет, но напишет сам письмо, а приписать к моему не хочет.

Твой брат Миша

Привет Люшеньке.